Книга подана

Мария Порядина

Долги и завещание шведской королевы

К 145-летию со дня рождения Сельмы Лагерлеф,
1858–1940 (20 ноября 2003)

Как-то поздним июльским вечером некая российская почти туристка и ее спутник оказались проездом в шведском городке по имени Карлстад.

Тратить время, пусть и ночное, на мирный гостиничный сон было бы непростительной глупостью, и почти туристы отправились бродить по городку.

Вот что было в нем: неширокие улочки и уютные площади, невысокие дома и уходящий в темнеющее небо шпиль собора, тихие фонтаны и пышные цветники, вечернее безлюдье и памятники, памятники на каждом шагу.

Вот на постаменте выпрямился во весь рост незнакомый бронзовый мужчина.

– Да это шведский король! – сообразила туристка, вспомнившая название города. И в самом деле, надпись на пьедестале засвидетельствовала что-то такое, и можно было продолжать прогулку.

Темнота сгущалась, и возник в ней еще один памятник. В бронзовом кресле, в окружении диковинных цветущих растений, сидела немолодая серьезная дама, в столетней давности длинном платье, с аккуратно уложенными над лбом волосами.

– Это кто же такая? – призадумалась туристка.

– Не иначе как шведская королева! – съехидничал турист.

Оба подобрались к монументу и принялись щелкать фотоаппаратом, чтобы фотовспышкой осветить буквы на пьедестале.

И что же вы думаете? Перед ними и впрямь сидела шведская королева.

Это она, величественная и застенчивая владетельница окрестных земель, не имея юридической власти над своей страной, сумела так распорядиться ею, что каждый из нас имеет право на свой кусочек Швеции.

Это ее имя прогремело на весь мир в декабре 1909 года, когда ради нее в Стокгольме было устроено великолепное торжество. И, направляясь на празднество, она вспоминала свои поистине королевские долги, с ужасом признавая, что не в состоянии их отдать...

Это ее день рождения отмечается 20 ноября по всему миру – и прежде всего в школах, библиотеках и литературных гостиных. Сельма Оттилия Лувиса из рода Лагерлеф – именно ее мы, читающие люди, почитаем истинной шведской королевой, хоть бы и сидели на троне достославные Карлы или Густавы.

Конечно, для нас Сельма Лагерлеф – прежде всего автор «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями».

Писательницу не особенно волновало то, что сентиментально-романтический жанр «путешествия» слегка, если можно так выразиться, устарел. Но она все равно постаралась наполнить традиционное русло чем-то новеньким, и книга получилась весьма своеобразной. Хотя бы потому, что традиция, как правило, подавала «путешествие» от первого лица – как путевые записки взрослого, рефлексирующего человека. А это «путешествие» написано учительницей, завязка и развязка его абсолютно сказочны, мало того – вся книга-то задумывалась и создавалась как учебник шведского краеведения для начальной школы, своего рода «сказочный путеводитель» для детей, чтобы не скучали они над сухими и нудными страницами учебников.

Потому-то столь торжественным было празднество в декабре 1909 года. Ведь Нобелевскую премию по литературе впервые получила женщина! К тому же – представительница Швеции! Да еще – неслыханно! – после выхода книги, адресованной детям!

А самое смешное (теперь) в том, что первая реакция критиков на «Нильса» была отнюдь не восторженной. Книгу упрекали в отсутствии «цели и плана», бессистемности и запутанности («неудавшееся попурри»), а главное – сочли ее крайне непедагогичной, потому что она морочит детям головы и учит совершенно не тому, а значит – книгу «следует заклеймить как вредную и пагубную». Некий епископ Эклунд из Карлстада даже объявил во всеуслышание, что «популярность Сельмы Лагерлеф можно расценивать как деградацию педагогов вообще и шведского читателя в частности».

Полная версия главной книги С. Лагерлеф
на русском языке вышла в Сенкт-Петербурге. Издательство «Азбука», 2002

Нам, русским читателям, трудно понять, почему безобиднейшая сказка вызвала столь резкие и суровые нарекания.

