Отшельники и затворницы

240-летие Эрмитажа и Смольного института

У прусского короля Фридриха II после Семилетней войны существенно снизилась потребность в изящном. Проще говоря – казна опустела, не на что стало покупать сокровища мировой культуры. А как раз в это время один берлинский негоциант, некто Гоцковский, подобрал для короля великолепную коллекцию живописных полотен – 225 картин по преимуществу голландских и фламандских мастеров (например, «Портрет молодого человека с перчаткой» Ф.Хальса). Но по причине долгой нехватки средств у заказчика, картины в конце концов оказались в Петербурге: их не то выкупила, не то в счет долга получила российская императрица Екатерина Вторая. Так, 240 лет назад, в 1764 году, было положено начало одному из лучших в мире музейных собраний.

Вопрос о том, где же хранить коллекцию, решился не сразу. В величественном, помпезном Зимнем дворце Екатерине вообще было неуютно. Ей казалось, что официально-пышные интерьеры мешают людям вести себя естественно. «Когда я вхожу в комнату, все столбенеют, все принимает напыщенный вид, я часто кричу, как орел, против этого обычая... и чем более я сержусь, тем менее они непринужденны со мной...» – жаловалась Екатерина в письме. И вот, отчасти желая неофициальности общения, отчасти следуя интеллектуальной моде Просвещения, она решила устроить себе отдельную территорию «для приятных развлечений и веселых забав» в узком кругу.

По заказу императрицы архитектор Ж.-Б.Валлен-Деламот построил павильон с парадным залом, гостиными и оранжереей – «приют уединения», или Эрмитаж (впоследствии он стал называться Малым). С 1769 года здесь устраивались интимные ужины и увеселительные собрания с играми и спектаклями, часто по сценарию самой Екатерины.

На эти собрания следовало являться в «русском» платье, надо было говорить по-русски и вообще подчиняться правилам: «...Гость должен быть веселым, при этом бы ничего не портил, не ломал, не грыз, говорил не очень громко, дабы у прочих головы не разболелись, спорил без сердца, но не вздыхал и не зевал, во всяких затеях другим не препятствовал, кушал сладко и пил умеренно, сору из избы не выносил». Правила эти, разработанные Екатериной, были вывешены в галерее для сведения «отшельников», направляющихся в «приют уединения».

Здесь же, в галерее, разместились художественные коллекции, которые постоянно пополнялись. В Дрездене было куплено собрание картин саксонского министра («Портрет старика в красном» кисти Рембрандта, «Персей и Андромеда» и «Пейзаж с радугой» Рубенса), а в Париже – знаменитая коллекция Пьера Кроза («Даная» Тициана, «Святое семейство» Рафаэля, «Юдифь» Джорджоне, «Портрет камеристки» Рубенса, «Автопортрет» Ван Дейка и многие другие шедевры). Через несколько лет в Эрмитаже оказалось собрание античной скульптуры И.И.Шувалова. Коллекцию украшали и работы современных художников – Ж.-Б.Шардена, Ф.Буше, Дж.Рейнолдса, а также «резные камни», которыми Екатерина увлекалась чрезвычайно (это называлось у нее «камейная болезнь»), книги, гравюры, рисунки…

Личная коллекция императрицы оказалась чуть не крупнейшим европейским собранием картин. Однако формирование коллекции было делом не частным, но государственным: Екатерина демонстрировала Европе, что Россией правит мудрая, просвещенная монархиня, покровительница изящных искусств.

Чтобы достойным образом разместить всю эту красоту, архитектор Ю.М.Фельтен построил здание, получившее название Большого Эрмитажа (1771–1787). Современник свидетельствует, что его интерьеры были «…украшены с наизящнейшим вкусом, полы штучные, потолки с живописью, большие закругленные окошки с зеркальным стеклом, хрустальные паникадилы, шелковые занавесы с кистями, богатые камельки или печи, двери с зеркалами, угловые столы, богатые часы, софы, и тому подобное убранство заполняло помещения». Балы, обеды, собрания в Большом Эрмитаже были куда многолюднее – здесь присутствовали первые лица двора, сливки российского дворянства, высокопоставленные иностранные гости. Но Екатерина позаботилась и о своих сокровищах: в двусветном овальном зале разместилась библиотека, в комнатах и галереях – живопись, скульптуры. А для спектаклей, которыми Екатерина развлекала гостей, «под надзиранием архитектора Кваренги» строится здание Эрмитажного театра (1783–1789) с удобным зрительным залом, широкими скамьями для нарядных зрительниц (мода на кринолины еще не прошла) и огромной сценой.

Но долгие годы эта роскошь оставалась достоянием сравнительно узкого круга высокопоставленных «отшельников». Залы Эрмитажа откроются для публики (для порядочной, разумеется) только в 1852 году. А в 1780-х Екатерина забавно жаловалась постоянному своему заграничному корреспонденту, что, мол, сокровищами «любуемся только мыши и я».

Не могу сказать, точно ли эрмитажные мыши сбегались любоваться на живописные шедевры, но водиться они в Эрмитаже водились. Нет дыма без огня; известен общеисторический «анекдот» о том, что для борьбы с наглыми грызунами выписала якобы Екатерина из Казани шестьдесят котов.

