Постраничное плавание

Янош

Ханс-счастливчик

Жил-был на свете Ханс-счастливчик, который радовался всему, что бы с ним не приключилось. Еще в младенческом возрасте выпал он из кроватки. Но лишь обрадовался и подумал: «Кровать-то могла быть выше; тогда б я еще сильнее грохнулся и, чего доброго, сломал себе шею.»

Когда он подрос, мальчишки, порой, швыряли в него камнями, стараясь угодить в голову. А он знай себе макушку потирал да радовался, что камень не слишком большой оказался. Словом, при любых обстоятельствах Ханс-счастливчик был весел, насвистывал песенку, улыбался солнышку, равно как и дождю, не говоря уж о снеге! Решил он однажды идти работу искать, но едва переступил порог, как его тут же сбил мотоцикл. Ясное дело: нога – в гипсе, брюки?– в клочья, он – в больнице. Другой бы в отчаяние пришел, а наш Ханс обрадовался и говорит:

– Хорошо, что воскресные брюки в чемодане, не то от них тоже одни клочья остались бы. А уж этим старым как раз в обед сто лет.

Зажила у него нога, и Ханс вновь в путь-дорогу пустился. В конце концов нашел он мастера, у которого проработал целых семь лет. Пришлось ему однажды в лютый холод деревья в лесу рубить. Присел он отдохнуть и перекусить, да тут же и заснул. Когда лесник его нашел, он совсем Богу душу отдавал.

Тут уж радости Ханса не было границ:

– Эх, хорошо-то как, что вы меня растолкали! Замерз бы я насмерть на таком холоду!

Как семь лет истекли, мастер ему и говорит:

– Ну, по труду и плата. Сколько на тебя ни взвали, все тебе нипочем. Все с тебя как с гуся вода. Вот и дам я тебе гуся.

И дал он ему за семь лет работы одного гуся.

Ханс, знамо дело, обрадовался. И так рассудил: «Целый гусь – это ж целое богатство! Я его обменяю на поросенка и дам ему подрасти. Свинью я обменяю на теленка и дам ему подрасти. Корову поменяю
на жеребенка и дам ему подрасти. Жеребенок вырастет и станет скаковой лошадью. Тогда я ее обменяю на слиток золота и заживу, как у Христа за пазухой. Или лучше я гуся съем. Жаркое из гусятины я просто обожаю. А еще штаны гусиным пухом подобью: зимой тепло будет. Вот счастье-то мне привалило!»

И он отправился домой к матери. Светило солнце, пели птицы, Ханс уселся под дерево. Тут гусь от него и сбежал.

Ханс бросился за ним, но потом вернулся к дереву, сел и молвил:

– Эка невидаль – гусь! Вот коли б это лошадь была! Просто счастье, что не лошадь от меня сбежала, а какой-то гусь. Нет, если б это была лошадь, я бы страсть как обозлился!

На радостях он соснул часок, а потом зашагал дальше.

Дома было так хорошо, что Ханс нарадоваться не мог. Да и матушка в добром здравии пребывала. Улегся он в саду и решил как следует отдохнуть. Но через три дня война началась. И его забрали в солдаты.

– Как здорово, мать, – сказал он на прощанье, – что война еще три дня назад не началась. Разве б я тогда сумел столько дома побыть.

А на войне ему снарядом ногу оторвало. Зато вторая осталась. Двух ног лишиться куда хуже ! Он бы тогда вовсе ходить не мог. Уж как Ханс этому радовался...

Войну их армия проиграла, и Ханс сказал матери:

– Радоваться надо, что не мы победили. Не то бы наш король в раж вошел и вскоре, чего доброго, новую войну затеял!

Решил Ханс жениться. Досталась ему в жены Лиза, редкая лентяйка с вечно нечесанными патлами и толстым задом. Она только и делала, что день-деньской на диване валялась.

А Ханс-счастливчик нарадоваться не может:

– Повезло мне с Лизой, что она не козел. Козел молока не дает – раз. Отдельное стойло ему подавай?– два. Не в кухне же его держать. К тому же он прожорлив: в сутки стог травы сжирает. Это три. Да и вонюч
ко всему. Пять!

