Открывшаяся страница

Рубрику ведет Юлия Фролова

Отвечайте на вопросы ваших детей
и воспитывайте у них любовь к познанию

Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз»¹

Есть такой анекдот: в автобусе едет отец с маленьким сыном. Мальчик прижался носом к стеклу и без конца спрашивает отца:

— Пап, а что везет этот грузовик?

— Не знаю, — буркает уткнувшийся в газету отец.

— Откуда берется дождь?

— Отстань!

— Что это за знак?

— Не приставай!

Стоящий сзади пассажир говорит отцу:

— У вас очень любознательный мальчик — столько вопросов задает.

— Еще бы, — отзывается отец. — Как же иначе он узнает мир?

Анекдот этот не столько смешной, сколько печальный. Как часто я, мать, говорила своим детям: «Мне сейчас некогда, идите играйте!» Как часто я, учительница, оставляла без ответа вопросы моих учеников, потому что не было времени на них отвечать.

Один мой приятель, большой остряк, сказал мне как-то полушутя- полусерьезно: «Я всегда отвечаю на все вопросы моего сына. Когда он спрашивает: “Почему?”, я говорю: “А почему нет?”»

Ребенок рождается с желанием познавать. И он с первого же дня должен учиться — учиться всему; только сосать грудь и кричать он уже умеет. Его «Почему?» — это «Сезам, откройся!», которое он произносит миру; тут-то его и надо учить. Он жаждет знаний. И единственное, что должны делать мы, взрослые — родители и учителя, — это не отказывать ему в знаниях.

Ребенок приносит в школу сокровища своей безудержной любознательности, энергии, ничем не скованного воображения, и что он там встречает? Тот самый Джонни, который никак не научится читать, когда-то умолял старших, чтобы они показали ему буквы, потому что ему не терпелось самому прочесть сказку. Ненавидящая поэзию Джейн в четыре-пять лет знала множество детских стихов и песенок. Бросивший школу старшеклассник ребенком не мог дождаться, когда же он наконец вырастет и пойдет в школу. Скучный, нелюбопытный, наводящий на всех тоску взрослый был когда-то живым ребенком, который без конца задавал вопросы.

Руссо считал, что ум ребенка — это tabula rasa, то есть чистая доска, на которой можно написать все что угодно. На ней и пишут несмываемой краской — дом, школа, улица, газеты и телевидение, вся наша непредсказуемая жизнь.

Обучение начинается дома — не сознательным, теоретически обоснованным внедрением принципов и идей, а просто благодаря контакту с реальностью, которая окружает ребенка: с книгами и журналами, с музыкальными записями, игрушками — со всем, освоение чего требует труда. Но главное — это нравственный климат, который создают вокруг него взрослые: уважение к образованности, восхищение достижениями мысли, увлеченное приятие нового — увлеченность заразительна, как ветрянка.

Но не все дети впитывают эти качества. Иногда они бунтуют против такого идеального окружения и отвергают знания, другие же, растущие в бедности, у невежественных родителей, стремятся к знаниям и удовлетворяют свою жажду всюду, где только могут.

Мы и представить себе не можем, сколько впечатлений откладывается в душе ребенка: случайно услышанное слово, смерть щенка, уличная драка, закат, общение со сверстниками.

Ребенку очень важно, чтобы его приняли сверстники, которым он безгранично доверяет. Когда я была маленькая, моя шестилетняя подружка под величайшим секретом доверила мне тайну: мальчиков рождают мужчины, а девочек — женщины. Я сочла, что это вполне логично.

Я всегда с восхищением смотрю на читающего ребенка — глотает ли он страницу за страницей, позабыв обо всем на свете, или, медленно шевеля губами, ползет по словам, или водит пухлым пальчиком по этикетке на консервной банке, или по буквам разбирает уличную афишу. Неважно, что он читает,— он нашел ключ к разгадке тайны. От уличной афиши до Китса и Шелли большое расстояние; кому-то удается его преодолеть.

Когда дети читают, они отбирают для себя только то, что им интересно. Девяти лет я прочла «Войну и мир», вернее — один только «мир»; все касающееся войны я пропускала, читала лишь про любовь. Поняла я этот роман, только когда перечитала его уже в колледже.

