Книжная лоция

Ольга Корф

Юмор эпохи всеобщей депрессии

За последние 10–15 лет на полках библиотек появились книги современных авторов, которые представляют собой авангард новой детской литературы. С некоторыми из этих писателей вы могли познакомиться, читая периодические издания. Старые журналы и газеты, которые вы, возможно, предусмотрительно сохранили, – «Трамвай», «Куча мала», детская страничка «Маленькая тележка» в газете «Семья», альманах «Колобок и Два Жирафа», – помогут вам увидеть, как радикально изменилась детская литература, какие новаторские произведения появились в трудные для страны времена.

Тима Собакина я впервые увидела на открытии Недели детской книги в самом начале 90-х. Радостно и вкусно, словно дразня слушателей, он пел свою знаменитую «Булочку с маком»:

Вижу большие следы на дороге,
Тут, вероятно, прошли носороги.
Видно, спешили они в гастроном,
чтобы купить себе
булочку с маком...

Тогда с едой в стране было плоховато: бывало, придешь домой с работы, а дети гордо предъявляют полученную в школе гуманитарную помощь: пятикилограммовую американскую банку зеленой фасоли! Но весь зал, словно прогоняя неизбежно приходящие в голову мысли о еде, душераздирающе весело смаковал рефрен: «Ням-ням-ням...Ням-ням-ням!». И сочувствие носорогам («Зря торопились они в гастроном: не оказалось там булочки с маком...»), и разочарование, и обида на то, что не только в песенном, но и в реальном гастрономе не окажется булочки с маком, совершенно улетучивались под напором жизнеутверждающей поэтической энергии. Да, булочки у нас есть не всегда, и вообще неприятностей хватает, зато мы вместе можем смеяться и петь, и, согревая друг друга душевным теплом, выберемся из «черной полосы», – говорили детям и взрослым молодые детские писатели.

Юмор стал спасательным кругом, который новая волна детской литературы принесла детям в то время, когда переворачивался мир, полюса менялись местами, и компас, лишая людей ориентиров, метался, показывая «аномалию»... Можно сказать, что детская литература, «смеясь, расставалась со своим прошлым», но это не правда, потому что с прошлым она не расставалась, а смеялась над настоящим. И заботилась о будущем обделенных, обиженных, брошенных на произвол судьбы детей. Взрослые были заняты своими делами: решали массу житейских проблем, суть которых сводилась к борьбе за выживание и приспособление к новым условиям. Именно детские писатели призвали взрослых вернуться к своим детям, помочь им справиться с бедами и невзгодами, разрушавшими человеческую личность. А это можно было осуществить, только сохранив здравый смысл, верность основополагающим ценностям и чувство юмора. Главным устремлением авангардной детской литературы было объединение детей и взрослых. И эта внутренняя установка, сплотившая талантливых писателей, была важнее всего остального – создания нового литературного языка, освоения новых жанров, расцвета иронии в детской литературе.

Я не случайно завела речь о еде. В то время, когда, кроме банок селедки, мало что можно было обнаружить в магазинах, даже с этими банками происходили чудеса – как в сказке Олега Кургузова «Селедка на свободе»:

– Давай полакомимся селедочкой, – предложил мне папа. И воткнул в селедочную банку консервный нож.

– Швабода! Швабода!

Ирония в этих нескольких строчках касалась и еды, и свободы, поскольку в жизни наметился явный перекос: первого было слишком мало, второго – слишком много.

Тим Собакин и Олег Кургузов стояли у руля самого знаменитого детского журнала новейшего времени – «Трамвай», который с одинаковым интересом читали и дети, и взрослые. Юмор и ирония были мощным средством воздействия на читателей. Игровая стихия, пиршество веселой фантазии нисколько, однако, не уводили читателей от проблем реальной жизни. Их «Детский остров» не был убежищем под стеклянным колпаком. «Трамвай» курсировал по настоящему городу, и сменившая его «Куча мала», а позднее – альманах «Колобок и Два Жирафа», которым руководил Михаил Есеновский, занимались важнейшим вопросом того времени – сохранением основных нравственных ценностей, без чего не могло быть и речи о выживании детской души. Писатели новой литературной волны не могли примириться с происходящим в окружающем мире, настолько он порою находился во власти абсурда, но и путь критиканства и отрицания считали непродуктивным. Точку опоры они нашли в естественной среде обитания любого нормального ребенка – в семье.