Только в один прекрасный день Лиза от него сбежала. Укатила с одним смазливым типом, что подвязки для чулок продавал, да глазки ей строил.

Обрадовался Ханс, что от лентяйки Лизы избавился. Но через три дня она вернулась. Обивать пороги с чемоданом, набитым чулочными подвязками, оказалось для нее непосильным трудом.

Однако Ханс и этому обрадовался: теперь ему было не столь одиноко.

Так он и жил. Не успел оглянуться, как состарился. А когда пришло время помирать, он улегся и сказал:

– Славное я знал, однако, времечко. Грех жаловаться: пожил немало. И веселье было, и удача мне сопутствовала – всегда и во всем.

Такой уж был Ханс, и никому этого у него не отнять. ?

Жил на свете один крестьянин, а детей у них с женой не было.

Другие крестьяне – кто в церкви, кто в поле – посмеивались над ним. И вот как-то он сказал жене:

– Эх, родился бы у тебя хоть какой-никакой ребеночек. Хоть еж!

И когда у жены, наконец, родился ребеночек, был он и впрямь вылитый еж. Перед крещением пастор взглянул на него и сказал:

– Ежей не крестим!

Тогда они назвали его Ханс-Мой-Ёж.

– Он же в кроватке все порвет,– сказала жена. И они положили его в ящик из-под тушенки, который поставили подле печки.

Год шел за годом. Собрался однажды крестьянин в город ехать и спрашивает своих домашних, что кому привезти.

Жена сказала:

– Мне купи хорошую мазь для ног и лампу для телевизора за сорок пять марок.

Служанка сказала:

– Мне бы пару – другую колготок. Пятьдесят шестой размер...

Ханс-Мой-Ёж заказал себе губную гармошку. Крестьянин привез каждому, кто что пожелал. И Ханс-Мой-Ёж так выучился на гармошке играть, что даже музыке по радио подыгрывал. А батрак танцевал при этом
со служанкой.

Когда крестьянин снова в город поехал, то Ханс-Мой-Ёж заказал себе солнечные очки. А в другой раз – мотоцикл. «Двести пятьдесят кубов и четыре передачи, – сказал он. – Тогда я дам газу и умчусь отсюда навсегда – только вы меня и видели!»

Крестьянин обрадовался, что сможет от него отделаться, и купил ему почти новый мотоцикл с разными наворотами.

Ханс-Мой-Ёж взял губную гармошку, нацепил очки, сел в седло, газанул и пулей вылетел со двора. Крестьянин дал ему денег на первое время. Их как раз хватило на два боковых зеркала заднего вида.

Приехал Ханс-Мой-Ёж в большой город. Там он вскоре нашел себе компанию. Частенько наигрывал он что-нибудь на своей губной гармошке – прямо на улице. Рядом с ним посверкивал хромом крутой аппарат в 250 кубов. Как-то мимо него проходил один кинорежиссер. Он послушал губную гармошку. И Ханс-Мой-Ёж получил приглашение: наиграть музыку для короткометражного фильма. За пятьдесят марок.

Так уж вышло, что сыгранный им мотивчик вскоре насвистывала вся улица. Раз десять на дню его гоняли по радио. А потом появились и компакт-диски.

На третьем фильме Ханс-Мой-Ёж заявил:

– Гонорар в десять раз больше и чтоб мой мотор был в кадре!

Ханс-Мой-Ёж получал теперь одну главную роль за другой. Он летел на хромированной птице по огромному экрану – через степи, под горячим южным солнцем. А прохладными вечерами наигрывал грустные степные напевы на своей гармошке. И так они брали за душу, что девушки в зале плакали навзрыд.

Ханс-Мой-Ёж стал суперзвездой.

Он больше не звался Ханс-Мой-Ёж. Он звался – Джек Йоуш.

Он играл в десятках фильмов и везде парил, как легкий бриз, лишь на поворотах касаясь ногой земли.

Внезапно всем безумно захотелось походить на Джека Йоуша. Все носили джинсы, как у Джека Йоуша?– с разрезом внизу.

