Книга подана

Ульф Старк

Чудаки и зануды

Глава девятая, в которой Трясогузка встречает жалобщика, маме наносит визит фальшивая натурщица, Ингве начинает кое-что понимать и разражается гроза

Предлагаем вашему вниманию главу из книги Ульфа Старка «Чудаки и зануды». Об авторе и о том, как эта книга появилась на русском языке, мы писали в № 10–2003.

Трясогузка¹ заявилась ровно в четыре.

В светлом плаще с меховым воротником, с цветастым зонтиком в руках, она едва тащилась вверх по пригорку, то и дело поглядывая на небо, где собирались жуткие черные тучи, похожие на толстых дядек на похоронах.

Я пряталась в можжевельнике и заметила ее издалека. Я давно ее поджидала, даже ноги замерзли. Надо обязательно подслушать, о чем они с мамой будут говорить, а может, придется и вмешаться.

Трясогузка нерешительно остановилась у нашей калитки, оглянулась на развалюху, у которой Ингве² припарковал свой помятый «фиат». Сквозь брешь в изгороди она заметила Аксельссона. Он как раз прилаживал крышу на один из оскальпированных ульев.

— Извините, — окликнула учительница.

— Чего вам? — отозвался Аксельссон, прекратив колотить молотком.

— Простите, не здесь ли живет семья Кролл?

— Вы что, из больницы? — не без задней мысли поинтересовался старикашка.

— Простите, из какой больницы? — удивилась учительница.

— Может, вы пришли забрать того полоумного старикана?

— Какого старикана?

— Да того, что объявился здесь пару дней назад. Знаете, во что он вырядился? В черные дамские сапоги и в кальсоны! Стоял и барабанил им в дверь — это в шесть-то утра! Всех перебудил. — Аксельссон все больше распалялся. — А по ночам на контрабасе играет!

— Сожалею, но я пришла по другому делу, — пробормотала Трясогузка и плотнее закуталась в белый плащ, действительно напоминавший медицинский халат. Она решительно тряхнула зонтиком, словно это был огромный градусник.

— Или вы из страховой компании? — не унимался Аксельссон, словно это была какая-то викторина. Грязными ручищами он вцепился в белый плащ Трясогузки.

— Я, собственно, собиралась... — пролепетала бедняжка.

— Вы, видно, собирались взглянуть, что он тут натворил?

— Старик? — покорно уточнила Трясогузка.

— Да нет, другой, в шляпе. Ну, который живет с дочерью этого старикашки.

— А он-то что натворил? — забеспокоилась Трясогузка.

— Что натворил? — взорвался Аксельссон. — Да он на своем дурацком автомобиле изволил играть в войну в моем саду! Вломился прямо сквозь изгородь, покружил туда-сюда по газону, посбивал ульи — словно танк какой! Но он у меня еще поплатится!

Аксельссон попытался было затащить Трясогузку к себе в сад, чтобы она своими глазами увидела разрушения.

— Мне очень жаль, — пробормотала учительница, вцепившись в сломанные ветки изгороди, — но я не из страховой компании.

Аксельссон нахмурился, но вдруг лицо его просияло.

— Так вы из-за мальчишки! — за-
орал он.

Трясогузка кивнула, удивленная проницательностью собеседника. Я почувствовала, как у меня коченеют ноги.

— Решились-таки упечь его в кутузку! — возликовал Аксельссон. — Туда ему и дорога! Нечего сумки у старушек вырывать! Я своими глазами видел. Да по ним по всем тюрьма плачет, помяните мое слово. Не соседи, а чистый сумасшедший дом, вот что я вам скажу.

— Вырывает сумки? — простонала Трясогузка.

— Вот именно, вырывает сумки. — Аксельссон наслаждался произведенным эффектом.

— Он наверняка был пьян, оттого и на ногах не держался. Вот чему их нынче в школе учат. Заедет такой каратист по башке, и дух вон. Верно я говорю, дамочка?

Весьма рослая «дамочка» покачала внушительных размеров головкой и сделала пару шагов назад крошечными ножищами. Намеки на школу явно пришлись ей не по вкусу.

