Я иду на урок

Валентина Гусева

По следам «Расстрелянной песни»

О том, что книга приходит к нам на помощь в самых трудных житейских ситуациях, надеюсь, никто спорить не будет. Во всяком случае, я хватаюсь за нее всякий раз, когда не могу найти выхода из затруднительной ситуации. Так было и на этот раз. Ходила, бродила по комнате, повторяя на ходу: «Нинка. Нина. Ниночка. Доченька». Вспоминала, как ей, родившейся в 1976 году, дала такое несовременное имя, и как она, оказавшись потом в классе среди свет, наташ и жанн, спрашивала меня с обидой:

– Мама, ну почему?

И я усаживалась рядом с ней на диванчик, раскладывала фотографии, газеты, письма и снова (в который уже раз!) говорила о той, чье имя я дала моей доченьке. О ее судьбе, об испытаниях, выпавших на ее долю, о гибели, о бессмертии.

Ее звали Нина Таланова, хотя у нас в школе все называли «Расстрелянная песня». Это имя впервые ей дал наш ярославский публицист Михаил Глазков. Он написал очерк о девушке-медсестричке, расстрелянной в городе Клинцы Брянской области за то, что помогала раненым бежать из фашистского госпиталя.

Когда-то она училась в школе № 2 города Пошехонье, ее отец был военкомом. Перед войной она закончила медицинское училище, вышла замуж, уехала работать в Ивановскую область в амбулаторию торфопредприятия, а вскоре и война. Уже 23 июня 1941 года писала родным: «Жду повестку с часу на час. Ваня (муж) уже борется на передовых позициях, защищает Родину (он был военным, поженились, когда Иван Иванович приезжал в отпуск, и сразу расстались)». А 7 августа 1941 года писала: «Вчера приняли присягу. Скоро выедем на фронт. Выдали уже все обмундирование, только вот сапоги велики... <...> Получила я письмо от Вани».

И последнее письмо датировано 17 августа 1941 года. «Выезжаем из Иванова в неизвестном направлении. Обо мне не расстраивайтесь. Надеюсь, что вернусь с победой. Получила от Вани письмо, но не смогла еще ответить, нет свободного времени...»

Я рассказываю дочке о Нине и раскладываю перед ней другие письма, пришедшие в мою школу, моим ребятам в ответ на их запросы из Иванова, Ижевска, Брянска, Стародуба… Их ровно семьдесят три. Столько писем, а вернее, гораздо больше написали мы с ребятами, чтобы пройти по следам «Расстрелянной песни». Я беру наугад первое, попавшееся под руку письмо, оно от Павла Яковлевича Волкова, старый солдат пишет: «Нина Таланова поступила к нам в третье отделение Стародубской больницы русских военнопленных с большим количеством раненых бойцов. Это было в конце августа 1941 года. Вместе с Ниной прибыли сестра Шура Рябикова из города Иванова, Аня из Гороховецкого района Горьковской области, хирург Александров, врач Симаков и другие. В больнице не хватало перевязочного материала, у меня началась гангрена, жизнь была на волоске. Хирург Александров предложил ампутацию, но наркоза в больнице не было. Выручила Нина. Через знакомую сестру, которая работала в немецком госпитале, она достала наркоз, и Александров сделал операцию, не имея полной уверенности в успехе. Пошел на поправку. Только мизерный паек не мог в полной мере поддержать ослабленный болезнью организм. И если Нине удавалось достать помидорину или картофелину, она приносила и подкармливала».

Я рассказываю дочери о поездке в город Стародуб, а затем и в Клинцы, недалеко от которого в местечке Вьюнки есть братская могила, в ней покоится тело Нины.

Я рассказываю о встречах с мамой Нины Глафирой Михайловной, о том, как мои ребята подружились с ней и ездили к ней в гости, а сестра Нины Эмилия Александровна приезжала к нам в Кладово.

Дочка слушает, затаив дыхание, перебирает пальчиками письма, выбирает одно:

– Это от кого?

– От мужа. Ивана Ивановича. Он ничего не знал о смерти Нины, она числилась пропавшей без вести. Мы первые сообщили ему о героической гибели Нины.

