Многоликие божества

У шкатулки ж тройное дно...

Анна Ахматова

Есть люди, всю жизнь страдающие, если можно так выразиться, первоапрельской привычкой – морочить головы окружающим, подавая себя не как есть, а под маской. Причем некоторые делают это сознательно и систематически, а некоторые – не задумываясь или даже вопреки собственным намерениям. Случается еще, что кому-то приходится маскироваться и раздваиваться не столько по личной инициативе, сколько по велению обстоятельств. А некоторым удается напролом войти в историю, опираясь на чужое имя! Вот и рассуждай после этого, где человек и где его настоящее «я»...

По большому счету, каждый из нас – шкатулка с двойным, а то и тройным дном. Мы в чем-то подобны древним божествам – двуликим, трехликим, как Янус или Геката... Но тихое «оборотничество» на обычном, семейном или деловом уровне – это одно. И совсем другое – разные лица человека публичного, писателя или композитора например, который и в первой своей ипостаси, будь она единственной, все равно привлекал бы всеобщее внимание...

...В 1825 году во Франции вышел сборник пьес под общим названием «Театр Клары Газуль». Общество изумилось: пьесы написаны женщиной! испанкой! актрисой! Свежо, умно, талантливо – особенно по отношению к пережиткам классицизма, которые еще цеплялись за театральную сцену... Подлинный же автор пьес, двадцатидвухлетний Проспер Мериме, с превеликим удовольствием наблюдал восторг и суету обманутой публики. А друзья его жалели только об одном: они не смогли уговорить Проспера, чтобы он переоделся испанкой и позволил писать с себя портрет, который можно было поместить на фронтисписе сборника...

Дебют оказался успешным. Воодушевленный, Мериме сочинил две исторические хроники, публиковал новеллы – то есть вполне состоялся как литератор. Но этого ему, похоже, было мало.

В конце двадцатых годов Мериме выступил как издатель книги «Гузла, или Сборник иллирийских стихотворений, собранных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине». Восторженной статьей отозвался на это издание старец Гёте. Адам Мицкевич бросился переводить дивные образцы народной поэзии на польский язык. Довольно известный российский литератор Александр Пушкин тоже не остался в стороне, и наша словесность обогатилась «Песнями западных славян». И тут выяснилось, что строки «Гузлы», эти «безыскусственные песни полудикого племени», якобы записанные издателем от гусляра Иакинфа Маглановича и переведенные на французский язык, – тоже подделка! Мериме не собрал песни, а сочинил.

Что же побуждало его играть в прятки, устраивать маскарады? Не от цензуры же он, в самом деле, прятался, сочиняя для актрисы Клары бурную биографию! А для того, чтобы осмеять всеобщее увлечение «местным колоритом», достаточно было сочинить две-три баллады, но не целую же книгу!

Кстати, начиная писательскую деятельность, Мериме переводил на французский язык не что иное, как одну из самых громких и выразительных «подделок» – «Песни Оссиана». Вероятно, выбор был не случаен: юного литератора привлек привкус мистификации, игры, «театра в книге» – всего того, чему он впоследствии не раз отдавал блистательную дань. Даже многие герои его новелл и хроник – шутники, обманщики, хитрецы и авантюристы, вольно или невольно превращающие жизнь в театр, карнавал, игру – порой весьма недобрую.

И в конце концов судьба перешутила Мериме. Он превратился в «автора одного произведения» – новеллы, которую большая часть публики... даже не читала. Но основная сюжетная линия известна всем – со слуха! Это история молодого солдата, влюбившегося в цыганку... Конечно, вы поняли, о чем идет речь. Постарайтесь же «отставить в сторону» всенародно любимые оперные мотивы и – прочитайте, перечитайте «Кармен», да заодно и другие новеллы. Они прелестны, изучение и обсуждение их «двойного дна» доставит вам истинное удовольствие. Благо и повод есть – 27 сентября исполняется 200 лет со дня рождения Проспера Мериме (1803–1870).

А что прикажете думать о писателе, одна книжка которого называется, например, «Загадки с грядки», а другая – «Любовь на помойке»? Кто он – лирик или сатирик, сострадатель или ругатель, романтик или циник? Он – Генрих Сапгир.

В пятидесятые годы, да и позже он был «антисоветчиком» и «нонконформистом», дружил с Евгением Кропивницким, Игорем Холиным и другими «хулиганами», творчество которых пренебрежительно называли «барачной поэзией». Героями этой поэзии были персонажи неприглядные, грязноватые, неправильные...

все они с помойными ведрами
подгоревшими котлетами
развешанными пеленками на кухне
очередью в ванную
велосипедами над головой
и горами чемоданов в коридоре
ссорами и доносами
драками и примирениями
праздниками
алкоголиком-соседом спящим на лестнице
ввалились в его творчество
и стали требовать себе бессмертия!

«Художник»

Но в то же время существовал на свете детский писатель Генрих Сапгир. Был тогда у советских литераторов нехитрый способ выйти в люди – заняться творчеством для детей. Сапгир писал добрые и смешные стихи, пьесы, сценарии для мультфильмов. Помню, как я впервые прочитала «Лошарика» и жизнь была мне не в радость до тех пор, пока мама не изготовила мне игрушечного Лошарика из крупных бус, темно-коричневых и бежевых, нанизанных на проволочный каркас. Помню песенки из спектакля «Площадь Картонных часов», который ставили в кукольном театре Образцова. Помню, как мультипликационный лягушонок отправился на поиски своего лягушачьего папы... Да и вы все это помните, правда? Кто бы мог подумать, что тот же самый Сапгир, в конце шестидесятых вступив в Союз писателей, даже не успел получить членский билет: сразу исключили.

