Своя полка
Александр Панфилов
Хочет ли писатель Сорокин
стать анонимным Скриптором?
Мы оказались в мире, потерявшем ось и
центр, растущем как попало и куда попало (а быть
может, и просто разваливающемся в хаос и
неразбериху). Но искусство в этом мире никто не
отменял – без искусства (во всяком случае, пока)
человеку не прожить. И это искусство не высосано
из пальца, а каким-то образом вырастает из
огромного культурного наследия,
накапливавшегося веками и даже тысячелетиями. С
ним ему нужно выстраивать отношения.
Для дальнейшего анализа я выберу по
три наиболее «удобных» русских и зарубежных
литератора. Это –
В.Сорокин, В.Пелевин, Б.Акунин, Х.Л.Борхес, У.Эко,
Х.Мураками. Они необыкновенно популярны, но не
всех из этого списка я, положа руку на сердце,
посоветовал бы читать. Впрочем, тут уж от советов
и запретов ничего не зависит – во-первых, их
читают, а во-вторых, те же запреты лишь
увеличивают соблазн; мы это уже не один раз
проходили. Но всякому юному читателю, тянущему
руку за книгой, на титуле которой стоит одно из
обозначенных имен, можно попытаться объяснить,
как и зачем эта книга «сделана».
Да, это очень разные писатели, но, если
мы возьмем за точку отсчета аксиомы постмодерна,
то все они лучше или хуже вписываются в одну и ту
же схему.
Если донельзя упрощать дело, то схема
эта очень проста. Она строится на утверждении,
что все культурное наследие – это всего лишь
набор чужих цитат, которые писатель, располагая в
определенном порядке и в определенном контексте,
сообщает читателю.
Коль уж речь зашла о цитатах, не
удержусь от цитирования и я. Ролан Барт, один из
патриархов постмодернизма, писал: «Читатель –
это то пространство, где запечатлеваются все до
единой цитаты, из которых слагается письмо; текст
обретает единство не в происхождении своем, а в
предназначении, только предназначение – это не
личный адрес; читатель – это человек без истории,
без биографии, без психологии, он всего лишь
некто, сводящий воедино все те штрихи, что
образуют письменный текст».
Вот вам и перспектива. На нее,
собственно, и работают нынешние «культовые»
авторы. Но есть здесь все-таки и некоторое
передергивание. Потому что от роли собственно
писателей, зарабатывающих славу и деньги и
«воспитывающих» современное общество, они при
этом отказываться вовсе не хотят.
А это идет вразрез с упомянутой схемой,
с которой вроде бы все согласились. По ней-то не
только читатель превращается в нечто не совсем
внятное, но и Писатель исчезает, превращаясь в
анонимного Скриптора. Писатель в традиционном
понимании для постмодернистов – явление
неудобное и нехорошее, потому что он выражает
своими книгами определенное мировоззрение,
таким образом навязывая его. И смерть такого
писателя давно провозглашена. Скриптор же этого
недостатка лишен, будучи равно открыт всем
интеллектуальным ветрам, гуляющим по планете.
Подобная «революция» во всем, что
касается писания книг и их чтения,
и вызывает те особенности нашей «культовой»
литературы и постмодернистского искусства
вообще. Это и всяческая (этическая, эстетическая,
политическая, религиозная и т.д.)
неопределенность, пронизывающая художественный
текст. Это его фрагментарность, пристрастие к
коллажу и монтажу. Это цитирование чужих
произведений, стилизация и пародирование. Это
всепоглощающая ирония, которая, как кажется, уже
поедает самое себя и от которой хочется бежать
как от чумы. Это стремление к всякому пограничью
и за-граничью – в языке (введение ненормативной
лексики), этике (любование ненормальным в
человеке), в сознании (культивирование
психотропных средств, «изменяющих» его). Это
бросающаяся в глаза конструктивность
литературы, когда произведение сильно
напоминает какое-нибудь здание с выведенными
наружу коммуникациями. Список особенностей
можно продолжать, но и этих хватит. В любом
романе, наделавшем шуму в последнее время,
внимательный читатель разглядит большинство из
них.
И вместе с тем не все здесь чисто.
Возьмем почти навскидку В.Сорокина. С формальной
точки зрения, его тексты показательны. В них
присутствует все, о чем я только что говорил. И
все-таки. В.Сорокина труднее всего представить в
виде анонимного Скриптора. Это связано и с его
упомянутой популярностью, умело провоцируемой и
подогреваемой. Он, именно литератор Сорокин,
узнается в каждом своем будто бы игровом тексте,
потому что этот текст вполне по-старомодному
является выражением души автора. А душа – вот она
какая. Автор при этом равнодушно (и, кажется,
самодовольно) пожимает плечами – каково время,
таковы и нравы. Что ж, судить читателю.
Тот же Пелевин вызывает у меня гораздо
большее уважение (или даже симпатию). Давайте
попробуем в следующий раз сравнить этих двух
«героев нашего времени». |