Почему шестьдесят и именно из Казани? Похоже, корни этого анекдота утрачены безнадежно, и можно только догадываться, что кошачий сюжет каким-то образом соотносится с известной русской лубочной картинкой. Колоритное изображение толстого котяры с подписью: «Кот Казанской, ум Астраханской, ус Сибирской» – это, по мнению ученых, нечто вроде карикатуры на Петра Великого, с его знаменитыми усами и многочисленными титулами; и другой лубочный сюжет – «Мыши кота хоронили» – тоже вроде бы страшная сатира на погребение императора. Впрочем, не станем продолжать игру в исторические кошки-мышки: с такими увлечениями и при свободомыслящей Екатерине можно было дойти до монастыря. А монастырь, между прочим, сейчас и на нашей странице появится, потому что того требует наша юбилейная логика.

Софи Лафон Во времена Петра на окраине молодого города располагался «смольный двор» – здесь варили смолу для кораблей; небольшой царский домик, построенный тут же, именовали «Смольным дворцом». При Анне Иоанновне лет десять прожила здесь дочь Петра – именно отсюда гвардейцы-преображенцы отправили ее на царство. По восшествии на престол Елизавета Петровна велела возвести на этом памятном месте храм во имя Воскресения Христова и создать женский монастырь. Строительство по проекту Растрелли началось в 1748 году и затянулось надолго: большой собор, например, был завершен лишь к 1835 году.

На территории недостроенного Воскресенского монастыря и разместилось созданное по замыслу Екатерины в 1764 году образовательное учреждение – Воспитательное общество благородных девиц, или Смольный институт.

Образцом для подражания служила отчасти обитель Сен-Сир вблизи Парижа, основанная при Людовике ХIV. Девочки пяти-шести лет вступали в Смольный институт как в монастырь – на двенадцать лет их «изолировали» от окружающей жизни, которая могла бы дурно на них повлиять.

Затворницам-смолянкам преподавали закон Божий, словесность, арифметику, историю, географию, французский и немецкий языки, а главное – прививали благородные манеры. Разумеется, девочки обучались рисованию, музыке и танцам, рукоделию и домоводству. В программу были включены курсы физики, архитектуры, геральдики и даже токарного дела! Для формирования жизненной позиции воспитанницам читали книгу «О должностях человека и гражданина».

Экзамены происходили в присутствии «высочайших особ», сама императрица раздавала награды отличившимся ученицам.

Из этих девочек должны были вырасти завидные невесты, достойные жены, почтенные матери семейств, которые воспитают своих детей в духе той же просвещенной добродетели. Именно такие цели перед ними и ставились – «произвесть новое порождение, от которого прямые правила воспитания непрерывным порядком в потомство переходить могли».

В год основания в Смольный институт принимались только дворяночки, но впоследствии открылось «мещанское» отделение для девиц других сословий (кроме крестьянок, конечно). Однако программа обучения «мещанок» была короче и проще, «высочайшие особы» их не экзаменовали; не полагалось бедняжкам и дворянских обязательных досугов – императорских балов, праздничных катаний в придворных экипажах…

Сначала жизнью и обучением институтских затворниц руководила княгиня Евгения Долгорукая, но через три-четыре года ее сменила Софи Лафон (ок. 1710-1715–1797), Софья Ивановна – немолодая француженка, вдова военного на русской службе. На директорском посту она провела тридцать лет, и современники утверждают, что имя ее произносилось «с почтением»; говорят, что до семнадцатого года одна из улиц вблизи Смольного носила имя этой дамы. А главным организатором, вдохновителем, идеологом воспитательного процесса был Иван Иванович Бецкой – личный секретарь Екатерины, президент Академии художеств, меценат, педагог-новатор, основатель благотворительных и образовательных учреждений.

Урок музыки в Смольном институте благородных девиц нач. XX в. фото ателье Карла Буллы. 1914

Впрочем, каким бы уважением ни пользовались вдохновители, руководители и воспитанницы Смольного института, каким бы нужным и полезным он ни был, первый его выпуск все равно удостоился едкой эпиграммы:

Иван Иванович Бецкой,
Человек немецкий,
Воспитатель детский
Носил мундир шведский;
В двенадцать лет
Выпустил в свет
Шестьдесят кур,
Набитых дур!

…После смерти Екатерины попечительницей женских воспитательных заведений стала Мария Феодоровна, супруга Павла. Программа Смольного института изменилась – сюда стали принимать девочек постарше, курс обучения сократился до 9 лет: поменьше наук, побольше «рукоделия, женскому полу свойственного». Отменили даже преподавание естественной истории, зато ввели чтение книги под названием «Отеческие советы моей дочери».

Был в истории Смольного и такой эпизод. В 1859 году инспектором классов был назначен К.Д.Ушинский. Он сделал попытку обновить принципы института: в программу вернулся курс физики (с опытами!), был учрежден двухгодичный «педагогический класс». Однако не прошло и трех лет, как прогрессивно настроенного педагога «ушли» из заведения.

В конце концов Смольный институт превратился в банальный питомник для будущих фрейлин и гувернанток, умеющих притворствовать и льстить, «обожать» старших подружек и царскую фамилию, кокетничать и писать стишки:

Люби меня,
Как я тебя:
Мы обе – институтки!

Но в нынешний год не хочется говорить о недостатках учреждений, заведенных Екатериной. Смольный институт и Эрмитаж – две яркие, живые и невероятно интересные страницы нашей истории.