Старые подшивки

Оксана Кабачек

Путешествие по страницам «Красного библиотекаря»: как приобщали к чтению восемьдесят лет назад

_________________

Читательский бум двадцатых, или Почему книга вредна

Престиж чтения в стране необычайно высок; чтение кажется природной особенностью детей: «Это интимное, любовное, непосредственное влечение ребенка к книге придает ему какое-то особенное свойство проводника книги, распространителя книжной заразы» [15; 55]. С заразой же, как известно, надо бороться. «Еще Руссо около двухсот лет назад пустил в обращение крылатую мысль, что “чтение – бич детского возраста”» [21; 67]. С этой революционно-просветительской мыслью согласна В.Нелидова: «…Клуб должен помогать библиотеке делать из книги действенное орудие в жизни и, в частности, помогать бороться… с многочтением детей и с бестолковым чтением» [21; 68]. (Хочется вздохнуть: с многочтением детей нынче не борются. На него молятся (и безуспешно) родители, учителя и библиотекари.)

А вот мысли В.Невского: «Чего мы не пережили сами, с тем мы знакомимся по книгам. Значит, книги есть суррогат жизни. ...Книга – орудие слабых… Увлекаясь чтением, ребенок отходит от жизни, притушает в себе действенные призывы. …Удаляя ребенка от живой жизни в область “творимых легенд”, в область нена-стоящего, и воспитывая отзывчивость на это ненастоящее, книга приучает более легко относиться к настоящему. …Вся эта хваленая детская чуткость, воспитанная книгами, есть не что иное, как дряблый сентиментализм, наклонный к нежным чувствам и слезам, но вялый в практических действиях. …Книга притупляет естественную наблюдательность ребенка: давая концентрированное отражение жизни, она приучает к рассеянности по отношению к явлениям повседневной жизни… воспитывает шаблоны мысли и поведения… Основной вывод – таков: детская библиотека без клубной работы с детьми есть определенное зло… Роль детской книги – прежде всего – роль разведчика действенных детских интересов.

Что захотелось сделать тебе, прочтя эту книгу, – вот первый вопрос, который должен задаваться ребенку по поводу каждой прочитанной им книги» [19; 21–22]. «Каждую дет-скую книгу следовало бы сопровождать в этих целях некоторыми послесловиями – с указанием всех тех действий, которые можно проделать, пользуясь новым материалом, полученным из данной книги.

Для маленьких детей это будет: рисование, лепка, ручной труд, драматизация, пение, экскурсии, игры. Подростков и юношей нужно тянуть от книги в сторону посильного участия в общественном труде взрослых людей. В том и другом случае вся детская жизнедеятельность должна опираться на самоуправляющиеся детские коллективы» [19; 23].

В.Невский уверен, что «чтение и разбор собственных произведений, издание детской газеты для детей являются более интересными, нежели “чтение вещей образцовых писателей”… Чтение всяких писателей должно быть только подготовительной работой к собственному детскому писательству» [19; 23].

(Детское писательство, конечно, дело стоящее, но и чтение лучших писателей ценно не менее.) Однако парадоксальным образом В.Невский прав в указании причин нынешнего детского нечтения: чтобы книга привлекала, во главу угла должна быть поставлена активность детей, интересные для них виды деятельности «вокруг произведения», если же их нет – чтение хиреет, превращаясь в начетничество.

Читательский бум двадцатых не отменяет вечного вопроса «Книга или кино?». Читая «Красный библиотекарь» двадцатых годов, я наткнулась на новые для себя словосочетания – «световые иллюстрации» [26], «туманные картины» [10]. Словосочетания новые, а понятие старое – слайды, диапозитивы. Изображение притягивает ребенка сильнее слова: «К чтению, рассказываниям, киносеансам, кампаниям, революционным праздникам устраивались выставки книг и иллюстрированного материала при непосредственном участии детей» [26; 59]. Киносеансы, синематограф, или так называемые «туманные картины», привлекают детей и подростков не меньше книг: «У детей, поработавших в бибкружках, появляется охота администрировать. Член кружка бибтехников пишет: “У нас в читальне есть такие читатели, которые ходят один раз в год и только когда бывает кино. Таких читателей нужно подтягивать или исключать из читальни” (Васильев С., 14 лет, класс В). “Подтягивать” никого не пришлось, так как принятая общедет-ским собранием незадолго перед тем мера – брать на кино лишь тех детей, которые были в читальне хоть раз за истекшую неделю, – оказалась вполне достаточной» [30; 75–76].