— Мне пора, — решительно сказала она. — Спасибо, что ввели меня в курс дела.

Учительница двинулась к нашему дому и в нерешительности остановилась у калитки. Может, и не рискнет зайти в нашу халупу после всего, что ей Аксельссон наплел. Нельзя терять надежду. Если она все-таки сунется в наше осиное гнездо, пиши пропало. Можно хоть сейчас переодеваться в платье. Плачевный финал моей мальчишеской карьеры.

Едва Трясогузка распахнула калитку, я пулей рванула через улицу, проскочила в дыру в Аксельссоновой изгороди, промчалась по его участку, перемахнула через забор и через кухонное окно забралась к себе домой. С разгону я едва не врезалась головой в кипевшую на плите кастрюлю с борщом. В этот миг раздался звонок в дверь.

Началось все отлично.

Из своего укрытия за кухонной дверью я отчетливо видела, как смутилась Трясогузка, когда мама открыла ей дверь. Она отпрянула назад. Каблуки, словно два нервных ныряльщика, балансировали на верхней ступеньке крыльца. Вишневые губы приоткрылись было, чтобы произнести «здравствуйте», но дух перехватило.

— Драстье! — выдохнула учительница.

— Добро пожаловать, дорогуша! Замечательно, что вы так быстро пришли! — завопила мама, схватила гостью за рукав и повлекла ее в холл, как лошадь в конюшню. — Плащ можете снять здесь, голубушка, — продолжала мама, широким элегантным жестом срывая его с бедняжки.

Когда мама обернулась в мою сторону, я поняла, что так смутило учительницу. На маме были потертый огненно-красный жакет из шелкового плюша, расшитый золотыми драконами и перемазанный краской, ярко-розовое балетное трико и мексиканские войлочные сапоги. Впрочем, для мамы такой наряд был вполне нормальным. Только вот лицо выглядело странновато: все перемазано простоквашей, дрожжами и яичным желтком. Видно, мама испытывала очередной косметический рецепт — она их откапывала в журналах, которые иллюстрировала.

Стриженые волосы цвета воронова крыла дополняли картину: мама выглядела точь-в-точь как победитель конкурса на самую страшную карнавальную маску.

Мама подхватила Трясогузку под руку и провела в гостиную, залитую сиянием хрустальной люстры, поскольку тучи, словно черные занавески, совсем закрыли солнце.

— Это Ингве! — представила мама, взмахнув рукой, и пояснила: — В нашем деле он не специалист.

На специалиста Ингве и впрямь не тянул.

Он сидел в дальнем углу комнаты, погрузив ноги в ядовито-зеленое жестяное корыто, где плавали пластмассовые утки, кит, выбрасывающий водяные фонтаны из отверстия на спине, парусная лодка и маленькая заводная пловчиха. Рядом стоял портфель, полный других игрушек. Из воды торчали замерзшие Ингвины колени.

— Очень приятно, — пробормотал Ингве, смущенно улыбаясь, приподнял шляпу, поправил безупречно повязанный галстук и одернул строгий синий пиджак.

— А это мой отец, — продолжала мама представлять домочадцев.

Дедушка сидел в кресле-качалке и улыбался. Он слегка кивнул Трясогузке.

Мама принялась вертеть изумленную, напуганную гостью, словно бело-розовый волчок.

— Замечательно! — ликовала она. — Именно то, что надо. Вы только посмотрите, какое роскошное, пышное тело! — И она восхищенно похлопала бедняжку по животу.

Мама подвела Трясогузку к курительному столику за корытом, который сейчас служил кофейным и был уставлен пирожными, печеньем, кусками торта, марципановыми булочками, бисквитами, ванильными сердечками и венской сдобой.

— Присаживайтесь, — пригласила мама, подвигая гостье стул. — Вот так. Очень хорошо. Локоть на стол, мундштук в зубы. Отлично. Замечательная композиция.