Уверенные в том, что в основе отношений детей и родителей должны быть любовь и взаимопонимание, писатели не могли отвернуться от реального положения дел, и, чувствуя, что современная семья – это не то место, где «тишь да гладь», пафос «приглушали» иронией.

В прежние времена ирония считалась неорганичной в детской книге, противопоказанной ей. Давний опыт работы с читателями младшего школьного возраста подтверждал, что дети иронии не улавливают, не чувствуют, а из-за этого читательское восприятие лишается цельности, авторское полотно распадается. О разрушительности иронии, о негативном ее влиянии на «незрелую детскую душу» сказано было немало, причем, от нее старались оградить не только младших школьников, но и подростков. С тех пор кое-что в читательском восприятии литературы изменилось: младших школьников ныне иронией не удивишь. Дети прекрасно понимают, что «под   папа написал маме, когда они еще не были женаты. Остыло письмо за годы.

Тут они оба притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.

Однако не таков герой Кургузова, чтобы остаться в стороне, не помочь самым любимым людям на свете:

Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними.

Одиночество ребенка – тоже тема в литературе не новая, но никогда прежде не звучала она так настойчиво и обостренно. В рассказе Марины Москвиной «Сейчас он придет и будет весело» герой, Андрюха Антонов, оставшись один дома, переживает страшные минуты, когда в квартиру проникают грабители и убийцы. Наивысшее напряжение выражено в невозможном с точки зрения здравого смысла сообщении Андрюхи: «Они ограбили меня и убили», – и если бы смесь воображаемой и истинной реальности не разделяла спасительная ироническая интонация, дети подумали бы, что все происходящее – чистая правда, настолько ситуация в рассказе точно, хоть и очень концентрированно, отражает происходящее в жизни. И хотя кончается все хорошо: приходит папа, и страхи улетучиваются, – опасность, грозящая детям на каждом шагу, остается. Из прежней литературы дети знали, что за помощью надо обращаться к взрослым, и даже если ты потерялся на шумных городских улицах, любой посторонний дядя отведет тебя домой.

Постепенно детям стали внушать другое: нельзя разговаривать с незнакомыми, открывать дверь неизвестным, брать конфеты у чужих и садиться в машину к «добрым» дядям, обещающим прокатить. Недоверие и осторожность стали основой безопасности. Наиболее иронически внятно эта идея выражена, по-моему, в рассказах Юрия Нечипоренко. Расслабляться не приходится, предупреждает он читателей в рассказе «Солнечные иголки»¹, кругом – угрозы, неожиданные и страшные, например, американцы якобы придумали особые облака из иголок: опасно выходить из дому – наше правительство призвало население не появляться под открытым небом. Граждане могут попасть под дождь из американских иголок, причем, это дождь незаметный – человек даже не почувствует, как превратится в мелкое решето.

______________

¹ Колобок и Два Жирафа. – 2000. – № 2. –  С. 218.

Детские страхи, подогреваемые безудержным воображением рассказчика, материализуются с бешеной скоростью и держат ребенка в таких крепких тисках, что освобождение кажется невозможным. В рассказе «Компостирование»² мальчик с родителями оказывается на вокзале. Папа уходит компостировать билеты, а сын с мамой остается стеречь чемоданы: Сидим на скамейке, солнце палит нестерпимо, и воняет шпалами, мазутом, горелой сталью, тормозами, и главное, конечно, – пахнет опасностью.

_______________

² Колобок и Два Жирафа. – 2001. – № 1. –  С. 100.

Попутно замечу, что появившиеся в 90-е годы современные «страшилки», ставшие столь популярными у младших школьников, на мой взгляд, не только и не столько помогали детям изжить страхи, как трактуют их суть психологи, а предостерегали, предупреждали об опасности. Преображенные иронической прозой, они быстро превратились в «смешилки» (одна из книг Юрия Вийры так и называлась – «Страшилки-смешилки»), потому что напугать детей – дело нехитрое, ужасов и в жизни хватает (чем не страшилка история о китайской шапке, из-за которой девочка, носившая ее, серьезно заболела?), а вот с помощью юмора, через ироническое развенчание страха, призвать детей к осторожности, к ответственности за свои слова и поступки – задача более серьезная. Было время, когда в жанре страшилок «отметились» многие детские писатели: издатели подобные книги печатали, опираясь на постоянно подогреваемый читательский интерес. И благодаря этому, что греха таить, весьма ограничивающему писательские возможности жанру, к читателям просочились талантливые и очень разнообразные произведения современных авторов.