Ничто не ново под луной. К книге нужно специально привлекать детей разнообразными способами, непременно опираясь на их самостоятельность и активность.

Работа с книгой

Формы работы с книгой двадцатых годов – это читки, суды, литературные вечера, инсценировки. А еще «коллективное рассказывание прочитанного и оживленный обмен впечатлений», что «вызывает в детях подъем и желание совместной работы в дальнейшем» [25; 35]. Практиковалось «устройство детских докладов, которые выливались в детские диспуты… После докладов задавались вопросы и происходили оживленные прения… устраивались елки-концерты» [26; 60].

Популярен почтовый ящик для изучения читательских запросов и интересов.

Масса журналов и альманахов, создаваемых детьми и для детей. «По настоянию детей-читателей детский читальный зал приступил к выпуску ежемесячного журнала “Звездочка”. Непосредственными задачами журнал поставил:

1. Выявить на страницах журнала творчество посетителей детского читального зала, способность наблюдать, мыслить, живо и ярко представлять свои мысли, наблюдения и впечатления от окружающей их обстановки.

2. Освещать жизнь детского читального зала, его нужды, работу и достижения.

3. Отвечать на все вопросы, возникающие у читателя в процессе чтения.

4. Руководить чтением читателей путем рекомендации хороших книг, рецензий на книги, обзора литературы по одному или другому вопросу» [26; 60].

Осваивается и такая библиотечная форма, как витрина: «“Да ведь на витринах самые интересные книги. Ты посмотри хорошенько”. – “Не хочу и смотреть, дай с полки”, – возражает он с раздражением. Поразительно было неумение детей ориентироваться» [7; 53]. (Что ж тут поразительного? За восемьдесят лет библиотекари и не к такому привыкнут. Вторичная неграмотность многолика.)

«Витрины к кампаниям интенсивно жили, пока шла подготовка к кампании и некоторое время после ее проведения. Затем интерес к ним резко падал». Однако витрину «Веселые книги» «пришлось оставить под давлением многочисленных споров. Она пользовалась небывалым успехом…. Постоянный интерес возбуждала и витрина “Новые книги”.

Витрина выработала и новые виды общения детей с книгой. Можно было наблюдать, как целая группа, обсев витрину, обсуждала книги, дети делились впечатлениями, рассказывали друг другу содержание наиболее понравившихся, критиковали плохие. Постоянные читатели, увидев новую витрину, немедленно направлялись
к ней и пересматривали книги. Они следили также и за остальными витринами – не появится ли на которой-нибудь из них новая книга …Витрина в значительной степени заменяла… рекомендательный каталог, плакат и т.п. Но она, конечно, не заменяла собою углубленную работу с книгой» [7; 54]. (Сейчас библиотечная витрина доросла в библиотеках до музея детской книги.)

И, конечно, были распространены экскурсии «в целях с ознакомлением с работой библиотеки» или «для ознакомления со всем книжным материалом по тому или другому вопросу» [39; 45].

Вот на ярком плакате написано: «Читатели! Опускайте в этот ящик свои записки о том, какая книга вам понравилась и какая не понравилась». «Пишите о нашей читальне в нашу стенную газету»… «Советуйте нам, как лучше устроить нашу читальню, чтобы вам было больше пользы».

Результаты сказались сразу же: письма повалили [30; 74–75]. Но рано радовались библиотекари! «Когда мы вводили в наш жизненный обиход почтовый ящик, мы больше всего желали через него выловить впечатления
о прочитанных книгах. Таких писем получено пока только семь и то очень кратких. …Перед новым годом дети были предупреждены, что мы выпишем только те газеты и журналы, на какие укажут сами читатели через почтовый ящик. …Дети не обратили на это почти никакого внимания. Когда же они пришли в читальню после нового года и в ней не оказалось ни газет, ни журналов, они живо взялись за карандаши и два дня наполняли ящик записками» [30; 76–77].

Сурово. Но эффективно. Похоже на семейное воспитание. Детская библиотека того времени – точно не «казенный дом».