Внутри у меня все переворачивалось. От запаха борща щекотало в носу. Меня так и подмывало броситься на помощь учительнице, которую мама как раз принялась гримировать, и бедняжка вмиг стала похожа на роковую злодейку из старого фильма. На голове у нее красовалась та самая широкополая шляпа, в которой Ингве щеголял пару дней назад.

Трясогузка просто не знала куда деваться. Когда мама входит в раж, сопротивляться бесполезно, лучше безропотно покориться стихии.

— Извините, что я сорвала вас так внезапно, — щебетала мама у мольберта. — Срочный заказ. Вечная спешка.

Мама орудовала карандашами и красками, как одержимая. На бумаге уже был запечатлен Ингве с игривой улыбкой на губах, а теперь настал черед Трясогузки. Мама изобразила ее в виде слащавого кокетливого ангела в райских кущах из марципана, шоколада и взбитых сливок.

— Вот она — Радость Жизни! Воплощение радости, любви, изобилия, наслаждения, веселья и сумасбродства, — приговаривала она.

Я, кажется, догадалась, что стряслось. Видно, мама ждала кого-то, кто должен был ей позировать, а тут заявилась Трясогузка, и мама приняла ее за натурщицу.

Трясогузка опустила мундштук.

— Это какая-то ошибка, — пролепетала она, собравшись с духом.

— Ошибка! По-твоему, это ошибка, дорогуша? Да кто теперь знает толк в наслаждениях! Люди себя изматывают, и это у них называется радостью. Диеты, души, массажи, бег трусцой, голодание — терпеть не могу все это!

— Я не о том, — начала Трясогузка. — У меня мало опыта в таких делах, я не замужем...

— Я тоже, — перебила ее мама. — Но какое это имеет значение? Радости жизни доступны всем. Верно?

Учительница окончательно сникла. Она рассеянно ковырнула пальцем взбитые сливки и облизала его.

— Я по поводу сына, — с тоской в глазах начала она снова. — Понимаете, в последнее время с ним много проблем. В школе. Совсем от рук отбился. Озорничает.

— Очень жаль, — посочувствовала мама. — Надеюсь, ничего серьезного?

Господи, что же делать? На улице глухо и громко зарокотал гром, будто подчеркивая мое настроение. Небо совсем почернело. Казалось, мы сидим в маленьком освещенном кукольном доме, в совершенно темной комнате. Эх, если бы подкрасться к дедушке и незаметно попросить его о помощи! Может, он согласился бы разыграть сумасшедшего, чтобы выпроводить Трясогузку из дома. Но поздно. Да он, кажется, и задремал.

— Не знаю. Пожалуй, нет, — сказала учительница. — Только он хватил через край. Даже не знаю, что с ним делать...

— Ну, в таких делах я не разбираюсь.

— Да кто в них разберется! Просто хотелось поговорить...

— Конечно, — согласилась мама. — Что там этот сорванец натворил? Вы рассказывайте, дорогуша. Я прекрасно умею слушать.

Трясогузка медленно и неуверенно рассказывала о моих проделках, а гроза меж тем приближалась. Мама время от времени вставляла «м-м-м» или «ага» и широким взмахом кисти клала на бумагу очередной мазок. Бело-розово-зеленые Ингве, Трясогузка, игрушки и сласти парили на сером фоне.

«Ну все, сейчас грянет буря!» — думала я, поглядывая на маму, но она невозмутимо продолжала работать.

— Вот какие дела, — завершила Трясогузка перечисление моих проступков.

— Знаете, — сказала мама, сорвав лист с мольберта и помахивая им в воздухе, чтобы он поскорее высох, — слушала я все, что вы тут рассказывали, и вот что я вам скажу — это уже чересчур.

Обмакнув тряпку в Ингвино корыто, она стерла с лица остатки липкой массы.

— Закончила? — встрепенулся Ингве. — Я в этом корыте ангину заработаю.

— Это все, что вы можете мне сказать? — возмутилась Трясогузка.

Но мама уже натягивала резиновые сапоги.

Неужели она так разволновалась, что не могла усидеть дома?