Кстати, здесь, в Америке, куда я, воспитанная на Толстом, Достоевском и Тургеневе, приехала в возрасте двенадцати лет, я открыла, изучая английский язык, огромный и доселе неведомый мне мир литературы — «Близнецы Боббзи в лагере», «Близнецы Боббзи в школе», «Зеленая книга сказок», собранных Эндрю Лангом.

Дети глубоко вживаются в любимые книги. В свое время я была и Анной Карениной, и Наташей Ростовой, и мадам Кюри, и Нана, и Тэсс. Когда Холдену Колфилду из «Над пропастью во ржи» особенно нравилась какая-нибудь книга, ему хотелось позвонить ее автору по телефону. Русские очень хорошо понимают это желание: приехав в Советский Союз, я с интересом узнала о существующей там традиции — детские писатели ездят по городам страны, встречаются со своими юными читателями, отвечают на их вопросы.

Мои собственные юные читатели пишут мне как своему доброму другу: «На 75-й странице Вашей книги Вы описали меня...», «Я знаю, что в книге все придумано, но скажите: Алиса поправится?..», «Мне очень хочется, чтобы Вы были моей учительницей...».

И как же обидно, что детские книги, которые оказывают на детей такое огромное влияние, взрослые часто покупают в спешке, наугад, что под руку попадется. Когда я училась в колледже, я продавала книги в большом универмаге и мне целый день приходилось слышать такое: «А есть у вас что-нибудь для десятилетнего мальчика, которому удалили миндалины?» или «Я иду к ребенку на день рождения, мне надо какую-нибудь книжку ему в подарок».

Дети учатся, читая, слушая, наблюдая, трогая вещи и предметы, мастеря что-то, добывают знания всеми правдами и неправдами, впитывают их буквально всеми своими порами. Они учатся, выполняя наши наставления и глядя, как поступают другие, и это обучение на примерах самое действенное, потому что дети — реалисты. Если их жизненный опыт доказывает им, что наставления всего лишь пустые слова, если они приходят к выводу, что честностью ничего не добьешься, они перестают слушать наставления и верить взрослым, которые их поучают. Детей не обманешь: у них такие чуткие радары, что засекают фальшь там, где сами взрослые ее и не осознают.

Когда моей дочери было лет восемь-девять, мы придумали такую игру — решили поменяться ролями: она будет мама, а я — дочь.

— Ну как дела в школе, дочура? — спросила она меня голосом заботливой родительницы.

— Нормально,— ответила я, стараясь по возможности достоверно передать интонацию ребенка. — Писали контрольную.

— Ты же знаешь, дочура, оценки меня не интересуют, — нежно проворковала она. — Важны знания, только поэтому ты и должна учиться. Что же тебе поставили?

Вот это урок! Но я его вполне заслужила. Оказывается, она видела меня насквозь.

Нас, привыкших к рутине нашей жизни, часто поражают вопросы детей. Когда одного моего знакомого ребенка, который вырос в городе, в первый раз привезли на побережье, он долго как зачарованный смотрел на океан и наконец спросил:

– А ночью он тоже есть?

Ребенок больше всего радуется, сам открывая мир, который мы принимаем как нечто само собой разумеющееся. Моя соседка повела своего малыша сына в музей естественной истории, предвкушая, как поразят его выставленные там чудеса: огромный динозавр, кит, поселение индейцев. Мальчик вернулся страшно довольный. «Что тебе больше всего понравилось в музее?» — спросила я его, и он выпалил, сияя от радости: «Там в пол вделаны игральные шарики!»

И вот это-то волнение первооткрывателя — какими бы пустячными нам ни казались открытия — грозят сейчас отнять у ребенка, ибо произошло нечто беспрецедентное в истории школы: вот уже четверть века телевидение, как из рога изобилия, извергает на детей свои безудержно щедрые дары. Выросло новое, телевизионное поколение, вскормленное разжеванной информацией, картинками и сенсациями. Сейчас фантазии гораздо труднее расцвести, воображению воспарить. И не надо задавать никаких вопросов, потому что все уже открыто, расклассифицировано и показывается нам в ярких красках.

