Записки бывалого пирата

Виктор Лунин

Мои встречи с Заходером

Вскоре после того, как я стал писать детские стихи, мне стало ясно, что было бы неплохо посоветоваться с опытным мастером. И тогда я решил попытать счастье и показать мои опусы тому из детских поэтов, кого я любил больше всего, – Заходеру. Я позвонил Борису Владимировичу.

– Что ж, присылайте, погляжу. Да не забудьте написать номер своего телефона, – сказал Заходер. – Только имейте в виду, если стихи мне не понравятся, я звонить не буду и стихи отправлю назад, а так – ждите моего ответа через неделю-полторы.

Сказать, что я нервничал, значит ничего не сказать. Целая неделя – это же с ума сойти как долго!

И вдруг спустя два дня раздается звонок:

– Приезжайте. Поговорим. Только не думайте, что вы так уж хорошо пишете. Недостатков много...

В воскресенье я отправился в Болшево.

Дом, где жил Заходер, стоял на небольшом участке, окруженном низким решетчатым забором. Возле калитки был звонок – редкость для того времени. Я позвонил. Из дома вышел и направился к калитке довольно внушительных размеров человек. Крупное лицо его с большими, чуть выпученными глазами, проницательными и насмешливыми, показалось мне необычайно выразительным. Одет он был в длинную шерстяную кофту домашней вязки и стоптанные туфли. Едва калитка открылась, на меня, весело лая, бросился пес и, положив грязные передние лапы мне на грудь, принялся лизать мои щеки и нос горячим мокрым языком.

– Вы ему понравились, – хохотнул Заходер. – Он не всех с такой радостью встречает.

Борис Владимирович слегка шлепнул своего любимца, сделав вид, что его отгоняет, и повел меня к дому.

Сначала мы вошли в большой зал, служивший одновременно столовой и гостиной. Посередине стоял стол, накрытый скатертью, а сбоку – кабинетный рояль. Я спросил, кто у них в доме играет.

– Никто, – ответил Борис Владимирович. – Но у нас часто бывают композиторы, те, что пишут музыку на мои стихи. Играют и наши друзья. Сам я стараюсь в город ездить пореже. Не люблю там бывать. Поэтому многие приезжают ко мне.

Из большой комнаты мы перешли в маленький кабинет. Письменный стол, заваленный бумагами и книгами, забитые до отказа полки за его спиной, кресло хозяина кабинета с одной стороны стола и стул для приходящих с другой – вот и вся нехитрая обстановка.

– Ну что ж, приступим, – усадив меня и усаживаясь сам, сказал Борис Владимирович и достал из ящика рукопись моих стихов.

Пройдясь по тексту и показав, что там не так, он выделил два маленьких стихотворения – «Мошки» и «Ветер», которые ему наиболее понравились. В них Борис Владимирович внес замечательные поправки. В первом, вскоре включенном мною в подборку для сборника «Между летом и зимой», в строчке «Не спалите ножки» заменил «Не спалите» на «Обожжете» – слово и более мягкое по смыслу, и более соответствующее по звучанию, ибо и в предыдущей строке «Осторожно, мошки» основным гласным является «о». А во втором – тоже улучшил последнюю строку «Такой я, каким ты представишь меня», заменив в ней «представишь» на «увидишь». Были и другие поправки, на которых Борис Владимирович настаивал, но от них я воздержался. Мне они показались не столь обязательными. Забегая вперед, скажу, что, когда спустя три или четыре года
в издательстве «Малыш» у меня вышла наконец многострадальная книжка «Не наступите на слона», в которую из предложенных Заходером я внес лишь те самые поправки в стихотворении «Ветер», Борис Владимирович, просмотрев все, вымолвил:

– Ну вот, видите, исправили все, как я сказал, и какая хорошая книжка получилась!

Уже при первой нашей встрече я робко и не слишком удачно спорил с Борисом Владимировичем о том, как надо писать детские стихи.

– Каждое слово в стихотворении должно быть абсолютно точным, единственным, – говорил Заходер.

– Почти каждое, – возражал я. – Ведь бывают случаи, когда чуть менее точное слово выбирается сознательно, чтобы придать мысли необходимую неоднозначность, многомерность. Мысль от этого становится глубже и объемней. Кроме того, длинный набор вроде бы лишних, пустоватых слов иногда делает строчку более смешной.

И в качестве примера я привел последнюю строфу из своего стихотворения «Песенка жирафа»:

Я умный,
Обаятельный,
Простой,
Очаровательный,
Веселый
И мечтательный.
Ну, словом,
Я – ЖИРАФ!