— Вы меня извините, — заявила мама, — но я очень спешу. Вы отлично позировали. А что до вашего сына, то, по-моему, вы можете им гордиться. У мальчика столько энергии и фантазии!

— Моего сына? — обомлела Трясогузка.

— Ну да, — подтвердила мама. — И не цепляйтесь вы так к одежде. Вот и моя дочь носит то же самое.

И она упорхнула.

Трясогузка встала и, забыв о дурацкой шляпе и размалеванных глазах, тоже направилась к двери. Ингве выбрался из корыта и захлюпал по полу, с промокшего пиджака капала вода. С видом привратника, забывшего надеть брюки, он подал гостье пальто.

— Подумать только, она не поняла, что я говорила о ее сыне! — пожаловалась Трясогузка.

— Прошу меня извинить, — заметил Ингве, — но у нее нет сына.

Это было уже слишком. Трясогузка выскочила за дверь, где ее поджидали темнота, раскаты грома и проливной дождь.

Спасительный гром! Бум!

Небо полыхало и взрывалось вспышками молний. Воздух дрожал от раскатов грома, казалось, тучи превратились в исполинские каменные глыбы, которые с треском бились одна о другую. Дождь лил как из ведра, и я вмиг промокла до нитки. Я сбежала тем же путем – через кухонное окно. Надо немного намокнуть, а то Ингве догадается, что я все это время была дома.

Тут я увидела, как на наше крыльцо поднимается женщина в белом плаще – настоящая натурщица! Через несколько минут она с кислой миной поплелась обратно. Интересно, что сказал ей ингве?

Я перевела дух. Дедушкины крошки-демоны поработали нынче на славу. Сколько еще так будет продолжаться? Неужели мама вправду ничего не заподозрила? Похоже на то.

Когда я вернулась, Ингве сидел в качалке. Дедушка ушел к себе.

– Привет, – буркнула я. – Ты что, ходил босой по лужам?

– А-а! – фыркнул он и запыхтел трубкой, которая воняла, словно он набил ее резиновыми подметками.

– А мама где?

– Побежала в редакцию сдавать рисунок. Скоро вернется.

– А дедушка?

– Отдыхает наверху.

Я не могла придумать, что еще сказать, и отошла к окну. Черные глыбы нависали над самой крышей и громыхали все яростнее, словно в гигантской камнедробилке, рассыпая снопы искр, как при сварке. Гроза была прямо над нами!

Я прижалась лбом к холодному стеклу и задумалась о маминых словах, что трясогузка может гордиться своим несуществующим сыном, у которого «столько энергии и фантазии». Про меня она никогда такого не скажет! Хорошо хоть, все закончилось и я вышла сухой из воды.

– Иди переоденься, – сказал Ингве.

– Что?

– Я все знаю. Уж теперь тебе не отвертеться, – добавил он зловеще.

Бабах! Пол закачался у меня под ногами. Я обернулась и во вспышке молнии увидела лицо Ингве – сизое, гадкое. Голова у меня пошла кругом. Неужели это конец? Этот придурок сидел себе в корыте, слушал Трясогузку и докумекал, что речь обо мне. А я-то его в расчет не брала! Да его надо было утопить в этой бадье! Теперь он, того гляди, заявится в школу и опозорит меня перед всем классом. А ведь все из-за него! С него все началось!

– Я только не понимаю зачем? Для чего ты это затеяла? – сказал он, встал и пошел ко мне.

Ну нет, я ему не дамся!

– Симона! – закричал он.

Но я была уже у дверей. Я слышала его шаги за спиной.

У Аксельссона горел свет. Ну сейчас он получит новый материальчик для баек о соседях, подумала я, увидев на крыльце Ингве – босого, в одних подштанниках, пиджаке и дурацкой маленькой шляпе на макушке.

Я помчалась к свалке, которую то и дело высвечивали вспышки молний, словно шла фотосъемка. Ингве настигал меня. Ноги мои отяжелели. Тесные джинсы намокли и мешали бежать. Это давало Ингве фору. Еще чуть-чуть – и он меня догонит.

