Слово

Александр Панфилов

Читать или потреблять?

Заметил: почти все мои знакомые — милые, образованные, умные люди — как-то враз и почти одновременно перестали читать. Более того, когда речь заходит о литературе, в их словах начинает сквозить незлая ирония. Они, сами того не сознавая, занимают ту позицию, какую очень любят взрослые занимать по отношению к «несмышленым» детям. И в этом проявляется дух времени, общая тенденция эпохи, в которой нам выпало жить.

А было-то! Разговоры ночи напролет, и всякая «громкая» книжка как самое важное событие жизни, и горящие глаза, и споры, и умозрительные восторги… И вот — что-то происходит, уже произошло. Объяснения? Мои знакомые, если их спросить, почему они потеряли интерес к чтению (к чтению, назовем это так, серьезной художественной литературы), быстро объяснят — почему. И правота их будет несомненна. Ведь все и без объяснений ясно. Тем более что объяснения их все-таки будут настолько же железобетонными, насколько лукавыми, потому что последний вопрос — почему исповедуемые сегодня огромным количеством людей ценности мы считаем действительно ценностями? — останется безответным. Или в качестве ответов будут предложены суррогаты ответов. «Последнего»-то, самого «последнего» не прозвучит. Чтобы «оно» прозвучало, нам придется заговорить о бесспорных смыслах (если таковые существуют), о Боге, в конце концов, а вот этого всего современное «цивилизованное» сознание, завязанное на сегодняшний день, страшно не любит. И это не концептуальная сознательная нелюбовь, не знание альтернатив, а просто область, в которой ему, этому сознанию, сказать нечего. В этой области оно ощущает бессмысленность своего существования, и это ощущение напрочь разваливает любовно вынянченную «правильную» стилистику и идеологию жизни.

Мы провалились с головой в культ функциональности, культ достижения жизненных благ, культ бесконечного неутолимого стремления к уютному материальному оформлению жизни. Это и есть то самое общество потребления, которым нас всех пугали. И правильно делали, что пугали, потому что холодно и бесприютно жить в этом обществе, если, разумеется, не «обстричь» насильно свою душу, подгоняя ее под предложенные идеалы. Идеалы благоустройства. Дом, еще дом, машина, еще машина — получше, информация, море информации, уют, комфорт — как можно больше комфорта! — и так далее без конца.

В этом простом мире не нужны книги. В этом простом мире нужны лишь желание и умение много работать. Трудоголики — во всяком случае, в крупных городах — множатся в геометрической прогрессии, все вокруг «пашут» — «пашут» в свое удовольствие и во исполнение замысленных планов. Планов получить то-то, то-то, то-то. Все — материальное. А материальных соблазнов общество потребления предоставляет огромное количество. Оно на этом стоит. Без этого оно не было бы обществом потребления.

И. Господи, какое чувство правоты! Недавно виделся с двумя своими товарищами юности. Оба — физики, но один занимается «чистой» физикой в Дубне, а другой, достигнув, в общем-то, немалого в «чистой» науке, давно поставил на ней крест, занявшись прикладными вещами — вплоть до изобретения каких-то жутко удобных унитазов для скандинавской фирмы. Разумеется, живет неплохо. В тот вечер мы с «чистым» физиком выслушали от него груду «учительных» речей (ему только толстовской бороды при этом не хватало!), объясняющих, почему то, чем мы занимаемся, есть полнейшая чепуха и безответственность, а то, чем занимается он, есть наиболее плодотворное приложение сил и талантов, дарованных природой. Мы, что называется, «отбрехивались», как могли, но я чувствовал, что все наши слова больше похожи на оправдания человека, уличенного в какой-то пакости. А это значит, что безжалостное время ставит абсолютно на всех свою печать, которую не смоешь никаким мылом.

Грустно. Особенно грустно смотреть на детей, буквально «рушащихся» в предлагаемую схему жизненных приоритетов. С тоской смотрю на сына. Раз в год ему нужен новый мобильник, раз в два года — новый компьютер (самый мощный), вот на днях «дожал» меня на какой-то навороченный цифровик. «А зачем такой дорогой?» — спрашиваю безнадежно. «Ну, как ты не понимаешь… Это же круто! Гляди, сколько опций!» Не хочу глядеть. Потому что в детстве я тоже безумно радовался — и новому магнитофона «Дайна», и подаренному фотоаппарату, но у тех радостей были осмысленные мотивировки: магнитофон мне нужен был, чтобы слушать любимый «Дип Пёпл», а фотоаппарат — чтобы придумать такой фотопейзаж, от которого бы все заахали и прослезились… Я понимаю — раньше и сахар был слаще, да. И все-таки. Никто не будет спорить — советское общество было кривым, затхлым, лживым, но при этом идеалы предлагало самые что ни на есть идеальные, а это главное. И в отсутствии бытового комфорта, в скудости и недостатке, жизнь тем не менее была необыкновенно теплой и сердечной. А книги не только собирали — их-таки читали.

Чувствую, что текст этот напоминает попытку перешибить обух плетью. Поступь эпохи тяжела, как шаги Командора, и с эпохой тягаться нечего — раздавит. Но отдушину себе всегда можно придумать, ту отдушину, в которую получится освобожденно и хоть краткими днями дышать. К чему и призываю.

Я, когда совсем невмоготу становится, уезжаю. Не в Турцию и не в Париж, а в деревню. В полузаброшенную костромскую деревню с двумя живыми еще старухами. И она, эта деревня, возвращает мне «нормальное» зрение. Но об этом — в следующий раз.