 Слово
Александр Панфилов
О гениях, слезах и эстетических
восторгах
 Влез
я все-таки в прошлый раз в довольно мутную
область со своими советами-размышлениями – как
следует воспитывать детей. «Оттанцевать» на эту
тему на двух страничках – дело, разумеется,
нехитрое. Вся проблема – в практическом
исполнении советов. И это проблема тяжелейшая.
Педагогическая публицистика безгранична. С тех
пор как грамотность стала нормой жизни, кто
только не озвучивал свои мысли, касающиеся
воспитания. Но если даже не иронизировать по
поводу того, что «все всё знают, но никто ничего
не умеет» (особенно в наших палестинах), вопросы
остаются открытыми. Меня всегда удивлял один
факт. У большинства крупнейших педагогов в
собственных семьях с детьми бывало не все ладно.
Доходило до форменных трагедий. А это ведь
показатель страшной относительности
педагогических теорий – даже и самых
продуманных. Что-то не даются здесь строгие
«математические» формулы. А если и даются
(человеческий ум гибок и часто безответственен),
то не работают. Остаются умозрительными.
«Умозрение» – слово очень красивое, но всю жизнь
в сплошное умозрение не затолкаешь.
Свобода развития, разрушение иерархий,
умное сотрудничество, «догляд» – это все,
конечно, хорошо. Вот только дети все разные.
Удобнее всего иметь дело с неким «средним»
ребенком (на которого, в общем-то, и ориентированы
все воспитательные системы). И может оказаться,
что абстрактному «среднему» ребенку будет очень
неуютно в атмосфере этой хваленой свободы. Что
ему как раз понадобится взрослая рука. Добрая,
спасительная, направляющая. Понадобится хотя бы
для того, чтобы перевести через лужу или через
дорогу, по которой мчатся машины. А жизнь при этом
не слишком ласкова, в ней, по большей части,
встречаются именно лужи, а не залитые ласковым
солнцем поляны с цветами. Есть некая граница,
отделяющая направляющую руку от руки, дающей
подзатыльники. Я думаю, что главная
воспитательная проблема заключается в
определении этой границы. Точнее, даже так –
нащупывании. Более того, если сегодня эта граница
«нащупалась» в одном месте, то завтра ее здесь
может не обнаружиться – слишком многое зависит
от конкретных ситуаций, от конкретных условий
жизни. Они непрестанно меняются. Чуткий человек
эти изменения просто обязан внимательно
отслеживать. Можно, в конце концов, и голос
повысить; можно и наказать ребенка. Но это
наказание должно быть строго мотивированным.
Ох, что-то слишком «на пальцах» выходят
мои трудные размышления. Ненадежны они. И это при
том, что я речь веду о каком-то там «среднем»
ребенке.
А если он – не средний? Если
обнаруживает несомненные яркие дарования? Вот
тут совсем непонятно. С одной стороны, такой
маленький человек несвободы не потерпит,
взбунтуется. В случае же неудачного бунта может
«сломаться». И тогда на нашей совести окажется
неисполненная судьба. А вдруг он – гений?
Я не склонен, впрочем, ходить вприсядку
вокруг гениальности. Что там греха таить, мы
слишком «с придыханием» к этому относимся. Пишем
и читаем книги о великих художниках (например)
прошлого. Показываем, с кого брать пример. Это
давний грех педагогики нового и новейшего времен
– тыкать носом детей в мифы. Вот, говорим, был
такой гениальный человек. На него нужно
равняться. Вот он в детстве был таким, а в юности
– вот таким, а в старости – вот таким. И все это
часто вранье чистейшей воды. Никогда этот
человек таким не был.
История культуры, которую мы любим
представлять в образе «столбовой дороги» с
красивыми видами по обочинам, на самом деле
больше похожа на непролазное болото. Там полно
мрачных закоулков, отчаянного подполья и
изломанных судеб. По стечению обстоятельств мне
в последний год пришлось много заниматься
историей живописи. И перебираясь от одного
великого художника к другому, я вдруг поразился
– как мало было у них в жизни радости. И
по-другому – как мало радости они приносили
жившим рядом с ними людям. Как мучителен был их
жизненный путь, как ненавистны они бывали самим
себе. Что за странность?
Беру навскидку из последних героев, о
которых приходилось рассказывать. Караваджо –
гуляка, бретер, убийца, ни в грош не ставивший
человеческую жизнь. Гойя – ярко выраженный
параноик (сам себя до этого доведший); Гоген –
человек, близким доставлявший лишь несчастья;
Тулуз-Лотрек – алкоголик, персонаж совершенно
внеморальный; Мунк – алкоголик, психопат;
Модильяни – алкоголик, наркоман… Про
сексуальные ненормальности в этой среде даже
заикаться не стану – они сплошь и рядом. Картинка
страшная.
Все они, эти наши любимые персонажи, в
какой-то момент, еще в детстве, выламывались из
предназначенной им колеи. Шли наперекор
родителям. Бунтовали. Рвали родные связи.
Повторяю – это, как правило, происходило еще в
детстве. Энергии у таких людей хватает, как
хватает и ощущения собственной богоизбранности,
многое позволяющего. И вот провокационный вопрос
– а не следовало бы их в том же самом детстве
жестко «поставить в угол»? Загнать обратно в
колею? Скольких бы слез удалось избежать. Ну да,
мы бы не увидели какого-то количества
возбуждающих разные прекрасные чувства
картинок. В общем, качаются весы: на одной чашке
весов – слезы и страдания реальных людей; на
другой – наши эстетические восторги.
Проблематика, кстати, почти достоевская. Что
там говорил Федор Михайлович про слезу ребенка,
а? Есть о чем подумать. |