Истории без обложки

Татьяна Рудишина

Любите живопись, поэты!

Памяти
Александра Александровича Шамаро

Когда-то давным-давно меня привели на занятия экскурсионной студии. Вел их талантливый журналист, краевед Александр Александрович Шамаро. А проходили занятия (сейчас даже произнести как-то неловко) – в Доме научного атеизма на улице Володарского (был такой рыцарь революции, если кто забыл). Улице давно возвращено историческое название – Гончарная, в особняке расположились офисы вовремя подсуетившихся фирм, а Александр Александрович скончался непростительно рано. Что такое шестьдесят пять…

Наши экскурсии, которые разрабатывались на занятиях студии, строились как пешеходные прогулки от храма к храму: «Храмы Замоскворечья», «Гончарная слобода», «Старообрядчество в Москве», «Прогулки по некрополю Донского монастыря», «Ивановская горка»… А причем здесь атеизм? В те годы для многих, приходивших туда, вот таким кривым путем шел поиск истины. Были ли мы атеистами? Скорее – гуманистами-агностиками.

Чему учил нас Шамаро? Помните, у Александра Городницкого: не страшно потерять уменье удивлять, страшнее потерять уменье удивляться. Александр Александрович учил нас искусству находить любопытные факты, удивляться самим и потом, удивляя, влюблять в свой город экскурсантов.

Как он это делал?

Возьмем, к примеру, очень известные картины из Третьяковки. Вы не задумывались, где рисовалась та или иная картина? Кто позировал художнику? Что за храм на заднем плане? Попробуем прогуляться по Москве с краеведом-искусствоведом.

Перов, «Тройка». Два мальчика и девочка из последних сил везут в гору сани с обледеневшей бочкой с водой. Фон – мрачная каменная стена. А стена эта, между прочим, Рождественского монастыря. Внизу – Труба, иными словами – Трубная площадь. Там находился один из водоразборных фонтанов, куда съезжались водовозы за питьевой водой. А если средств на услуги водовоза не было, могли впрячь и своих детей, как на картине Перова.

А вот повеселее сюжет. Поленов, «Московский дворик». Солнечный день, куры, мальчишка, белокаменный храм, судя по архитектурным деталям – XVII век. Почти деревенская идилия, а происходит все на Арбате! Храм – Никола на Песках, слева, спустя пару десятилетий, будет воздвигнут особняк Второва, сегодня больше известный как Спасо-хаус – резиденция посла США.

На картине «Арбат» Гермашева (Бубело) изображен Никольский храм («Улица святого Николая» – рассказ Бориса Зайцева!), которого сейчас нет –снесли в начале тридцатых. Храм фигурирует в романе Льва Толстого «Война и мир». Именно возле этого храма герою эпопеи Пьеру Безухову приходит в голову мысль убить Наполеона.

Грустное венчание на полотне Пукирева «Неравный брак» вершится в храме на Сретенке.

В узкий проем окна за спиной царевны Софьи на картине Репина видна фигура повешенного стрельца, а происходят эти события в Новодевичьем монастыре.

«Боярыня Морозова» Сурикова. О том, как писалось это полотно, вспоминает художник: …А то раз ворону на снегу увидал… Сидит ворона на снегу и крыло отставила, черным пятном на белом сидит. Так вот эту ворону я много лет забыть не мог. Закроешь глаза – ворона на снегу сидит. «Боярыню Морозову» написал. Три года для нее материал собирал…

Только я на картине сперва толпу написал, а ее (боярыню Морозову) после. И как ни напишу ее лицо – толпа бьет (т.е. производит большее впечатление, нежели боярыня). Очень трудно ее лицо было найти…

В селе Преображенском, старообрядческом кладбище – ведь вот где ее нашел.

А юродивого я на толкучке нашел. Огурцами он там торговал. Вижу – он. Такой вот череп у таких людей бывает…

Все с натуры писал: и сани, и дровни. Мы на Долгоруковской жили…

Там в переулке всегда были глубокие сугробы, и ухабы, и розвальней много. Я все за розвальнями ходил, смотрел, как они след оставляют, на раскатах особенно.