И все же Заходер был прав. При написании стихов необходима точность, единственность слова, а точно найденная неточность лишь подчеркивает этот закон.

На той первой встрече говорил  в основном Борис Владимирович, я больше слушал, ибо поучиться у Заходера было чему. Его саркастический и аналитический ум, на какую бы тему ни велась беседа, всегда высвечивал и выделял главное.

– Что вы из моих стихов читали? – спросил Борис Владимирович.

Я перечислил несколько его стихотворений, в частности «Кискино горе», «Сказочка», «Дождик»...

– Ну, это все старые. Давайте, я вам прочту новое. Мне оно самому очень нравится:

Ах, если бы Слоны
Носили бы
Штаны –
Какие бы
Материи
Были им нужны?
Никак не маркизет
И не батист, нет-нет!
Чертова кожа,
Рогожа
И вельвет!

– Не правда ли, – с гордостью продолжил Заходер, – мне удалось найти именно те материи, которые слонам подходят?

Потом он сказал, что не очень-то любит детей и что большинство его стихов скорее взрослые, чем детские.

– Вот, например, «Сказка про доброго носорога», – продолжил Борис Владимирович. – Она ведь совсем не детская. Если бы вы меня получше знали, то поняли бы, что я ее про себя написал.

И он тут же эту сказку прочел. Читал Борис Владимирович великолепно, со своей, только ему присущей интонацией, удивительно точно расставляя акценты и выделяя в стихотворении главное. При этом он слегка покачивал в такт головой и чуть выпучивал глаза, словно желая мимикой усилить впечатление, производимое на слушателя.

Уже при первом знакомстве Борис Владимирович сказал, что друзей у него мало, особенно среди писателей.

– На них нельзя положиться, – горько произнес он. – Все молодые приезжают только для одного – чтобы я помог им напечататься. Но я решил поступать так же, как Маршак. Когда, вернувшись с войны, я приехал
к нему со своими стихами – можете мне поверить, я тогда писал уже вполне прилично, – Маршак принял меня не слишком любезно и сразу предупредил, что помогать мне не будет. Пришлось пробиваться самому.
В середине пятидесятых я пошел редактором в издательство «Детский мир» – нынешний «Малыш». Оно тогда только открылось. Там и опубликовал «Винни-Пуха», который сразу же был замечен и имел успех. И лишь после этого Маршак сменил гнев на милость.

И все же Заходер клеветал на себя. Он помог не одному детскому писателю и поэту. Например, Эдуарду Успенскому или Ире Пивоваровой. В ту пору, когда я бывал у него, он пытался помочь со вступлением
в Союз писателей Вадиму Левину, которого любил и считал необычайно талантливым.

Однажды Борис Владимирович рассказал мне о приезде в Россию американского поэта Вильяма Дж. Смита.

– Вы ведь знаете, я перевел несколько его стихотворений. – И Заходер прочитал мне два из них, «Кошки» и «Пол и потолок». Второе, совершенно замечательное, я тогда услышал в первый раз. Оно и сейчас почему-то печатается крайне редко.

– Кроме меня сделал несколько плохоньких переводов и Андрей Вознесенский, – продолжал Борис Владимирович. – Так вот, в честь Смита был устроен вечер. И вел его, конечно, Вознесенский, который все время тянул одеяло на себя. Он читал свои ужасно скучные переводы.
А меня даже не пригласили на сцену, объяснив это тем, что я перевел
у Смита только детские стихи. А ведь мой «Пол и потолок» совсем не детское стихотворение. И потом, положа руку на сердце разве поделки Вознесенского можно сравнить с тем, что сделано мною?

Как-то раз я признался Борису Владимировичу, что пишу тексты для раскрасок. Я зарабатывал мало, но, самое главное, у меня книжки еще не выходили, и раскраска воспринималась как пусть неполноценная, но книжка. Заходеру это не понравилось, и он сказал:

– Нельзя заниматься поденщиной, руку испортите. Писатель, если он настоящий, должен писать только о том, что его волнует. Что деньги? На них свет клином не сошелся. Можно прожить и без них. А книжки у вас еще будут.

Мне такой максимализм Бориса Владимировича с каждым годом становился все больше по душе. И уж, конечно, по душе он теперь, когда большинство писателей работают в основном ради заработка.

Для меня Заходер был и остается самым любимым и самым главным нашим детским поэтом, великим переводчиком детских книг и вообще человеком, с которым было, может быть, трудно, но необычайно интересно общаться.