Глупо принимать без критики все, что предлагает нам телевидение, но и отвергать его напрочь — бессмысленно. Оно — реальность современной жизни, и к нему надо относиться как к замечательному помощнику, который, однако, должен знать свое место. Замечательный он потому, что открывает возможности, о которых в прошлом нельзя было и мечтать; а место свое он должен знать потому, что ничто не способно заменить ребенку его собственного воображения. Помню, какое разочарование я испытывала в детстве, когда читала с увлечением какую-нибудь книгу и вдруг встречала иллюстрацию. «Да нет же, я представляла себе все совсем не так!» — в смятении думала я. А как огорчил меня фильм по любимой книге: «Это же совершенно другая вещь!»

— Я ненавижу Диккенса, — признался мне недавно на одном званом обеде мой знакомый. И объяснил почему: — Мы его в школе проходили.

Бедный Диккенс, разве он виноват, что «обязательное чтение» нагоняет на ребят такую тоску?

«Школа отбивает у детей охоту учиться!» — на каждом шагу слышим мы. Да, это в буквальном смысле слова так: школа убивает радость познания. Одна маленькая девочка, дочь моей приятельницы, целое воскресенье сочиняла стихотворение и потом старательно переписывала его, чтобы показать в школе.

— Ну, что сказала учительница? — с нетерпением спросила мать, когда девочка пришла домой.

— Сказала, что надо оставлять слева и справа поля.

Один мой ученик написал: «Школа подавляет мою потребность выразить себя!» Какие тут еще комментарии нужны?

Почему это все происходит? Потому что на уроках приходится выполнять слишком трудные или нудные задания, потому что учителя требуют соблюдения никому не нужных мелочей, заставляют учить в наказание: «За это ты выучишь наизусть еще одну строфу... Напишешь три примера... Подчеркнешь три метафоры...» (Всегда «три» или «десять», никаких промежуточных цифр для учителей словно не существует.) Но даже если ребенок читает стихотворение ради удовольствия и потом снова возвращается к нему, потому что оно понравилось, все равно в памяти останется лишь то, что память сама захотела сохранить.

Насильственное обучение, как и принудительное питание, часто вызывает несварение и не идет впрок. То, что учат по принуждению, очень редко прибавляет знаний. Когда приходится зубрить какие-то правила к контрольной, отвечать на три (десять) вопроса — в угоду учительнице, а не потому, что это вызвано естественной потребностью ребенка узнать, — такие знания улетучиваются, как только надобность в них исчезает; хуже того — они учат ребенка ненавидеть школу.

Спросите ученика, почему он изучает тот или иной предмет.

— Он включен в мою программу, — ответят вам. Или:

— Чтобы сдать выпускные экзамены...

— Чтобы легче было найти работу...

— От нас этого требуют...

— Так нужно нашей учительнице...

Дети очень проницательны. Если чему школа их и учит, так это понимать, что нужно от них учителям.

«Эта книга помогла мне многое понять в жизни, потому что в ней описаны три примера...»

«Мне очень нравится это стихотворение. В нем содержится много метафор...»

«Мы читаем книги, чтобы стать культурными людьми...»

Однажды, когда я только начинала преподавать, я попросила своих учеников принести в класс свои читательские билеты — решила, что это очень хитрый тактический прием: по крайней мере я буду знать, что ребята записались в библиотеку, а некоторые, может быть, даже начнут читать. На следующий день ребята послушно подняли читательские билеты. Я заметила, что у одного мальчика на билете стоит не его имя. «Да ведь я же не собираюсь читать книжки, — бодро заверил меня он, когда я спросила, почему так получилось. — Вы велели принести билеты, вот я и взял у своей тетки — показать вам».

И все равно каждому из нас встретился хотя бы один учитель, которого мы никогда не забудем, учитель, который открыл нам глаза, изменил нашу жизнь, раздвинул стены класса. Их много — безвестных, никем не прославленных и не возвеличенных, кто своим чудесным даром прививает детям любовь к познанию, и эта любовь живет в них до самого конца.

Мы, учителя, редко знаем, на кого мы оказываем влияние, как это происходит и почему. Когда-то давно один из моих учеников решил бросить школу. Мальчик был угрюмый, необщительный, учился неважно, из всех предметов его интересовали лишь физика и химия, и то не слишком. В последний день занятий перед летними каникулами я повела его к себе домой — я жила в нескольких кварталах от школы, — решив подарить книгу, которая, как я надеялась, его заинтересует, — собрание биографий знаменитых ученых. Он неловко мялся в передней, никак не хотел сесть, отказался от кока-колы и убежал, лишь только я дала ему книгу, на которой написала коротко: «Джо, я верю в тебя». Как же я обрадовалась осенью, когда увидела его в классе!

