Записки бывалого пирата

Павел Френкель

ЭНДЕ и КОВАЛЬ*

___________________

* Отрывок из повести «Тишинка. Поздний дневник».

Впервые я услышал «говорящее» имя Энде (по-немецки – «конец») в конце семидесятых. Решил – псевдоним. Потом выяснилось: фамилия настоящая, унаследованная от отца-художника.

В Детгизе попросили написать внутреннюю рецензию на его новую повесть «Бесконечная история». Созданная в жанре «фэнтези», она мгновенно взлетела на первое место авторитетнейшего в Германии списка бестселлеров в журнале «Шпигель» и удерживалась на самом верху рекордное время. Говорят, дольше, чем повести немецких Нобелевских лауреатов Генриха Белля и Гюнтера Грасса.

Книга мне очень понравилась, и я написал пространную, восторженную рецензию, которая, однако, чем-то
(скорее всего откровенным восторгом) смутила завотделом иностранной литературы. Что-то она там учуяла своим таможенным нутром, заподозревала. И заказала еще одну рецензию – доктору философии. А тот книгу, с позиций «идейно-философских» приложил так, что путь к читателю ей был заказан более чем на десятилетие, до начала девяностых.

Но между мной и Энде протянулась тоненькая ниточка. Его близкие друзья в Мюнхене были и моими давними друзьями. Одна из них, Бинетте Шредер,– уже тогда имя в мире книжной графике,– проиллюстрировала и оформила книгу его стихов, которую подарила мне. В письмах к ней я сообщал о ситуации вокруг «Бесконечной истории», о своих публикациях. В ответ же получал от Энде приветы. И однажды ко мне в руки попал от него адрес с телефоном. Надо знать Энде, чтобы этот факт оценить. По натуре он был человек совершенно не богемно-тусовочный. Со своей женой-японкой немало времени проводил на ее родине. В Мюнхене оба жили тихо, замкнуто и гостей принимали по великим праздникам.

Микаэль Энде. Рис. Б.Шредер

Грянула перестройка. Жизнь начала стремительно меняться. К этому времени, благодаря средствам массовой информации и фильму («Бесконечная история»), в России об Энде знали уже многие.

Однажды мне позвонил Юра Коваль, с которым нас связывали теплые товарищеские отношения. Юра подробно расспросил об Энде и сказал, что собирается в Германию со своей молодой женой, знающей языки. «Очень хочу познакомиться с Энде! Помоги!»

Я заветный телефончик дал, но честно предупредил: шансов мало. И посоветовал действовать через Международную Юношескую Библиотеку в Мюнхене.

Приехал Юра из Мюнхена окрыленный. Поведал, что случилось чудо: после дипломатичных звонков и рекомендаций из МЮБ Энде все-таки Ковалей принял. Правда, не дома, а в уютном ресторане. К изумлению гостей он оказался очень приветливым и щедрым. Во время застолья обнаружилось, что Юру и Михаэля многое роднит. Оба художники широчайшего диапазона: пишут прозу и стихи, причем, и для детей и для взрослых, много рисуют и живописуют, оба сочиняют песни на свои тексты и сами же их исполняют под гитару.

Автопортрет Юрия Коваля

После ресторана Энде неожиданно повел гостей к себе домой! Проговорив полночи напролет, спев по очереди немало песен под гитару, наши писатели прониклись друг к другу такой симпатией, что Юра – по его уверению «спонтанно» (думаю, это все же была его «домашняя заготовка») предложил Энде написать вместе книгу.

– Как же мы ее будем писать? – спросил озадаченный Энде.

– Как в шахматах: мой ход, ваш ход.

– А как я прочитаю ваш?! – еще более изумился Энде.

– Это не проблема!– импровизировал Юра. – Положим, я написал первый рассказ. Отдал его Павлу (мне). Мы с ним практически соседи. Он перевел его на немецкий. Переслал вам. Вы написали продолжение, переправили его Павлу в Москву. Он перевел его на русский. Передал мне. Вот так, троицей, с Божьей помощью, и доберемся до финала. А если мы еще сами книжку проиллюстрируем, то это будет лучшая небывалая история.

И Энде дал согласие.