Тут я увидела дуб, устремивший к небу свои ветви. Мне ничего не стоило на него взобраться. Я подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку и подтянулась. Мне не впервой лазить по деревьям, и я быстро вскарабкалась почти на самую верхушку, где ветки были уже реже и тоньше. Сюда-то Ингве нипочем не забраться!

Он был уже под деревом.

– А ну слезай, черт тебя подери! – орал он, перекрикивая грозу.

Все смешалось. Дождь обжигал глаза. Молнии разрывали грудь. Земля слилась с небом в сплошное размытое месиво, пронзаемое огненными вспышками. Мир превратился в бездонную морскую пучину, сквозь которую не мог пробиться луч света.

– Никогда! – проорала я в ответ.

– Ненормальная! Ты что, не понимаешь, как это опасно?

– Плевала я!

– Да ты просто дура! – вопил Ингве, чуть не плача.

– Хочешь меня поймать – лезь наверх!

Я увидела, как он вцепился в ту же ветку, с которой я начала свой подъем, неуклюже обхватил ее ногами и исхитрился подтянуться до следующей. У него был испуганный взгляд. Он неловко карабкался вверх по стволу, скользя по мокрым веткам. Казалось, еще ветка, и он сорвется.

– Остановись! – заорала я. – Свалишься!

Но Ингве не остановился, а упрямо лез вверх.

– Проклятая бестия! – шипел он.

В этот миг небо озарилось пламенем. Раздался ужасный взрыв, нас обдало жаром. Ослепленная, я вцепилась руками и ногами в ветку, которая норовила вырваться из моих объятий.

В нос ударил резкий запах. Это загорелась помойка. А я-то уже вообразила, что молния ударила в наше дерево. Глянув вниз, я ужаснулась – Ингве болтался вниз головой. Шляпа слетела на землю, да и сам он, казалось, вот-вот отправится за ней следом.

Ведь он лез на дерево, чтобы спасти меня! Нет, пусть он и безнадежный идиот, нельзя позволить ему вот так за здорово живешь сломать себе шею.

– Помоги! Господи, да помоги же мне! – взмолился Ингве.

Я спустилась к нему. Лицо у Ингве было белее Трясогузкиного плаща, в глазах застыл ужас.

– Обещай, что не проболтаешься, – потребовала я.

Он согласно кивнул.

– Понимаешь, со временем все как-нибудь само уладится. А так выйдет только хуже.

Он продолжал кивать.

– А с девчонками тебе обязательно целоваться? – поддел он меня.

Я покачала головой.

– Ну а теперь поможешь мне слезть? – спросил он заискивающе.

Я кивнула и потрепала его по мокрому, почти безволосому черепу.

Для начала я втащила Ингве обратно на ветку, а потом спустилась чуть ниже и стала помогать ему нащупывать крепкие ветви. Ноги у него закоченели и едва двигались.

Все шло хорошо, мы почти добрались до земли, но в последний момент он все-таки сорвался и упал навзничь. Вообще-то высота была небольшая, и я надеялась, что все обойдется. Ан нет! Ингве подвернул ногу. До дома он кое-как доковылял, опираясь на мое плечо.

– Жаль, что так вышло, – сказала я.

– Да ладно, – буркнул он миролюбиво.

– Где это вы были? – спросила мама, глядя на голые расцарапанные ноги Ингве и заляпанный грязью пиджак.

– По деревьям лазили, – ухмыльнулся он.

– Вот дуралеи! – ахнула мама, закатив глаза.

А потом мы ели борщ со сметаной и теплым хлебом. Настроение у мамы было прекрасное, как всегда, когда она заканчивала рисунки. Мы смеялись. Ступня ингве сильно распухла и стала похожа на свеклу, но в остальном он выглядел непривычно нормальным.

– Пожалуй, надо показать твою ногу врачу, – сказала мама после кофе.

____________

¹ Трясогузка – прозвище классной дамы героини повести. – Ред.

² Ингве – отчим героини. – Ред.