Своя полка

Александр Панфилов

Заполонить чужие сны

Однажды я был гением.

Во сне сочинился замечательный роман. Дело происходило в православном монастыре. В событиях принимала участие масса живописных лиц. Детективный сюжет был лихо закручен – не оторваться. При этом напрочь отсутствовали «детективные» банальности, штампы и «облегченность». По структуре этот роман представлял собой лабиринт, по содержанию – историческое произведение, по внешней форме – детектив, по смыслу – философскую загадку, по качеству – ох! был великолепным. В общем – «ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

Едва проснувшись, я, чтобы не забыть (что часто случается с вещами, пришедшими во сне), принялся набрасывать фабулу, прописывать контуры главных героев, формулировать брезжущие «смыслы», но вдруг остановился… Потом улыбнулся… Потом и вовсе рассмеялся. Накануне я дочитал «Имя розы» Умберто Эко. Мой роман был чистейшей русской калькой этого произведения.

А это кое-что значит. У меня есть неложное правило – если какой-то автор провоцирует (и чаще этого я даже не сознаю) на подражание, то это хороший автор. И его литература – настоящая литература. Звучит несколько самонадеянно, понимаю. Но почему бы мне не доверять самому себе, своей интуиции? Я ведь делаю это ненавязчиво. Я ведь и другим оставляю то же самое право – доверять себе. То есть другой может со мной не согласиться. Это нормально. Боюсь, что абсолютно объективных истин в искусстве не бывает. Разумеется, есть некий синодик, утвержденный наукой и общественным мнением, резервация «священных коров» от литературы. Кто-то говорит: Джойс – великий. Все глубокомысленно кивают в ответ. А проведи простейшее статистическое исследование-опрос (при условии случайной выборки, простите за выражение, «респондентов»), и это глубокомысленное взаимопонимание окажется сомнительным. Потому что выяснится, что половина опрошенных вообще Джойса не читала, еще процентов тридцать ничего в нем не поняли; еще процентов пятнадцать терпеть его не могут… Ну, а мнение оставшихся пяти процентов и стало общепринятым. Такой, знаете, «интеллектуальный заговор».

Я – не против Джойса. Он действительно фигура знаковая в литературе прошлого века. Я лишь за то, что всякая «объективная истина» слишком тоталитарна (насилие меньшинства над большинством). И за то, что Эко – писатель несравненный. Я имею в виду его роман «Имя розы». После бешеного его успеха он продолжил выдавать следующие романы: они местами хороши, но все-таки кажется мне, что останется Умберто Эко автором одного романа, и именно – первого. От него не убудет, хватит этого и остального; Умберто Эко – человек страшно всеохватный, универсальный. Крупнейший ученый (области знания я даже перечислять не буду – их слишком много), популяризатор, публицист… И просто умница.

«Имя розы» не однажды названо образцовым постмодернистским романом. Эко особенно против этого не возражает. Он вообще считает, что постмодернизм – это перманентное состояние человеческой культуры; что в любой эпохе мы найдем свой постмодернизм. Он вообще любит парадоксы и афоризмы – в некоторых его сентенциях можно услышать эхо нашего Виктора Шкловского. И не только Шкловского; Эко любит играть эхом и все время дает читателю ложные приманки, предлагает ложные имена и ложные ключи – сам при этом всегда оставаясь самим собой. По поводу «вечного» постмодернизма, как ни изящно это сказано, с ним согласиться трудно; это образец слишком современного мирочувствия. Наше прошлое никогда столь последовательно не превращали в сырой материал. Когда-то его продолжали, свято чтя традиции (классическое искусство); потом опровергали, пытаясь уничтожить и превзойти (модернизм, авангардизм – «сбросим Пушкина с корабля современности!»); и только теперь превратили в груду разноцветных стекляшек, из которых можно складывать различные веселые картинки. Принцип калейдоскопа.

Да, Эко – постмодернист. Но это еще раз доказывает, что отдельная историко-литературная ячейка, куда принято заталкивать всякого крупного писателя, никоим образом не нивелирует его. Он и в ячейке остается крупным и ни на кого не похожим.

Помимо собственно романа «Имя розы» (который сам по себе – увлекательная игра в «смыслы»), Эко написал «Заметки на полях “Имени розы”», где, «как бы» рассказывая историю создания романа, снова дурачит читателя, не забывая при этом откомментировать практически все аксиомы постмодернизма – применительно к своей работе. Я очень советую эти «Заметки...» прочитать (а перед этим, разумеется, сам роман). Повеселитесь, получите удовольствие от разговора с умным и веселым человеком, попутно найдя там несколько важнейших мыслей. Вполне серьезных. Кстати, о сне, с которого я начал. В «Заметках...» есть и об этом. «Добраться до широкой публики, – пишет Эко, – и заполонить ее сны – в этом и состоит авангардизм по-сегодняшнему… Владеть снами вовсе не значит убаюкивать людей. Может быть, наоборот: насылать наваждение».

И напоследок. Постмодернист Эко без пиетета относится к постмодернизму, и это симпатично. Я не любитель длинных цитат, но от одной – рецепта Эко не удержусь. Назовем его рецептом «Как писать постмодернистские романы». Вот он: «Я просканировал бы с сотню романов, не меньшее количество научных текстов, Библию, Коран, несколько телефонных справочников (в них содержится огромное количество имен собственных). Все вместе это составляет примерно миллион двести тысяч страниц. Потом я заложил бы какую-нибудь простую, случайно подвернувшуюся программу, чтобы все это смешать и произвести в этом меланже кое-какие изменения. Например, можно убрать оттуда все буквы А. Тогда у меня получился бы роман-липограмма. Следующий шаг – вывести все это на принтер и внимательно прочесть несколько раз, выделяя наиболее важные пассажи. Потом погрузить продукт в трейлер и отвезти на ближайший мусоросжигающий завод. И, глядя, как все это горит синим пламенем, я сидел бы под деревом с карандашом в руке, праздно размышляя, покуда в голову не придет пара строк, заслуживающая того, чтобы занести их на бумагу. Например: “Луна плывет высоко в небе – лес шумит…”».

По-моему, чудесный рецепт.