Все это мне и рассказал вдохновенно Юра Коваль, заключив сакраментальным вопросом: «Третьим будешь?»

Я согласился, не раздумывая.

История мировой литературы знает немало случаев, когда у одного произведения было двое соавторов, порой блистательных. Но они подписывались под единым общим текстом. Известны редкие попытки создать коллективную книгу «по переписке». Но в этом случае речь шла либо о публицистических размышлениях, либо о рассказах разных писателей на общую тему, произвольно собранных под одной обложкой.

Тут же за дело брались писатели несомненно самого высокого европейского чина (имею в виду, разумеется, Энде и Коваля), намеревавшиеся создать общее произведение по принципу эстафеты: рассказ каждого сюжетно должен был продолжать текст соавтора.

Книга обещала стать сенсацией.

Договорились, что первый ход сделает автор идеи. И вскоре Коваль попросил меня для начала ( «Е2–Е4», –
шутили мы) перевести один свой рассказ. Про рыжего пиратствующего кота, любящего нежиться в солнечном луче. Я, как мог, постарался. Ни потом, ни прежде не было в моей жизни более трудной переводческой задачи.

Готовый перевод вместе с Юриным рисунком кота на цветном слайде я переправил Энде. Вскоре мне от него пришло письмо, самое одобрительное. Рассказ понравился, перевод тоже. Некоторые нюансы Энде хотел бы уточнить с нами после возвращении из Японии, куда как раз собирался с женой – на неопределенное время.

Мы с Юрой напряженно ждали. Потом я стал аккуратно забрасывать удочки: как, дескать, дело движется? В ответ доносились извинения и ссылки на загруженность. А вскоре и они прекратились. Энде исчез, канул, запропал. Ни слуху ни духу. Никакие мои мюнхенские связи не срабатывали: он сделался недостижимым и ирреальным, как его проза. В итоге история и впрямь стала небывалой.

Встречаясь, мы с Ковалем всякий раз пытались найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Искренне расстроенный Юра терялся в догадках. У меня имелась своя версия, но я помалкивал.

Теперь скажу, к какому выводу я тогда пришел. На мой взгляд, Юра изначально допустил стратегическую ошибку. Замечательный рассказ о коте, один из моих любимых, был сам по себе абсолютно завершенной новеллой, не содержащей фермента интриги и развития. К тому же, несмотря на малый формат и внешне бесхитростную фабулу, он был весьма изощренным, даже изысканным стилистически, что создавало дополнительные трудности для соавтора.

Сейчас (как обычно, задним умом) думаю: эх! не стоило Юре брать готовое. Лучше б он написал что-то новое, интригующее, легкостопное. С точным читательским адресом. Юра это, вне всякого сомнения, мог сделать блестяще. Но ему, скорее всего, ужасно хотелось показать Энде, незнакомому с его творчеством, что он– мастер! И Энде наверняка Юру оценил. Однако делу это не поспособствовало, даже наоборот. Мало того, Энде к моменту встречи с Ковалем (я потом вычислил) «болел» другим сюжетом. Не знаю, чем он руководствовался, когда соглашался. Скорее всего, поддался порыву. Но, прочитав Юрину новеллу, сильно задумался и в какой-то момент решил «уйти по-английски».

Мы с Ковалем не остыли к Энде. Я читал все, что выходило из– под его пера, в том числе пьесы, стихи и оперные либретто. А Коваль однажды зазвал меня к себе, чтобы показать перевод одной из книжек-картинок Энде, сделанный вместе с женой. В 1995 году, с небольшой разницей во времени, Коваль и Энде скоропостижно скончались.

Кроме года смерти их невольно объединило и то, что они так и не получили главной премии в мировой детской литературе – золотой медали Х.К. Андерсена, которую несомненно заслуживали. Юрий Коваль выдвигался от России дважды, причем именно в те годы, когда я был членом Международного жюри по премиям Андерсена. Как я ни сражался, мне в одиночку не удалось обратить в свою веру остальных членов жюри, плохо знакомых с его творчеством ( переводов на иностранные языки было мало) и преследовавших прежде всего собственные интересы.

И все же, все же: Энде и Коваль встретились, познакомились, ощутили душевное родство, спели друг другу под гитару. И даже надумали сочинить историю. Разве этого мало?..