И тут же вопрос: а как же права читателей? Не были ли они нарушены приостановкой подписки? (Пришел в библиотеку новый читатель, а ему говорят, что журнал, мол, ребята не выписали.)

В библиотеке хозяева – дети-читатели, но организуют ее все-таки профессионалы-взрослые. В двадцатые годы это открывалось через опыт, смелый эксперимент, в котором педагогическая составляющая порой превалировала над технически-библиотечной.

Главное, что библиотечное общение тогда было живым, подлинным, неравнодушным: «Иногда беседуешь
с детьми… по душам. Остается подвести какой-то последний итог, – в одной фразе, в одном слове. Вдруг – застенчивое смущение или хитрая усмешка (этого, мол, я вам не скажу) и – на утек. Но не совсем, а для того, чтобы написать это последнее слово письменно и опустить в почтовый ящик.

Это игра. И пусть: ведь в ней-то дети всего полнее и искреннее раскрывают перед нами самих себя». [30; 78–79].

А библиотекари того времени открываются перед нами – как профессионалы и люди.

Критика и самокритика недостатков и перегибов

Материалы с критикой работы библиотек в профессиональной печати – черта того времени. «Вообще Архангельск – центр края, в котором еще теперь встречаются сказители древних былин, но ни в одной из библиотек не проводятся часы рассказа» [12; 59]. (Сейчас, я думаю, часы рассказа проводятся. А вот сказители-самородки встречаются ли? Если нет, придется их вырастить из детских и школьных библиотекарей. Из кого же еще?)

Изба-читальня в бывшем доме богача.  Бухара, 20-е гг. XX века

«Во всех школьных библиотеках имеются часы громкого чтения газет… Есть некоторые моменты, делающие их почти обязательными; например, всем сидящим в читальне объявляется, что он не могут уйти, не сдавши книги, а сдать во время чтения они не могут, волей-неволей они сидят и слушают… Влияние школы, некоторое подавление самодеятельности, ограничение интересов школьника только школьной программой очень характерно» [29; 19]. Замечание того же рода: «Был опыт со стенгазетой, но очень неудачный. Материал для стенгазеты требует и школа, и пионеротряд, а тут еще и библиотека… Не следует подбирать материал специально для газеты… а выпускать ее с материалами, накопившимися в процессе работы, и тогда номера газет не будут “вымученными”» [28; 54].

Умные библиотекари это понимают: «Учитывая перегруженность детей кружковой работой в школе, мы решили возлагать на них минимум работы, но следить, чтобы этот минимум каждым был выполнен должным образом. Мы не хотели наталкивать детей на исполнение их обязанностей при библиотеке путем дисциплины, нам было важно, чтобы все, проделанное детьми, было продиктовано им их внутренними побуждениями и чувством интереса» [31; 151].

Еще одна реплика против загруженности детей: «Ничем другим, кроме соревнования друг перед другом… я не могу объяснить этой возмутительной эксплоатации детских сил всеми кружками, выступлениями и т.д. Пора… пожалеть наших детей. Не правильнее ли было бы, чтобы библиотека была для ребенка не лишним пунктом растраты его сил, а тихим пристанищем, где бы он мог после своего трудового дня в школе и
в пионерском отряде отдохнуть и, отдохнувши, с свежим умом и спокойными нервами почерпнуть те знания, которые ему должна дать библиотека?» [9; 76].)

Но пафос и нерв того времени – активность, деятельность, конструктивность, движение вперед, освоение нового.

Новая педагогика

Главная педагогическая находка того времени – самостоятельность детей. В чем она первоначально выражалась? Нередко ребенок – дежурный по библиотеке – просто подменял собой библиотекаря, был его помощником (или волонтером): «Любой взрослый мог бы позавидовать аккуратности и правильности, в которой они возвращали книги, точности, с которой дежурные приходили на работу, четкости и толковости, с которой они выполняли свои довольно сложные для их возраста обязанности. Конечно, здесь было налицо увлечение, но увлечение глубоко осознанное… у ребят выработалось повышенное чувство ответственности по отношению к своей работе. …Но самым главным была все же непосредственная работа с читателями, их организация. Прежде всего тишина и порядок во время чтения книг. Забота об этом возлагалась всецело на ответственного дежурного из “Кружка друзей читальни”. Конфликты, которые происходили между ними и читателями, разрешались на общем собрании читателей. Общие собрания проводились исключительно самими детьми, причем “Кружок друзей читальни” являлся на них инициативным ядром» [6; 69]. Обязанности дежурного были обширны: «подмести пол и обтереть пыль в читальном зале до и после работы; записывать новых читателей; следить за работой младших дежурных, в случае надобности помогать им; следить… за порядком
у стола выдач; по прекращении выдачи разобрать возвращенные книги и расставить их в соответствующих отделах по Кеттеру; заполнить статистический лист. Обязанности довольно сложные; они требовали от ребят знания приемов обращения как с читателями, так и с книгами и значительного напряжения сил» [6; 71–72].