«Детского» Сапгира неплохо издавали, «взрослый» Сапгир пробавлялся «самиздатом» и зарубежными публикациями. Только в 1990 году, когда времена переменились и многим стало ясно, что «лианозовская школа» оказала существенное влияние на русскую литературу, Союз принял к себе изгнанника. Вот таким «двойным» человеком, то принятым, то непризнанным, и прожил свою не такую уж долгую жизнь Генрих Вениаминович Сапгир (1938–1999). 20 сентября ему исполнилось бы 75 лет.

Генрих Сапгир, Джордж Гершвин, Проспер Мериме

А вот еще один разноплановый и многоликий человек – Джордж Гершвин. Впрочем, он в своей многогранности весьма гармоничен – недаром же музыкант!

Начало его карьеры не обещало шумного успеха. Выдающийся композитор, первым заставивший мир с восторгом говорить об американской музыке, ухитрился даже не получить систематического образования. Его отец и мать эмигрировали из России и осели в Нью-Йорке. Сын-подросток брал уроки игры на фортепиано и в один прекрасный день получил работу «по специальности». Музыкальное издательство, публиковавшее ноты, вменило парню в обязанность наигрывать на фортепиано издаваемые песенки. Три года Гершвин работал «рекламным пианистом». Нет сведений, какую выгоду принесло это музицирование издательству, но самому-то музыканту явно пошло на пользу: восемнадцатилетний юноша сам начал сочинять песенки. И к двадцати пяти годам покорил Америку и Европу!

Гершвин как музыкант – это, выражаясь рекламным языком, композитор «два в одном», – нет, «три в одном». «Первый» Гершвин создавал хиты Бродвея – эстрадные песни и мюзиклы. «Второй» – король джаза. «Третий» Гершвин – мастер классических форм.

Но три эти ипостаси, как было сказано, гармонически объединяются в единое целое – высоким профессионализмом, культурой, талантом. Песенки, конечно, «легкий жанр», но кто скажет, что это плохая музыка? С каким упоением слушаешь лирические «The man I love» или «Nobody but you», веселые «I got rhythm» или «Clap your hands» (лучше всего – инструментальные версии, потому что тексты этих песенок, конечно же, не шедевры высокой поэзии). Но еще большее удовольствие получаешь, слушая джазовые композиции Гершвина, составляющие чуть не треть всех стандартов. («Стандартами» джазмены называют свой «золотой фонд» – пьесы, которые умеет и любит «лабать» всякий уважающий себя музыкант.) И при этом имя Гершвина в великом почете среди исполнителей академической музыки. Недаром Морис Равель (они познакомились в Париже в 1928 году) восхищался молодым американцем. Да, блестящая сюита «Американец в Париже», необычайно выразительная «Рапсодия в стиле блюз», о которой мечтает любой пианист, – это все Гершвин. И наконец, всемирно известная опера «Порги и Бесс» – первая американская опера, история любви и верности, урок легкомыслия и мудрости, картина быта и нравов... Творчество Гершвина питалось не только европейской классикой, но и «простонародными» нотами фольклора чернокожей Америки (блюзы и спиричуэлс). «Порги и Бесс» – во всех отношениях живая музыка с отчетливым «негритянским» акцентом. В меру лирическая и в меру забавная, в меру интеллектуальная и в меру коммерческая опера чрезвычайно популярна, и нет человека, не способного более или менее фальшиво напеть начальные такты колыбельной из первого акта: «Summertime, and the living is easy...» 26 сентября исполняется 105 лет со дня рождения Джорджа Гершвина (1898–1937).

А что я там говорила насчет «войти в историю под чужим именем»? Это к слову припомнилось мне событие 230-летней давности. В сентябре 1773 года началось крупнейшее на российской земле крестьянское восстание, в сущности – почти гражданская война... А возглавил восставших казак Емелька. 17 сентября он обратился к яицким казакам с первым «манифестом». Какое историческое чутье, какая интуиция или какая наивность подсказали ему сумасшедший ход – выдать себя за «амператора Петра Федаравича»?

Я не собираюсь анализировать и угадывать, каковы были предпосылки, причины и поводы к восстанию. Я только пытаюсь на минутку поставить себя на место монархини, которая – так или иначе – чувствует свою ответственность за страну и народ и вдруг узнает, что народ-то бунтует, а главный бунтовщик называет себя именем ее мужа – нелюбимого, прусского, покойного...

Не мог ведь Пугачев всерьез ощутить себя царем! И сознавал же, наверное, что народ не дурак и царя от не-царя отличит без труда. И все же пытался «соответствовать», вживаться в роль – зачем? Ради чего? Для самоутверждения? Чтобы уверить самого себя в своей правоте? уговорить свою совесть?

Не начни Емельян прикидываться Петром Федоровичем – может быть, и война крестьянская, и история российская пошли бы по-другому.

И вообще, очень многое шло бы по-другому, если бы каждый из нас вдруг поворачивался к миру другим лицом... Только следует помнить, что большинство древних многоликих божеств – персонажи опасные, вредоносные. Не нужно брать с них пример, ладно? Постараемся быть осторожнее!