Кажется, убедила. Прошло столько лет, а вопросов о немодном имени больше не появляется. Но это дочь. С ней легко. А мне хочется обо всей ниточке пятилетнего поиска рассказать моим сегодняшним ребятишкам. Только как это сделать? Не посадишь же их всех на диванчик, не прижмешь к груди, не объяснишь, почему чужая в общем-то девушка стала родной. Нужен мостик. И помочь шагнуть от простого и понятного (книги) в трудное и запутанное (жизнь) я решила призвать повесть Сергея Алексеевича Баруздина «Ее зовут Елкой». И хотя он больше известен ребятам как автор стихов для детей, я-то знаю, что он написал лирические «Повести о женщинах», посвятив их женским судьбам в годы Великой Отечественной войны.

Повесть небольшая по объему, вполне хватает двух уроков, но некоторые сокращения в тексте я предварительно все-таки делаю.

Напомнив о приближении торжественной даты, я говорю ребятам о том, зачем принесла на урок эту повесть.

Надо сказать, что такую форму работы ребята очень любят, охотно прогнозируют, придумывают свои варианты, задают вопросы, отвечают на них.

Написав на доске опорные слова «Лёнька – Ёлка – Серёжки – Нара – война – отец – разведка – мост – братская могила», я жду детских прогнозов. Они первоначально слишком примитивные, о празднике Новый год, о ёлке (с маленькой буквы), о том, что отец подарил матери Серёжки, а потом началась война, они простились на мосту, отец Леньки погиб и похоронен в братской могиле.

Текст делю на две части (до войны и война). Читаю первую часть. А надо сказать, что на библиотечные уроки обычно собирается публика самая разновозрастная, на этот раз даже третьеклассник Витька затесался, гулял по коридору и зашел. Думала, не заинтересую, мешать будет. А он сидел хоть бы хны, слушал, положив голову на ладошку, и еще что-то спрашивал, дополнял.

После первой части я понимаю, что надо «обработать полученные данные», то есть разложить в детских головушках все, что они услышали. И тут очень кстати «Ромашка Блума». Ее лепестки с разными типами вопросов не только развивают один из важнейших компонентов учебной деятельности – умение задавать вопросы, но и оживляют обстановку в аудитории (ребятам всегда приятен элемент случайности – судьбы, не учитель раздал, а кому что досталось). Начинаем с «простых» вопросов, чтобы восстановить сюжетную линию. Вторая группа уточняет:

– Мы предположили, что речь идет о Лёнькином отце, а на самом деле? А Ёлка-то с большой буквы! И Серёжки. Почему?

К сожалению, не справилась со своей работой группа, которой предстояло задать интерпретационные вопросы (надо в будущем над этим поработать).

Но зато порадовала группа, работавшая с творческими вопросами. Они спросили:

– Каким было бы прощание Ёлки и Лёни, если бы она не уехала встречать отца?

И еще:

– Что бы написал Ёлке Лёня, если бы он оказался на фронте? (Ребята еще ничего не знают о дальнейшей судьбе Лёни.)

Среди практических вопросов самый, на мой взгляд, ценный был вопрос, обращенный к исторической карте:

– Где протекает река Нара? Далеко ли от Москвы расположен город Нарофоминск?

Не могу удержаться и рассказываю ребятам о том, что прошлой зимой ездила в этот город, потому что там со своим мужем-лейтенантом «служила» моя младшая дочь Нина (это мой первый осторожный сигнал, посыл к будущему разговору).

«Оценочный» вопрос оказался «вечным»:

– Хорошо ли поступила Ёлка, первая поцеловав мальчика?

И улыбки красноречивее всяких ответов.

А потом я начинаю читать вторую часть, и улыбки постепенно покидают детские лица.

«Молчаливая, замкнутая, словно ее подменили. Ни улыбки. Ни бойкости. И внешне неузнаваема: чумазое лицо, платок, надвинутый на лоб, драное пальтишко, высокие резиновые сапоги. Руки красные, обветренные, в пупырышках. “Это от воды. Ёлка ли это? Ёлочка. Ёлка-палка. Она ли? Она”».

Останавливаюсь и прошу спрогнозировать дальнейшее развитие событий. Но не требую связного рассказа, это очень трудно сделать на таком материале, слишком велико эмоциональное напряжение. Поэтому разрешаю провести некое подобие «мозгового штурма», хотя цель та же – дальнейшее развитие сюжета. Высказывается масса предположений:

– Лёнька и Ёлка встретятся на фронте.