— Я вижу, ты решил остаться, — сказала я.

— Ага, — смущенно признался он. — Вы мне подарили книгу, я ее никогда не забуду.

— Она тебе понравилась?

— Да нет, я ее не читал, — сказал он. — Просто... просто... вы мне ее подарили. Пригласили к себе домой и подарили свою книгу, да еще такую дорогую, в твердой обложке.

Куда она исчезла — страсть детей к чтению? Ведь когда-то они читали, закрывшись с головой одеялом, при свете карманного фонарика. Неужели книгу вытеснил экран телевизора, светящийся в темной комнате?

Нет, пока еще не вытеснил. Дети все еще читают. Читают без разбору, все подряд, и прекрасные книги, и чепуху, и в конце концов у них вырабатывается критерий оценки литературы, вырабатывается свой собственный литературный вкус. Ведь узнавать — значит расти, значит все время меняться.

Когда книги начали издавать в мягкой обложке, они стали доступны всем. Теперь ребенок может доставить себе удовольствие купить книгу, носить ее в кармане, вынимать, когда захочется, читать и перечитывать и даже писать на полях детски восторженное «Как это верно!».

Однако некоторые упорно считают, что книги в дешевом издании как бы не совсем полноправны. Несколько лет назад я раздавала в одном городке автографы, и какая-то женщина, нерешительно протянув мне мой роман в мягкой обложке, извиняющимся голосом спросила:

— А в мягкой обложке вы подписываете?

— На них я ставлю только инициалы, — твердым голосом ответила я. — Карандашом.

У нее хватило деликатности рассмеяться, но я не уверена, что она меня поняла.

Конечно, дети узнают мир не только когда читают, в процессе познания принимают участие все органы чувств. Воспитать любовь к живописи, музыке, желание что-то мастерить, умение мыслить и понимать можно, только когда познание доставляет удовольствие. Успех, одобрение, признание усилят желание учиться, а вот упорные неудачи и отсутствие поддержки убьют его навсегда. Кстати, почему так часто случаются неудачи? Приведите три причины.

А может быть, есть и еще одна, четвертая, но о ней не принято говорить — нравственный климат, в котором мы живем. Высоко ли ценится в Америке ученость? Книжный червь и зубрилка вызывают у всех насмешки, и что может быть нелепее рассеянного чудака профессора? Во главу угла у нас ставится материальное благополучие, деньги; само слово «успех» относят не к достижениям ума и духа, а к финансовому преуспеянию.

Но главное — американцам подавай конкретные результаты, и как можно скорее. А овладение знаниями не продукт, а процесс, который продолжается, пока мы живы. Мы восхищаемся, когда видим, как учатся старые: чья-то бабушка кончила вечернюю школу и получила диплом, восьмидесятилетний старик с увлечением занимается новым хобби. Благодаря этому-то интересу к тому, что находится вне нас, этой живой любознательности мы и сохраняем молодость. «Человек, который считает, что он уже стар и ему поздно учиться, скорее всего, и родился стариком». (На это удивительно точное высказывание Генри Хаскинса я набрела случайно, перелистывая какой-то справочник.)

Мы пренебрегаем потребностью учиться и познавать, которая свойственна молодости. А сколь многому мы можем научиться у детей с их свежим видением мира, который они только что открыли (океан, игральные шарики в полу музея), с их способностью удивляться и восхищаться, с их поразительной логикой, с той чистой радостью, которую дарит им познание.

— Что ты рисуешь? — спросила я как-то мою маленькую внучку.

— Я рисую утро, — ответила она.

— А как можно узнать, что на картинке утро?

— Потому что... потому что солнце включили и кошка — видишь — проснулась и потягивается.

— А если солнце выключить, получится ночь? — спросила я.

— Нет, никакой ночи не получится, — рассудительно объяснила она, — потому что ночью кошку не видно.

Я люблю задавать ей вопросы. Как иначе я узнаю мир?

Перевод Ю.Жуковой.

Рисунки Д.Крылова из книги Бел Кауфман (М.: Радуга, 1989)

_____________

¹ Цитируется по: Кауфман Б. Вверх по лестнице, ведущей вниз: Роман. Эссе / Пер. с англ., составл. эссе Ф.Лурье. – М.: Радуга, 1989. – 288 с.