Самый петербургский Валерий

Мой самый петербургский писатель? Конечно, ленинградский, а теперь петербургский. У него и вид такой: не московско-раздолбайский, а сдержанно-питерский. И пиджак аккуратно сидит. И взгляд — не требовательный, не самодовольный, не презрительный, а — такой — доброжелательный, без навязчивости и суеты. Петербургский.

Этот писатель (для меня как читателя) был всегда. Только не в основном потоке литературы для детей, а в каком-то вспомогательном: в «серии». Хорошо это или плохо?

С одной стороны — ничего хорошего. Не знаю, как вы, а я бы с недоверием относилась к автору, регулярно выступавшему в книжной серии «Молодой гвардии». Да еще в какой серии: «Пионер — значит первый». Подразумевалось, вероятно, что дети Страны Советов должны воспитываться на положительных примерах...

А с другой стороны — почему бы и нет? Разве плохо — воспитывать детей на хорошем примере?

Научившись читать, я не сразу научилась понимать, что книга меня «воспитывает», «приносит пользу» и все такое. Иначе бы не читала, а только сопротивлялась. Но, к счастью, теоретики детского чтения до меня тогда еще не добрались. Чтение мое было абсолютно бескорыстным, непринужденным и бессистемным. Поэтому даже когда в руки попалась книга под названием «Зов Арктики», меня это нисколько не смутило. Наоборот — юная читательница легко переместилась в северные широты. И если теперь, двадцать пять лет спустя, я хоть что-то знаю о ледовых эпопеях Отто Шмидта, — то лишь из «героической хроники» (авторское определение жанра) 1975 года издания.

Потом библиотекарша, проявив характерную для школьных работников инертность, выдала мне — из той же серии — «Великого врачевателя». Это был, как вы понимаете, врач, исследователь и восточный мудрец в одном лице — Авиценна. И каким же обаятельным, каким живым оказался этот древний умник! Так что пришлось запоминать имя писателя — Валерий Воскобойников!

И вот я узнала, что этим же автором написана повесть «Братья». Отчетливо помню, что при взгляде на титульный лист почувствовала угрызение ревности. Ведь я зна-ала, что это за братья такие, и числила их почти своими братьями, и прекрасно понимала, что без них была бы совсем-совсем другая... и вот — тот самый Воскобойников! о моем Кирилле! о моем Мефодии! Ну-ка, ну-ка...

Ясно помню: опасалась, что писатель моих героев — обидит: что-нибудь скажет неосторожно, хвалить станет неумеренно или заставит речи произносить... И по сей день переживаю состояние блаженной читательской отрады — над последней страницей прочитанной книги. Как осторожно, как тактично провел Воскобойников это повествование — не впадая в «бичевание пороков», не пытаясь «сурово обличать социальную несправедливость» — и при этом не замыкая Константина Философа в пыльном книгохранилище, не делая из него ни дурачка, ни чудака... Признательность и благодарность — за моих братьев!

И все же признаюсь, что сочинение уже почти любимого писателя под названием «Солдат революции» я сперва читать не хотела. Зачем нормальной шестикласснице (в восемьдесят третьем, кажется, году) хроника жизни Фридриха Энгельса? А потом стала листать — начала читать с середины — вернулась к началу и прочла без отвращения! Хотя этот самый Фридрих не стал мне намного ближе, все-таки чуть позже я поняла одну вещь: и об Энгельсе можно написать, и написать неплохо.

А еще чуть позже я поняла, что главное в книге — не предмет повествования, а повествователь. Его взгляд, его отношение к персонажу и к жизни. Валерия Воскобойникова ни с кем не перепутаешь. Никто, кроме него, не огорчается в наши дни тем, что из детской книги «ушло сострадание». У Воскобойникова оно было — всегда.

А еще главное — авторская манера писателя, если на то пошло: его язык, его умение «рассказать» и «показать». В конце концов — его стиль: то, чего не отнимешь. Воскобойникова — с другими не спутаешь.

Еще мне нравится, что Воскобойников не ищет легких путей. Ведь создание «художественных биографий» — дело ювелирное. Постоянно надо балансировать между правдой и правдоподобием: чтобы и честно было, и увлекательно, и не слишком нравоучительно. Домысливать, избегая домыслов, убеждать, не принуждая... И Воскобойникову это удается.

Ведь замечательной же оказалась мысль о том, чтобы рассказать о детстве выдающихся людей. И получилась прелестная книга — исторические очерки «Жизнь замечательных детей» (1997). В первую очередь — интересная. И при этом «полезная», имеющая «воспитательное значение» и так далее.

И еще Воскобойников — добрый. Не то чтобы как автор, а — как «участник литературного процесса». Он стремится поблагодарить всех, кто сделал хоть чуть-чуть, хоть что-нибудь хорошее. Даже «писательницу» одну, у которой «на лошадиной шее была собачья голова», — похвалил. Неважно, что бедняжка косноязычна и тягомотна, — зато она призывает к христианскому милосердию, а значит — для Воскобойникова — хорошая.

Валерий Воскобойников не произносит громких слов о «писательском долге», о «чести и достоинстве литератора» и об «упадке культуры». Он просто — делает свое дело. Так что он по-прежнему «мой самый петербургский писатель», которого я очень уважаю и ценю.