– Деревню Серёжки займут немцы и Ёлка уйдет в партизанский отряд.

– Война закончится, и Ёлка с Лёней будут опять купаться в Наре.

– Они встретятся в День Победы на мосту.

Странно, хотя что тут странного, дети милосерднее нас, ни в одной версии не прозвучала тема «братской могилы».

Не отметая ни одного из предположений, дочитываю повесть до конца.

Выражение «очень мы от горя устаем» правильное, в этом я убеждаюсь и на этот раз. Ребята грустят. Поэтому раздаю «Шесть шляп» (шесть типов мышления) и делаю неожиданное предложение:

– Попросите меня о чем-то, в соответствии с вашей «шляпой». И я все ваши желания выполню. (Неправильный это ход, понимаю, но ребятам очень нравится).

И тогда «белая шляпа», понимая, что они – это цвет белого дня, когда все вещи видны конкретно, зримо, тут не расфантазируешься, просят:

– Прочитайте, пожалуйста, еще раз те слова, которые Ёлка говорила Лёне про Кутузова, мы где-то уже слышали про это.

– Конечно слышали, на уроках истории. Ёлка будто предчувствовала, что враг вновь подойдет к Москве.

«Черная шляпа» попросила:

– Мы хотим, чтобы вы прочитали о том, как Ёлка шла по мосту. Но лучше, не надо!

Соглашаюсь и не читаю. Только выдерживаю паузу, и ребята молчат. «Минута молчания» в память о Ёлке и Лёне.

«Синяя шляпа» просит ответить на вопрос:

– Правильно ли, что нигде нет Ёлкиной могилы? Что хотел сказать этим автор?

Трудный вопрос. Говорю о памяти и памятниках, обращаю внимание на доску с именами погибших, которая висит в классе, многие из них «пропали без вести» и у них тоже нет могил. Кажется, ребята впервые задумываются об этом.

«Красная шляпа» возвращает на лица улыбки и просит еще раз прочитать о том, как Ёлка поцеловала Лёню. Подчиняюсь и открываю страницу: «Потом они шли молча. Ёлка без конца наклонялась, подбирала колоски ржи. Набрала целый букет, остановилась.

– Хочешь, я тебя поцелую?

Лёнька опешил.

Покраснел как рак.

Она подпрыгнула и неловко чмокнула его не то в щеку, не то в нос.

– Зачем? – глупо спросил Лёнька.

– Так просто, Леонид! Вот! Захотелось почему-то. И все! – И она убежала. На бегу обернулась. – Может, встретимся!..»

«Желтая шляпа»:

– Мы хотели, чтобы вы прочитали самый светлый, самый радостный эпизод. Но нам кажется, что вы его уже прочитали.

Соглашаюсь и прошу «зеленую шляпу» все-таки пофантазировать, чем могла закончится повесть, если бы не было второй части, то есть если б не было войны.

И опять масса вариантов о счастливом будущем Лёньки и Ёлки. Но чего-то не хватало, какой-то последней точки. И тогда серьезная старшеклассница говорит, что разлученные сердца обязательно встретятся на небесах, когда-то говорили об этом на уроках литературы.

Вот так финал получился, совершенно неожиданный. Я планировала урок о патриотизме, а они все свели к любви. Так как же быть?

И все-таки книга мне помогла, потому что в конце урока я достала фотографию девушки в пилотке и гимнастерке и коробочку с землей, которая за тридцать лет хранения превратилась в пыль.

– Это земля с братской могилы, – говорю я.

– Так, значит, у Ёлки все-таки есть могила?

– Есть! И у Ёлки, и у многих других девушек, отдавших жизнь за Родину, их могила – вся наша земля, многострадальная, политая кровью. А это одна из этих девушек. Ее зовут Нина Таланова, «Расстрелянная песня».

Вот вам и домашнее задание: спросите у своих родителей, что они слышали, что знают о «Расстрелянной песне». Те, кто окончил нашу школу, знают обязательно.

– А нам вы о ней расскажете?

– Конечно, расскажу.

Вот и состоялось. Теперь я приду на урок не навязывать собственное желание, а исполнять желание ребят. А это, как говорится, две большие разницы.

Мысль в подарок

Из древнего манускрипта