К примеру, некоторые страшилки Сергея Седова. Одна из них – «Интерактивная смерть»³ – предупреждение любителям переключаться с канала на канал:

____________________

³ Классики : Лучшие рассказы современных детских писателей. – М. : Дет. лит. ; Эгмонт Россия, 2002. – С. 86.

Один парень тоже баловался с кнопками пульта и вышел на подпольный канал. Там шел интерактивный опрос населения. И вопрос был такой: что лучше – жизнь или смерть? И если жизнь, то нужно было позвонить по такому телефону, а если смерть – то по другому...

– Дай-ка приколюсь! – думает парень. – И позвонил по второму телефону. И в то же мгновение скончался!!!

Недавно сам Сергей Седов, утверждая, что жанр страшилки не терпит несерьезного, безответственного отношения, не допускает приблизительности, «разболтанности» деталей, как приговор, произнес: «Уж умерла, так умерла!». В его страшилках все серьезно (и прежде всего – урок, поучение), но ироническая интонация позволяет достичь такого уровня отстранения, что мысль, безупречно выведенная логически и сформулированная так жестко, словно высечена на камне, парадоксальным образом только кажется ясной... Потому что за внешним слоем обнаруживается еще один, сопряженный не с логикой абсурда, а с нормальными человеческими представлениями. Простая и бесспорная мысль о том, что ребенок должен учиться хорошо, иначе ему потом трудно придется в жизни, поразительно воплощается в страшилке «Убойная доска»⁴.

__________________

⁴ Там же. – С. 89.

Вообще со школой связаны многие страшные истории. Вот одна из них.

О своем ножике. Но от этого для меня не последовало ничего хорошего.

Очень зря.

Рассказы Б.Минаева из книги «Детство Левы» и продолжение историй об этом герое – «Гений дзюдо» – рассказы о муках растущей души. Это блестящая психологическая проза, в которой раскрывается особенный детский характер в особенных обстоятельствах, притом, это настоящая ироническая проза, потому что взгляд взрослого – автора – сопровождает напряженное самопознание героя.

Многие не считают эти книги детскими. Ну да, взрослым хочется их присвоить: такие откровенные, глубокие и талантливые произведения и во взрослой литературе редкость, но, имея опыт чтения прозы Минаева с детьми (и не только с подростками, но и с младшими школьниками), утверждаю, что Лева с его душевными муками необходим современному юному читателю. Как и старый тополь, многое уходит на наших глазах из жизни – порой с нашей помощью, иногда – против нашей воли, – но память об этом и сожаление что-то могут предотвратить, кого-то предостеречь. Чью-то уснувшую совесть разбудить...

Герой Минаева вроде бы «человек общественный» – он и в кружки во Дворце пионеров записывается, и боксом занимается, и в больницу попадает, где без компании просто не обойтись, и в разные игры играет с ребятами во дворе, – но он тоже одинок. Как бывает одиноким всякий человек во время размышлений о сложных жизненных вопросах. Кому-то может показаться, что все Левины беды проистекают оттого, что он мальчик интеллигентный, в смысле, из интеллигентной семьи. Таково большинство героев современной литературы, и это, конечно, важно, потому что слово «интеллигент» многозначно, но важнейшая его составляющая – человек, способный к размышлению, человек думающий. Действительно, у героев Москвиной, Седова, Вийры, Кургузова, Минаева, Есеновского, Георгиева ум острый, глубокий, оригинальный. Мозги у литературных героев работают хорошо, что очень привлекает читателей, но гораздо важнее, как работает душа.