Дело, однако, в том, что большинство из нас знакомы не с подлинной книгой Лагерлеф, а с русской версией, сильно сокращенной и адаптированной, довольно далекой от оригинала. Переработку «Нильса» в начале сороковых годов осуществили А.Любарская и З.Задунайская, работавшие в команде Маршака и придерживавшиеся соответствующих принципов. «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» – прекрасная в своем роде сказочная повесть. Она неоднократно, с большими или меньшими сокращениями, переиздавалась, иллюстрировалась, по ней снят и замечательный мультфильм, озвученный лучшими актерами старой школы, – именно по версии Любарской и Задунайской русскоязычные дети по-прежнему знакомятся с Нильсом.

А ведь еще сто лет назад, в 1903 году, критик Л.Уманец предупреждал – впрочем, не детей, а взрослых: «Чтобы находить удовольствие в произведениях Лагерлеф, их надо читать в полном виде, без пропусков; они значительно теряют в кратких извлечениях...»

Но полный перевод со шведского языка под названием «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» хоть и дважды издавался, все же не вошел в общероссийский круг чтения. Почему? Попробуем разобраться.

Прежде всего, полный вариант текста – это семьсот страниц. Одолеть такой «кирпич», даже разбитый питерской «Азбукой» на два тома, – задачка не из легких, особенно если учесть, что среднестатистический российский школьник читает немногим охотнее самого Нильса: «Он с досадой отвернулся от окна и уставился в книгу. Но прочел он не много. Буквы стали почему-то прыгать перед глазами, строчки то сливались, то разбегались...»

К тому же, полный «Нильс» – это, как ни крути, все-таки учебное пособие, рассчитанное на шведского ребенка. Нормальному же русскому школьнику остается разве что зевать над топонимической абракадаброй: «Дикие гуси летели над огромными рудниками поселка Гренгесберг, над большими заводами у городка Лудвика, над железоделательным заводом Ульвсхюттан, над старой заброшенной фабрикой в поселке Гренгсхаммар к равнинам возле селения Стура Туна и к реке Дальэльвен». Ведь эти «всхюттаны» и «нгсхаммары» не только труднопроизносимы, но и страшно далеки от наших детей и потому им неинтересны. (Наверное, переводчице следовало бы дать нам русскоязычные варианты топонимов, как это традиционно делают переводчики исландских саг.) Да и необязательно русскому читателю задумываться о том, где именно на территории Швеции расположены усадьбы, заводы и лесные угодья.

Кроме того, «Нильс» издан сто лет назад. За это время даже в консервативной Швеции многое переменилось, не говоря уже о том, что многое переменилось в наших представлениях о жизни. Современная Швеция – преуспевающее государство, населенное, как нам кажется, исключительно потомками гордых викингов, разъезжающими на «Вольво», вооруженными техникой «Хускварна» и «Эрикссон», – совсем не та провинциальная, сельскохозяйственная Швеция таскающих камни торпарей, бедных горняков и рыбаков, нищих лесорубов и хуторян, каковые, между прочим, во времена «Нильса...» довольно интенсивно эмигрировали за океан, в развитую и демократическую «страну равных возможностей».

И все-таки – давайте попробуем прочитать «полного Нильса», сравним его с «кратким», восхитимся, удивимся, поспорим...

Юрий Нагибин в одной из статей запальчиво заявил, что Лагерлеф написала эту книгу «не от учительского зуда, а чтобы полетать на гусе». Тут-то, думается, наш писатель не совсем прав. Для полета хватило бы и небольшой новеллы, – а чего ради размахиваться на толстенный том, насыщать повествование деталями, подробностями и мелочами, любовно перечислять географические названия, приплетать бог знает откуда взявшихся персонажей, нанизывать далекие от основного сюжета истории... Нет, тут действовал на Лагерлеф именно педагогический зуд, высокое понимание профессионального долга: сделать так, чтобы шведские дети узнали и полюбили свою землю так же крепко, как их фрекен учительница.