Бедный дежурный «совершенно был лишен возможности хотя бы на минуту оставить помещение читальни или заняться своим делом. Несмотря на все это… работа шла без перебоев даже в отсутствие руководителя. …Для всего этого требовалось не только знание книжного состава библиотеки, но и уменье оценивать книгу, определить, для какого возраста она годна, годна ли вообще для детской читальни и следует ли ее рекомендовать. Считая последнюю задачу (т.е. уменье критически подойти к книге) в известной степени осуществимой и назревшей для данного возраста (14–15 лет), руководитель предложил начать изучение книги. …Намеченную к разбору книгу должны были прочесть все члены кружка, затем на собрании один из детей передавал вкратце содержание книги… После пересказа или чтения следовал доклад, в котором давалась характеристика книжки, ее языка, композиции, ее социального значения. Далее путем беседы этот доклад корректировался и дополнялся; определялось, для какого возраста пригодна книга» [6; 72].

Да эти дети – готовые библиотекари, а не просто помощники!

Но и в собственной читательской деятельности и родственной ей деятельности творческой подростки были вполне самостоятельны: так, в организационную часть работы литературного кружка руководитель не вмешивался, «оставив за собою лишь методические указания, которые давались в общем порядке обмена мнениями. Задания кружка были следующие: чтение и разбор собственных произведений, чтение вещей образцовых писателей, издание газеты» [6; 73].

«Вся эта работа, – пишет Н.Херсонская о многообразных видах детской деятельности, – должна вестись самими читателями. Дело библиотекаря – лишь идейно руководить и дать направление той или иной организации» [38; 31].

Для того чтобы «узнать, какие сами дети находят достоинства и недостатки работы, в чем, по их собственному разумению, они нуждаются» [19; 76], решено было провести конференцию читателей. «Председатель конференции, Соня Казачинская, девочка 13 лет, просто по-детски сказала: “Объявляю Первую детскую конференцию открытой, слово принадлежит мне, я буду сейчас говорить” – и очень храбро, и очень толково приветствовала конференцию» [19; 76].

Приветствовать-то всегда умели, а вот всерьез обсуждать накопившиеся проблемы? И не только обсуждать, но и действовать: «…был случай, когда одну из библиотек хотели за-крыть за отсутствием средств. И дети, без ведома библиотекарей, пошли к тов. Нариманову и отстояли свою библиотеку» [1; 103].

Но общественно-политический климат в стране во второй половине двадцатых меняется, и уже в конце 1927 года библиотекари-методисты обсуждают, допустимо ли давать детям слово (выступать с докладами) и разрешать самостоятельно выбирать книги.

Самостоятельность детей переставала быть ценностью. Стране отныне нужны были не инициативные, но исполнительные.

Школьная библиотека. Библиотека и школа

О необходимости проведения библиотечных уроков и налаживании контакта школьной и детской библиотек пишется в те годы немало: «Связь со школой – путем коллективного абонемента, через участие библиотекарей в районном объединении педагогов, через связь с ближайшей школой и через школьные библиотечные комиссии из детей» [13; 98]. Программа действий: «Совместное обсуждение с педагогами книг, пригодных для громкого чтения. Групповые чтения детьми книг на темы, проработанные в школе. Рассказывание для школьников, устраиваемое в библиотеке. Громкое чтение отдельным школьным группам, согласно программе, и совместное обсуждение, дополняющее и углубляющее школьные знания. Беседы с туманными картинами на темы, прорабатываемые в школе, причем иногда с докладами выступают сами школьники» [11; 71].

