«Отечество нам Царское село…»

Памяти Натальи Збаровской

Вечность назад – в начале девяностых, у нас с Натальей появилась идея: поехать на выходные за город. Просто погулять и полюбоваться на красоту дворцов и парков. Наташа предложила посетить ее «малую родину», чем вызвала немалое мое недоумение. Я и не подозревала, что она могла родиться где-то «на стороне» – она была петербурженка до мозга костей. Оказывается, изначально ее родители жили в Пушкине, где Наталья и провела счастливо первые семь лет жизни. Потом семья получила квартиру в Ленинграде, тут же обменяла ее из новостроек на обжитое левобережье Невы. До библиотек – детской и взрослой – десять минут ходьбы. Спрашивается: кем могла стать интеллигентная девочка с гуманитарными склонностями в таком окружении?!

В отличие от Наташи, я – сухой аналитик, лишенный дара писать. Вспомнилась мне эта прогулка, потому что я действительно не догадывалась, что Наташино детство прошло в Царском Селе. Возможно, тогда я лучше стала понимать, откуда в ней такое сочетание прекрасного аналитика и поэта – во всем: в работе, в дружбе, в любви.

…Для прогулки был выбран солнечный день; ничто, вопреки обыкновению, не нарушило наши планы, и мы прибыли в Пушкин. Мне казалось, что я неплохо представляю город – не раз бывала там с экскурсиями. Но в любом музейном городке есть местечки и пространства для «своих». Вот по ним-то мы побродили всласть. Наташа показала мне дом, где родилась и окна родной коммуналки. Потом мы пошли в Александровский парк, пребывавший тогда в полном запустении. И мне был подарен главный секрет местных жителей: дырка в заборе между Александровским и Царскосельскими парками. Через которую коренные царскоселы и попадали в парк, не толкаясь с досужими туристами. Местечко у забора было страшновато-запущенным. И мы поспешили на главные аллеи.

Зинаида Серебрякова. Озеро в Царском Селе, 1912

Наташа рассказывала, как зимой они с папой гоняли на лыжах по аллеям и через мостики. И говорила так «вкусно», что запахло снегом. Мы полюбовались фантастическими газонами и снова ушли в парк – несть в нем числа неведомым чужому диковинным уголкам. Радостно и щедро показывала Наташа Китайский городок, беседки, заброшенные пруды и бывшие водопады. Она любила этот город больше и чище, чем огромный Ленинград – так можно любить только воспоминания счастливого детства…

Довольные, уставшие, притихшие – каждая от своих мыслей – возвращались в город.

Прогулка эта была одной из редких удач – обычно нам просто не удавалось провести вместе сколько-то свободного времени. А потом его стало совсем мало… И когда Наталья начала писать стихи – уже после тридцати – невольно подумалось: наверно, было что-то в воздухе ее отечества, что будило в логически безупречном уме желание создавать хрупкую красоту слов.

Были и другие истории, но я не уверена, что она хотела бы о них рассказывать еще кому-то. Потому что она держала удар, как говорят. И старалась скрыть боль, которой было многовато для одной судьбы.

Елена Черний