Ветер странствий

В конце весны в жизни начинает отчетливо ощущаться что-то такое, что заставляет вдруг – посреди обычных дел, привычного ритуала движений, чувств, работы – застывать на месте и озираться. Как будто тебя подхватывает ветерок, несет куда-то. Это ветер странствий. Объявляется насущная потребность сменить декорации, освежить взгляд, вздохнуть в другом ритме. Летом это желание становится нестерпимым. И ты – в какой-то из дней, поразивших тебя своей тишиной и прозрачностью, – делаешь немыслимое: бросаешь то, что еще вчера казалась неотменимым, и бежишь куда глаза глядят. Ветер странствий – это серьезно. С ним не поспоришь.

Предисловие – вынужденное. Это мотивировка разговора, «литературного». Мне давно хочется напомнить об одном чудесном писателе, который был необыкновенно популярен при жизни, написал несколько прекрасных рассказов и оказался сегодня забыт.

Кстати уж. Много же прекрасных писателей сегодня оказалось забыто. Это наше беспамятство наводит на грустные размышления. Бросаешься перечитывать их, этих вчерашних кумиров, книги, и – как это ни грустно – не находишь в душе тех отзвуков, которые не давали когда-то спать. Что-то случилось – или с душой, или с книгами. Или – что было бы самым печальным – с миром, которого не отменишь. Он меняется, меняя нас. Я все чаще ловлю себя на мысли: литературы, нас вырастившей, нас «построившей», нас «направившей», больше нет и никогда не будет. Будут вот те мутные и навязчивые тексты, что зовутся сегодня литературой и безуспешно пытаются заинтересовать собою читателя (редеющего!). Это, к слову, одна из причин ностальгии.

Но я начинаю путаться в предисловиях. Кое-что все-таки выдержало испытание временем. Сегодня я хотел бы напомнить о рассказах Юрия Казакова – это и есть тот самый чудесный писатель.

Его имя завязывает в крепкий узелок нынешние мои несколько разбросанные мысли. Уточняю. Казаков – без сомнения, поэт дороги (в прозе). Его рассказы – это рассказы странника; настоящие гимны дороге иногда напрямую вторгаются в его повествование. Тут все мешается – соответствующий быт, Русский Север, рюкзаки, тоска по новым людям и вместе с тем тоска по нерушимым навсегда устоям (которые ищутся в движении), сквознячок нового, «метафизические» искания (прошу прощения за кавычки, но слово истаскано до такой степени, что без кавычек может показаться претенциозным), запах железной дороги, шум «пустынных волн», бесконечность горизонта…

Творчество Казакова показательно и симптоматично для русской литературы. Потому что оно чертит вектор, показывающий, как «охота к перемене мест» становится высоким странничеством – походом, по большому счету, за «последними» ответами. Наши летние потуги сменить декорации жизни – свидетельство того, что жизнь в застывших декорациях гнетет нас. То есть – что она не слишком правильная. И всякое новое путешествие кажется освобождением. Но вот в чем дело – если сделать жизнь сплошной непрерывной сменой декораций, то в какой-то момент и это станет томить. А это ведь знак. Знак того, что нужно ехать не вдоль жизни (назовем это туризмом, столь популярным в наше время), а выправляя свой путь под неким углом – вверх. Казаков начинал с пристрастия к туризму – это очевидно. Пафос: выбраться из опостылевшего города – к морю, в горы, к другим людям. А кончил тем, что купил себе дом в Абрамцево (литературное эхо здесь только ленивый не услышит) и, лишь изредка отлучаясь оттуда куда-нибудь на охоту или навестить любимые им новгородские церкви, просидел там безвылазно последние пятнадцать лет жизни, написав два вершинных (и для всей русской литературы – я настаиваю на этой оценке) рассказа: «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал». Прочитайте, перечитайте их. Это будет что-то вроде бунинского «солнечного удара» (а Буниным Казакова всегда попрекали, часто называя попросту его эпигоном – это, разумеется, не так).

А Юрия Павловича Казакова я сегодня вспомнил не случайно. Весенне-летний сквознячок подхватил и меня с места и забросил в глухую костромскую деревню – из тех, где земля и небо становятся одинаково близкими. Коротаю дни в старом доме, хожу в лес, топлю баню, смотрю, как отчаянно и густо цветет земляника, обещая хороший урожай. Засиживаясь до утра в комнате со стеллажами, забитыми старыми книгами, слушаю, как дуреют к утру вечные птицы. А тут еще река шумит под боком, неся свои мутные воды в Волгу. И неподалеку – развалины заводика, построенного при Екатерине. Антураж – вполне казаковский. Почти молитвенный. А дом принадлежит довольно известному поэту, затосковавшему о свободе и купившему его с десяток лет назад. И вот совпадение – поэт этот близко дружил с Казаковым и даже «как бы» спасал его, когда писатель буквально «вляпывался» в тоску безысходную.

Тоска – состояние плодотворное. Ну да, она мучит нас, но и подвигает делать – когда нервные, когда случайные, а когда обдуманные – движения. Движения, приводящие к новому качеству. Ох, кажется, сочиняю. Какие там новые качества, когда все давным-давно обдумано и написано. Да и что там! Ведь каждый из нас понимает, что всякое новое качество рано или поздно становится старым, и приходится его снова как-то «обновлять». Впрочем, есть и нестареющее качество – оно плохо определяется словами, но очень хорошо чувствуется в заброшенной деревеньке с постоянным населением в виде двух бабок, о которых впору рассказы писать. Может быть, это качество называется простотой?

Я, собственно, к чему? К тому, чтобы вы взяли с полки сборник рассказов Юрия Казакова и перечитали их.