Как снег глубокий выпадает, попросишь во дворе на розвальнях проехать, чтобы снег развалило, а потом начнешь колею писать.

И чувствуешь здесь всю бедность красок.

Образ саней, увозящих боярыню Морозову, пришел к поэту Татьяне Ребровой не без влияния полотна Василия Сурикова.

Несколько мыслей
боярыни Морозовой

Господи!
да я ли не смиренна
Перед полем,
где взлетит с костей
Ворон,
а рябина откровенна
В безысходной горечи своей.
Кровь-то в ней моя.
И все прозренья
С приворотной этой
кровью заодно.

А смиренье – все-таки смиренье,
Хоть и паче гордости оно.
Кто усмотрит и какую позу
В том,
Как я рожала и пекла,
Вышивала, шила
и березу
Как зеницу ока берегла.

Да и песни-то мои здесь ценят
Сирота, заступник и злодей,
Лишь когда хоронят или женят
Милых сердцу и родных людей.
Оттого властительнее длани,
коей правят царь и поводырь,
Те мужицкие,
в навозе сани,
Что меня увозят в монастырь.

Церковь, запечатленная в глубине полотна, именовалась в просторечии «Николой, что под вязками». Вязки – это молодые гибкие деревья, ветки которых можно связывать, как веревки. Никольский храм в Новой слободе, построенный в ХVI веке, в начале 70-х годов ХVII был заменен на каменный. Современный адрес – Долгоруковская, 23. С названием храма произошла любопытная метаморфоза: предлог как-то слился с существительным, в результате возник странный топоним «Подвески». Так стали называть территорию вокруг храма. А потом почему-то приставка «под» исчезла, и остались одни «вески». Весковскими называются переулок и тупик, неподалеку от храма. Дом же, где снимал художник две небольшие комнаты, находился там же, на Долгоруковской, однако не сохранился. На его месте сейчас построен вестибюль станции метро «Менделеевская».

Вот такими любопытными подробностями, лирическими отступлениями, топонимическими изысканиями, фрагментами воспоминаний обрастали наши экскурсии благодаря журналистскому и режиссерскому таланту Александра Александровича Шамаро.

Как сейчас помню его громкий, чуть хрипловатый голос (поди проведи столько экскурсий – и в мороз, и на ветру, и на фоне городского шума: «Ищите иллюстрации, подбирайте стихи. На одной информации строить экскурсию нельзя. Вот представьте себе: теплый июньский субботний вечер, вы заканчиваете экскурсию по Донскому монастырю. Цветет сирень, едва колышутся березы. Пора расставаться с группой, нужно что-то на коду. И тут вы начинаете читать стихи… А вот какие, это вы мне скажете на следующем занятии… До встречи, друзья, в среду через две недели».

В.Суриков. Боярыня Морозова. 1887

Две недели поиска. Нет, не то, не то, хоть сама берись за перо! И вот, эврика! Нашла! Александр Городницкий – «Донской монастырь»:

А в Донском монастыре
Зимнее убранство.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Взяв метели под уздцы,
За стеной, как близнецы,
Встали новостройки.
Снятся графам их дворцы,
А графиням – бубенцы
Забубенной тройки.

А в Донском монастыре
Время птичьих странствий.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Дремлют, шуму вопреки,
И близки, и далеки
От грачиных криков,
Камергеры-старики,
Кавалеры-моряки
И поэт Языков.

Ах, усопший век баллад,
Век гусарской чести!
Дамы пиковые спят
С Германнами вместе.
Под бессонною Москвой,
Под зеленою травой
Спит – и нас не судит
Век, что век закончил свой
Без войны без мировой,
Без вселенских сует.

Листопад в монастыре.
Вот и осень, – здравствуй.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Век двадцатый на дворе,
Теплый дождик в сентябре,
Лист летит в пространство…
А в Донском монастыре
Сладко спится на заре
Русскому дворянству.

1970

_______________

* Этюды 1–4 см. в «БШ» № 5, 7, 11, 12, 20–2004, 2–2005, 3-2005, 6-2005, 11-2005