А душа не может быть вещью в себе. Только общаясь с другими, заботясь о других, любя других, можно стать полноценным человеком. Когда у Левы из рассказов Минаева появляется брат Мишка, его жизнь меняется – становится и сложнее, и лучше. Андрюха Антонов, герой Москвиной, познает счастье дружбы, общаясь с уникальной собакой: Кит не просто любит и понимает мальчика, он расцвечивает его жизнь радостными красками. Название книги Москвиной – «Моя собака любит джаз» – ключ к пониманию того, что все происходящее – необыкновенно. Кит – собака замечательная, по меньшей мере он – заколдованный принц, но более вероятно, что это существо неземное. И другие герои ему подстать. «Все мы инопланетяне на этой земле», – слегка меланхолично подытоживает Москвина. А в одном из сборников Кургузова – «Наш кот – инопланетянин» – верным другом маленького героя оказывается кот Лукаша, также наделенный неземными, фантастическими способностями.

В жизнь современных героев часто вмешивается волшебство или какие-то замаскированные пришельцы, благодаря которым скука, печали, обиды, страхи улетучиваются. Даже одиночество можно преодолеть, если на полную мощность включить фантазию, – эта идея сияет в творчестве Михаила Есеновского как гирлянда из разноцветных лампочек на новогодней елке.

У мальчика Никиты, героя самой первой повести Есеновского «Папа Большой и Папа Маленький»⁵, мама умерла, когда он был еще грудным младенцем. И он предложил папе завести хотя бы братика. Папа долго ничего не предпринимал, а потом: Поднатужился как следует и родил Никите братика. Самостоятельно, без посторонней помощи. У взрослых всегда так: сначала отговорки «отстань» да «отвяжись», а попросишь хорошенько – все сделать могут, только притворяются.

_______________

⁵ Написана она была в начале 90-х, а опубликована полностью в альманахе «Колобок и Два Жирафа». – 1999. – № 2. – С. 74.

Папа Маленький был точной копией Папы Большого, поэтому Никита их так и называл, но главное – любимое занятие у них было одно и то же – воспитывать своего Никиту. Воспитывали постоянно и разнообразно – в кино, в метро, на даче, в парикмахерской... Личным примером и «от противного». Однако это воспитание всегда было интересным и доставляло радость, которую и должны испытывать родные люди от общения друг с другом. Да и не только родные, а вообще хорошие. Однажды Папа Маленький совершил «воспитательную промашку»: он потерял Никиту в метро. Никита уехал в поезде, а Папа Маленький задержался на перроне, чтобы посмотреть, как вагоны сцепляются друг с другом. Папа Маленький бросился вдогонку, но, оказавшись на следующей станции, сразу про Никиту забыл: По всей станции стояли в полный рост, как живые, металлические люди: матросы, партизаны, спортсмены, рабочие... А Никита тем временем беседовал с милиционером:

– Так, значит, папа у тебя потерялся, – говорил веселый молодой милиционер. – Это ничего. Обычно, наоборот, дети теряются. А папу мы в два счета найдем. Может, он домой пошел и там тебя ждет?

– Да, разносторонний человек... – протянул милиционер. – Но все же попробуем.

И когда появившийся, наконец, Папа Маленький произнес яркую «воспитательную речь», милиционер разинул рот, хотел что-то сказать, но так и остался сидеть с раскрытым ртом, пока Папа уводил Никиту:

– Космонавт, читать не умеет, адреса не знает... – наконец пробормотал он. – Инопланетяне! Как же это я сразу не догадался!

Михаил Есеновский обладает такой необыкновенной степенью свободы (об освобождении в широком смысле – потрясающая повесть «Гипноз Иванович⁶» – романтически-ироническая песнь о безграничности творческих возможностей), что всегда строит произведение по законам, установленным только им самим, и никакие каноны и правила, приличествующие текущему рядом литературному процессу, не могут сдержать катастрофический «беспредел»» его фантазии. Есеновский творит так естественно, как это делают разве что сами дети. Он все время играет, но играет, как мы говорили в детстве, «по правде», не обманывая читателей в главном: к основополагающим в жизни вещам он относится серьезно. А вот понимание этих серьезных вещей приходит благодаря юмору и иронии.

____________________

⁶ Колобок и Два Жирафа. – 2000. – № 2. – С. 98.

Рассказывая свои неправдоподобные и при этом абсолютно логичные истории, он убеждает нас, что дети и взрослые не разделены пропастью времени, они так похожи (как похожи дети, верящие в инопланетян, и молодой, но все-таки взрослый милиционер!), что найти общий язык – пара пустяков, стоит только захотеть. Всего-то и нужно, что иметь воображение, уметь играть и верить в чудеса. И тогда на самом деле обязательно произойдет то, что произошло в конце повести, – в доме появилась мама.