Как раз поэтому героем книги стал ребенок. Причем отнюдь не благовоспитанный пай-мальчик и не безобидный шалун, а напротив – довольно мерзкий мальчишка, чьи гадкие выходки не внушают никакой симпатии. Он из чистой вредности запирает отца в погребе, ставит подножки матушке, несущей полный подойник, разоряет птичьи гнезда, мучает животных, самая безобидная его «шалость» – сунуть осу в коровье ухо. Но как только Нильса заколдовали, он начинает вызывать жалость – сочувствие – и вот уже читатель на его стороне, и всем нам хочется, чтобы испытания, выпадающие мальчишке, закончились благополучно!

Вообще, содержание полного «Нильса» для неподготовленного читателя окажется полнейшей неожиданностью. Прежде всего потому, что «Путешествие Нильса» Любарской и Задунайской – очень жизнерадостная книга. В ней, пожалуй, только два печальных эпизода (главы «Бронзовый и Деревянный» и «Подводный город»). А общий тон и основной мотив повести – взаимовыручка, храбрость, мудрость и традиционное для детской книги «побеждает дружба». Единственная смерть в книге – и та не настоящая: это гибель деревянного боцмана.

Кстати, в полном «Нильсе» этой-то смерти и нет! Приключение заканчивается рассветом, при первых лучах которого фигуры Бронзового и Деревянного «исчезли без следа, словно были сотканы из тумана». Мало того, у Лагерлеф и эпизод с подводным городом не завершается безысходностью: гуси показывают Нильсу старинный город на морском берегу, утративший былое величие, превращающийся в жалкие развалины, и Нильс утешается, представив себе вечное великолепие и неумирающую пышность города, оставшегося на дне морском.

Зато полный «Нильс» – книга, полная бед, печалей и смертей. Лис Смирре то и дело загрызает то гуся, то ворона, то еще кого-нибудь беззащитного. Безжалостная лесная дева обрекает на смерть коров и лошадей, люди стреляют в птиц, великанша убивает рудокопов, старушка умирает, покинутая детьми... Лесные пожары, горные обвалы, морские бури уносят людские жизни. Целые селения вымирают от эпидемии неведомой хвори. Нищие дети скитаются по дорогам, прося ночлега и подаяния. Даже берега и шхеры, где расположен Стокгольм, становятся дивно прекрасными и притягательными лишь после того, как их омыла морская вода, с которой смешалась кровь смертельно раненной русалки.

И это детская книга! Учебник для начальной школы! Неудивительно, что текст, предназначенный для советских детей, подвергся существенной переработке.

Совершенно сглажена в «советском Нильсе» и тема социального неравенства. Здесь дети, подобравшие деревянный башмачок Нильса, – бездельники и озорники, а вовсе не рассудительные, не по годам взрослые сироты-труженики. Да и сам Нильс живет в деревушке, а не «в одном из приходов Вестра Вестменхега», и родители его – землевладельцы, а не торпари, не бедняки-арендаторы, которых в любой момент можно выгнать с земли. У Лагерлеф все гораздо мрачнее и сложнее.

Нет в пересказе важных для Сельмы Лагерлеф (и для маленькой аграрной Швеции) мыслей о природопользовании: о том, как люди осваивают свою землю, какие трудности преодолевают. Кстати (об этом пишет исследовательница и переводчица Л.Ю.Брауде), Лагерлеф первая подняла голос в защиту природной среды, в защиту нерасчетливо вырубаемых лесов и неразумно осушаемых озер. Разумеется, в пересказе Любарской и Задунайской эти ноты не прозвучали.

Советский вариант «Нильса» хоть и не вполне материалистичен, зато совершенно атеистичен. А ведь Лагерлеф – и как учительница, и как писательница – никогда не забывала отдать Богу богово. Достаточно отметить, что в самом начале книги Лагерлеф отец и мать Нильса собираются не «на ярмарку в соседнее село», а в церковь, а сыну дают не учебник, а сборник воскресных проповедей! Церкви и их владения, пасторские усадьбы и приходы, церковные праздники и молитвы – все это ушло из «адаптированного Нильса», согласно с идеологическими установками тех лет, как «религиозное мракобесие».

Это нехорошо еще и потому, что сама Лагерлеф была глубоко, хоть и своеобразно верующим человеком. И она составила для детей книгу «Легенды о Христе», в которую вошли истории об Иисусе-ребенке, не списанные из канонических евангелий, а рожденные и одушевленные поэтическим воображением.