Активно рекомендуется опыт школьных библиотек США: «Школьному библиотекарю, который является полноправным членом педагогического коллектива, вменяется в обязанность следить за тем, чтобы у каждого класса школы и у каждого ученика класса была бы работа с печатным словом. Школьный библиотекарь учит, как пользоваться книгой, и на это обучение отводится в школьной программе определенное количество часов в неделю. …В практику же английской школы вошло в обычай, чтобы учитель давал несколько практических уроков, как составлять конспект книги, как записывать сущность читаемого и т.п. При нашей беспомощности в этом отношении, при нашем неумении работать с книгой, при неумении ясно, точно и кратко формулировать свои мысли хотелось бы рекомендовать такого рода работу и школьному работнику, и детскому библиотекарю, хотя бы в виде опыта» [39; 43–44].

Приводится в пример связь школьной и публичной библиотек (США): школа дает задания найти по каталогу публичной городской библиотеки [33]. Л.Б. Хавкина не случайно пропагандирует опыт американских библиотек, где «во главу угла ставится активность и самостоятельная работа учащихся, которые должны сами “взять” знания, и одним из самых главных источников для самостоятельной работы служит книга; поэтому уменье использовать книгу является насущной необходимостью, и сотрудничество между школой и библиотекой приобретает особенное значение» [33; 75]. Библиотекарь «сотрудничает со школой также через посредство родительских клубов и педагогических обществ… проводит в школе особый курс “использования книги”» [32; 76]. И, конечно, подчеркивается, что «ознакомление с книгами… всецело построено на задачах, вызывающих интерес и самодеятельность учащихся» [33; 77].

Внедрение зарубежного опыта

Апологетика практических действий роднит американский и советский библиотечный опыт двадцатых годов. Здоровому прагматизму прилежно учились: зарубежный опыт постоянно публиковался в библиотечной периодике. «Активность и динамичность американской библиотеки выдвинула ряд методов, которые не только оказались приложимыми к нашей библиотечной практике, но за каких-нибудь десять лет вполне привились, “пустили корни” и уже дали собственные ростки. Достаточно назвать хотя бы два из них – рассказывание и плакат, без которых в настоящее время не работает ни одна из наших массовых библиотек.

Задача библиотечной методики – сближение книги с читателем… Для современной американской школы библиотека имеет особенное значение, потому что система преподавания в сильной степени строится на самостоятельных работах учащихся, связанных с использованием книги. Между школой и публичной библиотекой существует тесный контакт», – не устает писать Л.Б.Хавкина [32; 154].

Приводится много конкретных примеров: «Для возбуждения широкого интереса к библиотечной работе с детьми в Америке с 1918 года ежегодно в ноябре устраивается “неделя детской книги”, и к участию в ней привлекаются все местные силы. …В прессе помещались не только объявления и статьи, но также ежедневно печатался… аннотированный список книг. В кинематографах ставились подходящие фильмы… В окнах магазинов устраивалась в миниатюре детская библиотека. Книгопродавцы подводили статистику наиболее ходких детских книг за год. В библиотеках устраивались выставки книг… “что читали в детстве наши отцы и деды”. …Юным посетителям предлагалось указывать, к какому произведению относятся те или иные рисунки.

Одна из библиотек Техаса устроила Шекспировский вечер, чтобы показать, как выставка редких изданий, роскошных иллюстраций и исполнение музыкальных номеров на шекспировские сюжеты может возбудить у детей интерес к Шекспиру. В другом месте библиотека, благодаря деятельному участию членов своего правления, была декорирована как уголок Японии, причем детям демонстрировались диапозитивы из японской жизни, а рассказчица в японском костюме рассказывала им японские сказки», – пишет в 1924 году Л.Б.Хавкина [32; 156–157]. А в конце 1927 года в «Красном библиотекаре» появляется статья Л.Чупыриной, где подробно рассказывается об организации уже в отечественной детской библиотеке «Японской выставки» и о работе детей с японской книгой [40].

Еще примеры из американской библиотечной жизни того времени: «По почину одного книгоиздательства… поставлен был также на голосование детям вопрос: “какая книга этого года больше всего понравилась”… Устраивались различные конкурсы, чтобы заинтересовать и взрослых, и детей, например, на иллюстрации детских книг, на обзоры книг для… школы первой степени, на пьесы “о стране книг” (в пьесах принимали деятельное участие и юные читатели)… Повсеместно устраивались собрания, беседы, спектакли, шествия самого разнообразного характера. Так, клуб чтения при одной библиотеке устроил вечеринку и дискуссию на тему: “Книги для мальчиков”, на которой присутствовало триста отцов и сыновей.