Любовь к близким людям, уважение к ним – основа правильных взаимоотношений со всем миром. И еще – чувство собственного достоинства. И еще – умение, не отчаиваясь, преодолевать трудности. И еще – способность достигать цели, не толкаясь локтями. И еще – умение спрятать кулаки в карманы, чтобы разрешить противоречия другим способом. Об этом говорили писатели 90-х в еще не опубликованных тогда произведениях.

Они старались смягчить самые острые конфликты, учили по возможности избегать их, потому что в основе многих конфликтов часто лежит не разность интересов, а элементарная глупость. И в рассказе «Тигр» Сергей Георгиев остроумно с этой глупостью расправляется: охотник и тигр, непримиримые враги, подумав хорошенько и найдя подходящие поводы не связываться друг с другом, расходятся в разные стороны, решив, что называется, поберечь шкуру.

И в смешных «завийральных» историях Юрия Вийры неприятности, происходящие с любимой его героиней, дочерью Алисой, становятся поводом для внешне совершенно несерьезных, а на самом деле, глубоких и значительных психологических открытий, которые помогут любому ребенку преодолеть страх, обиду, одиночество. «Мой папа – Мюнхгаузен» – гордое название книги Вийры, утверждающее торжество фантазии над любой несправедливостью в жизни. Главное – разговаривать с детьми, интересоваться происходящим в их жизни, делиться опытом, но не в форме назиданий, от которых у большинства детей «вянут уши», а в форме веселых воспоминаний о собственных детских приключениях. Если их и не было на самом деле, то они точно существовали в воображении. Даже иронические названия папиных бесед с Алисой настраивают читателей на определенную волну: «О вреде и пользе храпа», «О вреде и пользе чистки зубов», «О вреде и пользе прогулов», «О вреде и пользе чтения», «О вреде и пользе страха перед темнотой»... Главный импульс, передаваемый этой волной, – в литературном произведении своя логика, поэтому в нем может произойти то, что невозможно «на самом деле». Помню, как восхищались дети фантастической концовкой рассказа Кургузова «Солнце на потолке», когда герой, переодевшись по указанию мамы в старую рубаху, лезет за солнечным лучом на потолок...Чувствовали они, что душевное состояние героя, его настроение, мироощущение важнее правдоподобия, и сами следовали за ним, как он следовал за солнечным лучом, заряжаясь мощной жизнеутверждающей энергией.

В книгах ведущих писателей 90-х мир, преображенный фантазией, оказывался истинным. Глобальный конфликт, обозначенный новой литературой, – это конфликт между психикой ребенка и удушающей неправдой жизни. По-разному раскрывали его сказка, страшилка и реалистическая проза – хотя последнее определение весьма приблизительно: настолько сильны в этой прозе фантастические элементы, – но в каждом из этих жанров чувствительной болью отзывался нерв современной жизни. Тяжесть, навалившаяся и на детей, и на взрослых была такой, что и многие взрослые не выдерживали, ломались, впадали в депрессию. Юмор уже не мог помочь, только неустрашимая ирония – не солнечные лучики, пробивающие тучи, а ослепительная молния, – могла осветить темные углы...

Юмор эпохи всеобщей депрессии, точнее, просветляющая ирония – знак победы добра над злом, победы правды воображения над ложью жизни, победы любви к детям над «службой законам рынка». Взрывная волна, вызванная этой литературой, в последние годы несколько пошла на убыль: безвременно ушли из жизни Юрий Вийра и Олег Кургузов, почти не появляются новые детские стихи Марины Бородицкой, во взрослую прозу основательно погрузилась Марина Москвина, замолк (будем надеяться, что на время) Михаил Есеновский, но остаются в строю Сергей Седов, Борис Минаев, Сергей Георгиев, Юрий Нечипоренко, Игорь Жуков, Татьяна Рик... Они продолжили ту линию развития отечественной детской литературы, для которой забота о душевном здоровье ребенка означала формирование в нем устойчивых нравственных основ, настолько прочных, что они впоследствии должны будут выдержать и разрушительный подростковый негативизм, и абсурдные реалии окружающего мира.