Не учить, а учиться

Нужно не только учить детей, но и у них учиться. Особенно – у совсем крох.

Чему? Вот тут логически вряд ли что-то объяснишь. «Объясняльщики» пишут на эту тему психологические диссертации в «научном» жанре, но эти тексты самодостаточны. На самом деле они ничего не объясняют – скорее, запутывают. Когда задумываешься о мире детства, на язык просятся восклицательные междометия, – тоже, впрочем, путь для «осознания» не слишком плодотворный. Опять же – как это: «осознавать»? Можно ли «осознать» счастье, например? Оно помнится кончиками пальцев, нечаянным «вздрогом» сердца, как бы ни с того ни с сего перехватом дыхания.

Это бывает так. Сосед по дому высовывается в открытое окно и кричит своему сыну: «Ванька-а-а! А ну-ка, бегом – домой!!!» Ну да, ничего необычного. Все родители всех детей зовут вечером домой, если те загуляются. Но ведь сердце-то, сердце вдруг срывается и летит куда-то, когда слышишь этот крик. На этот крик слишком многое отзывается. И словно проваливаешься туда, где эта вечная вечерняя фраза относилась не к нынешнему Ваньке, а к тебе, лопоухому пацану в трико с «пузырями» на коленях. Она, эта фраза, – не просто фраза, а какой-то гигантский знак. Знак, вообще говоря, вечности, простите за высокопарность. Потому что она сопровождает то, что, как кажется, в детстве, пребудет всегда. Родители, в старение которых не веришь, а точнее, о котором еще не знаешь. Дом, который навсегда. И жизнь, которая навсегда. Нет никакого релятивизма, нет времени, безжалостно разрушающего абсолютно все. Это застывший в своей гармоничной соразмерности мир, не подвластный движению, то есть смерти.

Фото Веры Зубаренковой

Он огромен, этот мир. И когда мы чертили на картах маршруты кругосветных путешествий, это казалось попыткой его постижения. С четким знанием того, что окончательному постижению он не поддается. Это потом, в конце школы, в институте, навалился какой-то рационалистический морок: «человек – это звучит гордо», «нам нет преград ни в море, ни на суше», «мы все пройдем и все узнаем»… Ребенку неведомо такое смешное самомнение. Он – часть этой «огромности» и ощущает ее как бы изнутри. А жизнь его – это чреда открытий, среди которых нет важных и неважных, полезных и бесполезных. Все – огромно и поразительно.

Когда находишься рядом с маленьким человеком, становится завидно, хоть плачь. Приходя с прогулки, крохотная дочка всегда врывалась в квартиру с настоящим воплем ошарашенности – папа! папа! – и далее на чудесном своем языке рассказывала, почти захлебываясь и с трудом подбирая известные слова (а когда их не хватало – дополняя рассказ восторженным мычанием) об этих открытиях. О том, как тормозила ногами на карусели и из-под ноги летела земля; как ловила кузнечика; как купалась в речке и как ее укусила оса… Ну что за события, ей-Богу, с взрослой точки зрения! А тут неожиданно понимаешь, что это действительно уникальные события, что это действительно великие открытия, что это действительно счастье жизни. Но понимаешь лишь на секунду – а далее… А далее она снова отправлялась обживать свой прекрасный мир, а ты погружался в привычную жизнь, похожую на скучнейшее расписание пригородных электричек.

Любопытно – в какой точке происходит эта смена «жизненных приоритетов»? В какой точке жизнь превращается в «правильную» рутину?
А это, несомненно, происходит; более того, это совершенно «обыкновенная история», старик Гончаров все-таки был идеально прав. Сначала человек взахлеб влюбляется в мир, потом мучится проблемой существования Бога и хочет осчастливить человечество вечным источником энергии, потом старается качественно делать свою профессиональную работу, потом его интересуют лишь подробности частной жизни, потом… Прерву эту логическую цепочку, дальше уж совсем не интересно. И страшно скучно. Поступательное «снижение» жизни (с горних вершин – в испарения низинных болот) очевидно. И не в том дело, хорошо это или плохо (если рассуждать в традициях романтических, то безусловно плохо), а в том, что тут железная логика, с которой – смиряться или нет? Вот вопрос почти гамлетовский. Вниз кубарем катиться всегда легче и беззаботнее, нежели куда-то вверх взбираться. «Земную жизнь пройдя до половины», большинство этому безвольно и предается.

Не ты куда-то красиво и достойно направляешь жизнь, а она, жестокая и, как иногда кажется, тупая, тащит в потоке тебя. Говорят – время с возрастом летит быстрее. Еще бы! Жизнь, напоминающая в младые годы фейерверк, обретает полноту и долгую, что ли, протяженность. Рутинная жизнь, каждый новый день которой похож на предыдущий, сжимается в точку. Тут какая-то ошибка. То, что когда-то было или казалось открытием, присутствует и во взрослой жизни, но уже не как открытие, а как бессмысленное повторение пройденного. Откровение, много раз продублированное, таковым быть перестает, превращается в рутину. Взрослый почему-то думает, что вещей, способных бросить человека в состояние вдохновенное, ограниченное количество, и осваиваются все они в детстве и юности. Вряд ли это так. Мы просто не умеем как бы «освежать» жизнь в новых ощущениях.

А научить заново этому могут только дети. Они – «другие», они иногда смотрятся инопланетянами и, сдается мне, видят мир правильнее нас.

Мы брели как-то с дочкой, когда она была еще крохой, вдоль озера, и она все время отставала, нагибаясь за каждой палочкой или травинкой… Мне надоело подгонять ее, и я отправился вперед, не оглядываясь. Она догнала меня и стала укорять: «Ты куда пошел? Вот потеряешь меня и будешь плакать. Сильно-сильно…»

И действительно – куда ж мне от нее? Она ведь ниточка, связывающая меня с настоящим миром, не поврежденным взрослым бесчувствием.