Драматические кружки, клубы, родительские комитеты, бойскауты, “молодые путешественники” и т.п. объединения наперебой придумывали какие-нибудь интересные зрелища или развлечения, связанные с детской книгой, вовлекая в это самих детей. Там ставилась пантомима “спящая красавица”; там – шествие по улицам, где двенадцать детей в соответственных костюмах изображали действующих лиц из распространенных детских книг; там собрание с приглашенными писателями, которые импровизировали рассказы на темы, выдвигаемые присутствующими. …За “неделю детской книги” читаемость в детских библиотеках возросла в полтора-два раза» [32; 157].

Многое из этого опыта привилось в советской России – и Неделя детской книги, и плакаты, и костюмированные книжные шествия: «… такие шествия с живыми рецензиями в стиле лубка, частушек и инсценировок очень оживляют детей, занимают их и запечатлеваются много и надолго в памяти как участников, так и зрителей. Кроме того, в подобной организации праздника привносится в значительной мере элемент игры, удовлетворяющий игральные способности детей определенных возрастов. Конечно, в деле организации такого шествия надо многое отнести за счет творческой инициативы и самодеятельности самих ребят. …Только там, где дети охотно и с интересом брались за дело, там подобные шествия имели успех и достигали действительных результатов» [40; 48].

Библиотека – летом. В двадцатые годы считалось, что летняя работа детских библиотек должна быть вынесена из помещения. В перерывах между чтением и рассказыванием рекомендовалось проводить подвижные игры на воздухе. Библиотекари пошли еще дальше: они «вели летнюю работу в двух направлениях: пытались организовать самостоятельно читальни на открытом воздухе или присоединялись к детским учреждениям, организуемым на летнее время и приспособленным к условиям летней работы: колониям и площадкам… Гораздо сложнее, но и интереснее вынесение читальни в общественный сад» [3; 8].

Для чего это делалось? «Читальни в общественном саду, как показывает мой личный опыт, – пишет Е.Гастфер, – вовлекают в чтение таких детей, которые никогда бы не пришли в наши постоянные библиотеки. …Такое вынесение работы в места скопления детей нужно было бы вести круглый год… Такую работу с успехом мог бы вести передвижной детский фонд» [3; 9]. Так крепла идея передвижек, возникали библиотеки в пионерских лагерях.

А как живет сейчас библиотека летом? Т.А.Рогожина, директор центральной детской библиотеки г. Нижний Тагил, в сообщении «Чтение летом! Организация и формы проведения летних чтений в детских библиотеках России. Каникулы без скуки (Программа)» рассказала о нескольких интересных летних программах, ежегодно меняющих свое содержание: «Ключ от лета», «Каникулы без скуки», «Путешествие по галактике. Лето» и др. По результатам опроса выбирается победитель – лучший читатель, организуется выставка творческих работ детей по итогам конкурса; ежемесячно детям предлагаются буклеты «Литературная Америка», «Литературная Скандинавия» и пр. Но дети и сами придумывают свою литературную страну и рисуют ее карту. Библиотека летом востребована.

Т.В.Острикова, директор централизованной системы детских и школьных библиотек г. Гулькевичи Краснодарского края, в сообщении «Программа летнего чтения как поддержка и развитие интереса к книге, чтению и библиотеке» рассказала, как детская библиотека работает с читателями летом: трудоустраивает их (волонтерство в библиотеке: работа с фондом), организует досуг: посещение картинной галереи; устраивает выставку детских рисунков, викторины «По книжной вселенной» (с планетой Сказок и планетой Литературных героев); предлагает рекомендательные списки литературы и буклеты читателям; проводит торжественное открытие и закрытие летнего отдыха с приглашением читателей всех детских библиотек города – с вручением призов детям. В итоге дети и подростки стали лучше читать (как замечают родители), а сами ребята каждую весну спрашивают: «А будет “Наше лето”?»

Современная библиотека знает, чем заинтересовать детей на каникулах, как привлечь их на свою территорию. А вот как живут сейчас библиотеки-передвижки?