Не было девушки, которая бы не мечтала познакомиться с таким парнем, как Джек Йоуш.

И Джек Йоуш женился на самой красивой из всех.

Когда же он дал знать о себе отцу, тот был просто на седьмом небе от счастья. Остальные крестьяне – кто в церкви, кто в поле – хвалили отца. А многие даже постриглись под Джека Йоуша из их деревни.

Перевод Павла Френкеля

Ханс-Мой-Ёж

Жил-был на свете Ханс-счастливчик, который радовался всему, что бы с ним не приключилось. Еще в младенческом возрасте выпал он из кроватки. Но лишь обрадовался и подумал: «Кровать-то могла быть выше; тогда б я еще сильнее грохнулся и, чего доброго, сломал себе шею.»

Когда он подрос, мальчишки, порой, швыряли в него камнями, стараясь угодить в голову. А он знай себе макушку потирал да радовался, что камень не слишком большой оказался. Словом, при любых обстоятельствах Ханс-счастливчик был весел, насвистывал песенку, улыбался солнышку, равно как и дождю, не говоря уж о снеге! Решил он однажды идти работу искать, но едва переступил порог, как его тут же сбил мотоцикл. Ясное дело: нога – в гипсе, брюки?– в клочья, он – в больнице. Другой бы в отчаяние пришел, а наш Ханс обрадовался и говорит:

– Хорошо, что воскресные брюки в чемодане, не то от них тоже одни клочья остались бы. А уж этим старым как раз в обед сто лет.

Зажила у него нога, и Ханс вновь в путь-дорогу пустился. В конце концов нашел он мастера, у которого проработал целых семь лет. Пришлось ему однажды в лютый холод деревья в лесу рубить. Присел он отдохнуть и перекусить, да тут же и заснул. Когда лесник его нашел, он совсем Богу душу отдавал.

Тут уж радости Ханса не было границ:

– Эх, хорошо-то как, что вы меня растолкали! Замерз бы я насмерть на таком холоду!

Как семь лет истекли, мастер ему и говорит:

– Ну, по труду и плата. Сколько на тебя ни взвали, все тебе нипочем. Все с тебя как с гуся вода. Вот и дам я тебе гуся.

И дал он ему за семь лет работы одного гуся.

Ил. автора

Ханс, знамо дело, обрадовался. И так рассудил: «Целый гусь – это ж целое богатство! Я его обменяю на поросенка и дам ему подрасти. Свинью я обменяю на теленка и дам ему подрасти. Корову поменяю
на жеребенка и дам ему подрасти. Жеребенок вырастет и станет скаковой лошадью. Тогда я ее обменяю на слиток золота и заживу, как у Христа за пазухой. Или лучше я гуся съем. Жаркое из гусятины я просто обожаю. А еще штаны гусиным пухом подобью: зимой тепло будет. Вот счастье-то мне привалило!»

И он отправился домой к матери. Светило солнце, пели птицы, Ханс уселся под дерево. Тут гусь от него и сбежал.

Ханс бросился за ним, но потом вернулся к дереву, сел и молвил:

– Эка невидаль – гусь! Вот коли б это лошадь была! Просто счастье, что не лошадь от меня сбежала, а какой-то гусь. Нет, если б это была лошадь, я бы страсть как обозлился!

На радостях он соснул часок, а потом зашагал дальше.

Дома было так хорошо, что Ханс нарадоваться не мог. Да и матушка в добром здравии пребывала. Улегся он в саду и решил как следует отдохнуть. Но через три дня война началась. И его забрали в солдаты.

– Как здорово, мать, – сказал он на прощанье, – что война еще три дня назад не началась. Разве б я тогда сумел столько дома побыть.

А на войне ему снарядом ногу оторвало. Зато вторая осталась. Двух ног лишиться куда хуже ! Он бы тогда вовсе ходить не мог. Уж как Ханс этому радовался...

Войну их армия проиграла, и Ханс сказал матери:

– Радоваться надо, что не мы победили. Не то бы наш король в раж вошел и вскоре, чего доброго, новую войну затеял!

