Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Библиотека в школе»Содержание №20/2004


КНИЖНЫЕ ПАЛАТЫ

Книга подана

Александр Панфилов

Праведники

Еще летом дали мне посмотреть несколько книг. Все они имеют отношение к Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы им. М.И.Рудомино. Точнее, к ее программе «Толерантность». Поэтому при всей их разножанровости и ориентации на разного читателя пафос этих книг понятен. Тут и собственно детские книги, и горькое «Путешествие учительницы на Кавказ» Э.Горюхиной, и художественный альбом «Анатомия Флоренции» Лолиты Тимофеевой.

Но, чтобы не путаться и не отделываться проходными фразами (а без этого не обойтись, если попытаться написать сразу о всех этих неплохих книжках), ограничусь двумя из них. Объясню, почему.

Нынешняя ситуация с межнациональными отношениями похожа на запущенную болезнь. Никто никому не доверяет. Все смотрят друг на друга искоса и ждут подвоха. Со «своими» говоря о «других», не стесняются в выражениях. Это известно каждому. Но всякая болезнь, если она еще не совершенно убила способность к трезвым оценкам и самооценкам, взывает о лечении.

Кто-то в поисках средств оглядывается назад, кто-то бросается в покаяние и утопает в нем до полного беспамятства, кто-то брызжет «цивилизаторским» оптимизмом – вот, мол, станем жить хорошо и безбедно, и проблемы разрешатся сами собой. Будто дело в бедности и богатстве. Вряд ли это так. Или, во всяком случае, богатство тут не панацея. Богатство, наоборот, приучает человека (даже бессознательно) смотреть на другого, «низшего», сверху вниз, и в истории мы найдем массу подтверждений этому. Какая уж там толерантность!

Говорить о нынешней болезни можно с двух точек зрения. Можно пытаться достучаться до зачерствевших сердец, открывая страшную правду о том, к чему приводит людей нетерпимость. И такой правды – в той же серии «Крик», о которой «БШ» уже писала, – хватает. Что же до зачерствевших сердец, то они этой правды славно умеют сторониться, как бы не замечать ее. Что, впрочем, не зачеркивает необходимости правдивых книг. О степени их воздействия можно спорить, но спор этот будет не совсем корректным – во-первых, у нас нет достаточно широкого временного обзора, а во-вторых, закона перехода количества в качество еще никто не опроверг. Вода камень точит.

Но есть другой путь. Путь, условно говоря, «примера» жизни. Маяка. Идеала. И это необыкновенно важно, если мы говорим о стремительно вырастающих мальчиках и девочках. Потому что всякое отрочество и всякая юность, путаясь и ошибаясь, инстинктивно ищет этого примера. А ей нынешнее время в качестве такового предлагает собственного героя, который на самом деле в герои не годится. Бей, круши все, что встает на твоем пути к красивой жизни; лелей собственное эго; не размягчай мозги культурой; ты – лучший, лучший, лучший, и тебе, так как ты лучший, «все позволено»…

Книги, выходящие в серии «Праведники», ломают этот дикарский стереотип. Я не знаю, сколько их вышло всего, но и тех двух, что попали мне в руки, хватит для того, чтобы составить представление об этой серии и подобрать для нее подходящие эпитеты. Нужная, мудрая, светлая, теплая, ведущая за руку… И так далее.

Одна из книг представляет собой перевод книги И.Амана об отце Александре Мене; другая – переиздание (переработанное) известного текста Б.Носика «Альберт Швейцер». Он издавался в незапамятные времена в культовой молодогвардейской серии «Жизнь замечательных людей» и всколыхнул во мне давние и очень личные переживания.

Настолько личные, что даже улыбнуться над собой далеким незазорно. Я вспомнил, как, прочитав в десятом классе эту книгу, бросился искать «Культуру и этику» Швейцера, а осилив и ее, стал ходить по дорожкам новосибирского Академгородка, уткнувшись взглядом под ноги, чтобы, не дай Бог, не раздавить своими башмаками какую-нибудь крохотную букашку. И свои дневниковые записи еще долго заканчивал, не хуже Толстого с его «е. б. ж.» (если буду жить), восклицательной фразой «Уважение К Жизни!» – то по-русски, то по-немецки. Но, кроме шуток, образ «Белого Доктора из джунглей», светлого человека, посвятившего свою жизнь несчастным и страждущим в Африке, еще долго-долго не давал покоя и так или иначе корректировал случайные зигзаги моей жизни. Корректировал, надо думать, не самым худшим образом.

Как и образы других праведников, сменявших друг друга в качестве «примера для подражания». Свое место в этом ряду занимает и отец Александр Мень, очень помогший мне в трудные времена попыток как-то органично, не по-умственному, связать себя с православием. Вокруг этого имени существует довольно много неприятных спекуляций – их мне не хочется касаться. В определенных кругах православный модернизм Меня часто связывают – не без подмигиваний и многозначительных мин – с его национальностью, но подобные схемы не выдерживают никакой критики. Любое живое явление, вообще говоря, пребывает в состоянии перманентного модернизма, ограниченного лишь системой основополагающих аксиом (в случае христианства это Предание и Писание); как только кончается развитие – завершается и жизнь, завершается мертвым музеем. Тысячелетняя история православия, если мы обозначим ее персоналиями, описывается рядом великих модернистов, и в этом смысле о. Александр Мень ничем не отличается (я не говорю о масштабе и глубине явления) от оптинских старцев или от о. Павла Флоренского.

В нашем случае гораздо важнее другое – именно образ светлого человека, для которого всякий другой человек – сосуд Божий, достойный спасения.

И чем больше таких образов встретит юный человек в пору своего взросления и самоопределения, тем лучше. Для него, для нас, для нашей печальной жизни. Она, эта жизнь, вряд ли от этого мгновенно и блистательно выправится, но уютнее и теплее стать вполне может. Да-да, вот чего ей сейчас не хватает – теплоты. Холодно жить. Слишком много беды вокруг.