Работа с особыми группами читателей велась в двадцатые годы весьма активно. Например, посредством передвижек в фабричных казармах, где «слушателями являлись преимущественно дети, остающиеся нянчить ребят и караулить каморки» [28; 54], – работающие дети. Особо выделялась и работа с пионерами как передовым отрядом детства [7], [15], с крестьянскими детьми, над которыми горожане брали шефство: «Специально для подшефных ребят можно устроить “вечер книги”, с инсценировками, с пением, с музыкой, с играми. После такой поездки у крестьянских ребят появится охота самим инсценировать ту или иную книгу. Важно помочь им в этом и снова раздать им книги, снова провести беседу о прочитанном и пробуждать уже их активность. …Должен быть устроен “уголок книг для подростка”, где бы выборный от самих крестьянских ребят мог бы им менять книги и где сами ребята могли бы встречаться, обмениваться своими мнениями о книгах и подготовляться к инсценировкам, судам, живым газетам и т.д.» [34; 56–57].

Широко обсуждалась работа с беспризорными и безнадзорными детьми: «…необходимость организации читален в приемниках для беспризорных, работа с книгой в которых должна вестись по группам в зависимости от развития и грамотности… Привлечение… беспризорных в общие библиотеки считается неприемлемым… Работа с безнадзорными детьми возможна и желательна в общих библиотечных учреждениях» [29; 25].

Сильное впечатление произвела на меня статья В.Михайловой, посвященная отношениям библиотекаря и читателей – беспризорных детей [17].

Вот как все у них начиналось:

«“Приди к вам. А как у вас в детский дом ловят? Так мы и поверили”.

И все-таки начали приходить. Среди обычных посетителей нашей читальни появились их грязные оборванные фигуры, вызывающие и робкие» [17; 45].

Не всем это понравилось. Ну, во-первых, не понравилось передовым ребятам – пионерам. («Вместо того, чтобы помочь нам в работе с беспризорными, наши юные ленинцы выражали вслух свое возмущение. “Понаводили воров”, – дразнили их. …Зато наши всегдашние мучители, зловредные шалуны – неорганизованные, полууличные ребята, отнеслись к новым пришельцам необычайно тепло. Они старались, чтобы беспризорным было интересно в библиотеке, таскали украдкой для них из дому еду и вообще держали себя радушными хозяевами» [17; 49].)

А во-вторых, не понравилось, что в библиотеке появились беспризорники, бдительным чиновникам: «Дошло до того, что клубно-библиотечный инспектор вызвал меня специально затем, чтобы осведомиться, не веду ли я работу с беспризорными в ущерб работе с организованными детьми и не является ли совместное пребывание с беспризорными вредным для организованных детей» [17; 51]. Да и вообще, признается В.Михайлова, «все бибработники, педагоги… смотрели на эту работу, как на нашу личную, совершенно абсурдную прихоть, которая, кроме вреда, ничего дать не может» [17; 51]. (Поэтому проходила она во внерабочее, личное время В.Михайловой. На голом, так сказать, энтузиазме.)

А что же беспризорники? Их «постепенно стало приходить больше. Приводили товарищей. Держались смирно, но исключительно своей обособленной компанией и все время настороже» [17; 45].

А вот еще детский контингент: папиросники, газетчики, ирисники, чистильщики обуви. «Каждый из торговцев приходил, разумеется, со своим ящиком и ставил его подле себя, что придавало нашей читальне довольно оригинальный вид» [17; 45].

Практиковались «громкие читки и рассказывания, которые проводила, как только набирался десяток желающих слушать. “Уличные ребята” слушали отлично, но, в противоположность нашим читателям, почти никогда не высказывались» [17; 45–46]. (Еще бы: они не на своей территории.) Другие читатели «высказывали нежелание находиться в обществе “уличных”, упрекали нас» [17; 46].

Одного беспризорника пионеры направили в детдом; он оттуда сбежал. «…И одновременно исчезли из библиотеки, как спугнутые воробьи, все “уличные”. Много месяцев, к большому нашему огорчению, не было их видно у нас, и никакие приглашения не помогали. Доверие было подорвано» [17; 46].

Но В.Михайлова не сдавалась. Она собрала вокруг себя трех студенток и несколько мальчиков из библиотечного актива.