А заодно с религиозными из «советского Нильса» начисто вытеснены мотивы фольклорно-мифологические. Ликвидированы тролли и великанши, лесные девы и домовые, русалка и апокрифический святой Петр, даже сам Тор Твердорукий (с историей, знакомой по «Эдде») оказался не у дел.

А ведь их ужасно жалко! И русалки, которые купаются, сбросив тюленьи шкурки, и состязающиеся реки, и обманутый великан, и находчивый крестьянин, и вечно терзающийся загробной работой старик – ведь все они отлично известны нам по русским и европейским народным сказкам. И читателю детского возраста приятно встретить в новой книге старых знакомых или их ближайших родственников. Например, все та же история о русалке, у которой парень похитил тюленью шкурку, соотносится с сюжетами о невесте-лебедушке, о царевне-лягушке... Да и мы, взрослые читатели, встречавшиеся с европейской и мировой мифологией, не без удовольствия отмечаем близкие нам мотивы и сюжеты. Ведь как бы ни критиковали «норманнскую теорию», мы тоже – потомки гордых викингов.

А еще, к величайшему сожалению, из «адаптированного» варианта исчез автобиографический мотив, невероятно важный для «Путешествия Нильса...» и актуальный для творчества Лагерлеф в целом. Подобно кинорежиссеру, который, работая над фильмом, не отказывает себе в удовольствии сняться в эпизоде, Сельма Лагерлеф собственной персоной появляется на пути Нильса, спасает его от совы, выслушивает его историю и тут же рассказывает читателю, как складывался художественный замысел, как создавалась книга о Нильсе. Это прелестный, лирический и отчасти иронический эпизод. Ведь по содержанию своему он должен играть роль вступления, а на самом деле расположен в сорок девятой главе! Прямо как в известном русском романе – «Хоть поздно, а вступленье есть!»

Этот эпизод важен еще и потому, что пути Нильса и автора пересекаются в «маленькой господской усадьбе», которая – не что иное, как родовое гнездо Сельмы Лагерлеф, ее ненаглядная Морбакка, где в окружении любящих родных и добрых друзей проводила детство будущая писательница. Образ этого поместья, с его комнатами и аллеями, цветами и собаками, трудами и праздниками, картофельной мукой и рождественскими пряниками, сказками и песнями, голубями на веранде и карасями в пруду, – образ маленького рая, обитатели которого «носили домотканые платья, но зато были независимыми и беззаботными». И к возвращению в этот рай не уставала стремиться повзрослевшая Сельма. Нет слов, как печалила ее утрата Морбакки: чтобы не запутаться в долгах, семейству Лагерлеф пришлось продать усадьбу. Увы, денежные долги – это не те долги, о которых следует вспоминать литературной королеве накануне нобелевских торжеств... И все же премия, присужденная Шведской академией, позволила Сельме Лагерлеф отдать долг собственному детству. Получив нобелевские деньги, писательница выкупила Морбакку и вернулась в «дом своих отцов».

Не вошли в адаптированную версию многочисленнейшие географические, исторические, этнографические подробности, ради которых, в сущности, Лагерлеф и затевала свое сочинение. Конечно, детали шведского быта и картины шведских нравов могут показаться неподготовленному читателю чересчур подробными. Но без них немыслимо решение общей воспитательной задачи книги. Фалунские шахтеры и студенты из Уппсалы, хельсингландские коровницы и марстрандские рыбаки, пастор из Дельсбу и учительница из Вестеръетланда, сторож из Скансена и его царственный собеседник – это люди, к которым стремится, которыми любуется и на которых хочет походить Нильс (да и любой читатель). Далекарлийские селения в праздник святой Вальборг, рудники и железоделательные заводы в Бергслагене, корабельная верфь в Карлскруне – это не просто посещаемые Нильсом места, а сильнодействующие средства, формирующие в нем чувство прекрасного и национальную гордость.

До чего хороша размеченная писательским воображением, живая, вся одушевленная Швеция! Остров Эланд – огромная бабочка, упавшая в море, потерявшая «лазурные, с серебристым отливом» крылья и вечно по ним тоскующая. Провинция Упланд – бедная побирушка, которой скуповатые соседки надавали «что нам негоже» и которая сумела разумно и рачительно дарами распорядиться. Йестрикланд носит «юбку из ельника и кофту из гранита». Смоланд – «высокий-превысокий дом с елями на крыше, а перед ним широкое крыльцо с тремя большими ступеньками». Сермланд – чудесный сад, на вечное возделывание которого обречен инфернальный садовник. Вермланд – огромная пашня семерых братьев-молодцев, а Вестманланд – ловко разделенное наследство великанши.

Подумайте: всех этих красот начисто лишены те, кто знакомится с Лагерлеф по (превосходной, повторяю, в своем роде) версии Любарской и Задунайской.

Подводя итог вышесказанному, приходится признать: большинство из нас еще не читали Сельму Лагерлеф!

Но какой-никакой шанс у нас есть. Полный «Нильс», выпущенный питерской «Азбукой», распространялся по библиотекам согласно программе Института «Открытое общество». У четырехтомника «Художественной литературы» (Л., 1991) приличный тираж – 150 тысяч. «Легенды о Христе» издавал даже «Росмэн», так что эти книги сейчас вполне доступны.

Нам непременно стоит сделаться прилежными читателями Лагерлеф, хотя бы потому, что она сама очень интересовалась Россией и даже приезжала сюда в 1912 году.

Известно также, что в нобелевской речи, перечисляя своих кредиторов, писательница помянула «великих русских и великих норвежцев». К сожалению, в этот раз она не назвала фамилии тех «великих русских», которых читала наиболее охотно (в переводах, разумеется: русским языком она не владела); в другом же автобиографическом тексте среди любимых писателей называет она Тургенева и Толстого. Кто же были остальные? Мы можем предполагать или хотя бы сопоставлять... Непреклонный ревнитель благочестия Карл Артур Экенстедт шлет поклон героям Толстого и Достоевского. Лишенный сана пастор, гордый и ни к чему не годный, сродни русским «лишним людям», портреты которых оставил нам не только Тургенев. Обезумевший бедняк, в страстной тоске по единственной дочери возомнивший себя императором Португалии, – родной брат Поприщину и Самсону Вырину. А многочисленные героини Сельмы Лагерлеф, полные достоинства и рассудительные, решительные и отважные, мудрые и самоотверженные, – разве это не «русские женщины», воспетые российскими классиками? Да что долго ходить за примерами! Разве не по-русски оживший бронзовый памятник бросается в погоню за «маленьким человеком»?..

А вот бронзовая дама, сидящая в кресле на милой карлстадской площади, ни за кем в погоню не бросалась. Это за ней, за ее следами то и дело бегают сонмы литературоведов, историков, краеведов, не говоря уже о туристах, которые валом валят в королевскую резиденцию – Морбакку, что неподалеку от Карлстада, и запасаются сувенирами.

Знала бы об этом «маленькая девочка в коротенькой юбочке, с длинной белокурой косой», мирно живущая в тихом уголке поэтического Вермланда! Впрочем, кое о чем она, вероятно, подозревала, иначе не ухитрилась бы наделать столько долгов.

Отец и мать, бабушка и любимая тетка, братья и сестры, старушки и «кавалеры», крестьяне и монахини, звери лесные и птицы небесные, поэты и прозаики, а затем – критики и друзья, школьники и монархи – вот неполный список кредиторов Сельмы Лагерлеф. Им она была обязана своим писательским становлением. Перед ними в неоплатном долгу чувствовала себя она, направляясь на торжество, устроенное по случаю присуждения ей Нобелевской премии.

Между прочим, своих читателей она тоже включила в число кредиторов: «Что стало бы со мной, если бы они не захотели читать мои книги?» Если на то пошло, то кредиторами можем считать себя и мы! А с другой стороны – королевский долг читателям уже выплачен. Ведь не кто иной, как Сельма Оттилия Лувиса Лагерлеф завещала нам свою Швецию, чтобы мы ее полюбили. И теперь, похоже, мы перед королевой в долгу.

Иллюстрации на обложке Олега Юдина.
Иллюстрации в тексте Бертеля Брауде