Решил Ханс жениться. Досталась ему в жены Лиза, редкая лентяйка с вечно нечесанными патлами и толстым задом. Она только и делала, что день-деньской на диване валялась.

А Ханс-счастливчик нарадоваться не может:

– Повезло мне с Лизой, что она не козел. Козел молока не дает – раз. Отдельное стойло ему подавай?– два. Не в кухне же его держать. К тому же он прожорлив: в сутки стог травы сжирает. Это три. Да и вонюч
ко всему. Пять!

Только в один прекрасный день Лиза от него сбежала. Укатила с одним смазливым типом, что подвязки для чулок продавал, да глазки ей строил.

Обрадовался Ханс, что от лентяйки Лизы избавился. Но через три дня она вернулась. Обивать пороги с чемоданом, набитым чулочными подвязками, оказалось для нее непосильным трудом.

Однако Ханс и этому обрадовался: теперь ему было не столь одиноко.

Так он и жил. Не успел оглянуться, как состарился. А когда пришло время помирать, он улегся и сказал:

– Славное я знал, однако, времечко. Грех жаловаться: пожил немало. И веселье было, и удача мне сопутствовала – всегда и во всем.

Такой уж был Ханс, и никому этого у него не отнять. ?

Жил на свете один крестьянин, а детей у них с женой не было.

Другие крестьяне – кто в церкви, кто в поле – посмеивались над ним. И вот как-то он сказал жене:

– Эх, родился бы у тебя хоть какой-никакой ребеночек. Хоть еж!

И когда у жены, наконец, родился ребеночек, был он и впрямь вылитый еж. Перед крещением пастор взглянул на него и сказал:

– Ежей не крестим!

Тогда они назвали его Ханс-Мой-Ёж.

– Он же в кроватке все порвет,?– сказала жена. И они положили его в ящик из-под тушенки, который поставили подле печки.

Год шел за годом. Собрался однажды крестьянин в город ехать и спрашивает своих домашних, что кому привезти.

Жена сказала:

– Мне купи хорошую мазь для ног и лампу для телевизора за сорок пять марок.

Служанка сказала:

– Мне бы пару – другую колготок. Пятьдесят шестой размер...

Ханс-Мой-Ёж заказал себе губную гармошку. Крестьянин привез каждому, кто что пожелал. И Ханс-Мой-Ёж так выучился на гармошке играть, что даже музыке по радио подыгрывал. А батрак танцевал при этом со служанкой.

Когда крестьянин снова в город поехал, то Ханс-Мой-Ёж заказал себе солнечные очки. А в другой раз – мотоцикл. «Двести пятьдесят кубов и четыре передачи, – сказал он. – Тогда я дам газу и умчусь отсюда навсегда – только вы меня и видели!»

Крестьянин обрадовался, что сможет от него отделаться, и купил ему почти новый мотоцикл с разными наворотами.

Ханс-Мой-Ёж взял губную гармошку, нацепил очки, сел в седло, газанул и пулей вылетел со двора. Крестьянин дал ему денег на первое время. Их как раз хватило на два боковых зеркала заднего вида.

Приехал Ханс-Мой-Ёж в большой город. Там он вскоре нашел себе компанию. Частенько наигрывал он что-нибудь на своей губной гармошке – прямо на улице. Рядом с ним посверкивал хромом крутой аппарат в 250 кубов. Как-то мимо него проходил один кинорежиссер. Он послушал губную гармошку. И Ханс-Мой-Ёж получил приглашение: наиграть музыку для короткометражного фильма. За пятьдесят марок.

Так уж вышло, что сыгранный им мотивчик вскоре насвистывала вся улица. Раз десять на дню его гоняли по радио.
А потом появились и компакт-диски.

На третьем фильме Ханс-Мой-Ёж заявил:

– Гонорар в десять раз больше и чтоб мой мотор был в кадре!

Ханс-Мой-Ёж получал теперь одну главную роль за другой. Он летел на хромированной птице по огромному экрану – через степи, под горячим южным солнцем. А прохладными вечерами наигрывал грустные степные напевы на своей гармошке. И так они брали за душу, что девушки в зале плакали навзрыд.

Ханс-Мой-Ёж стал суперзвездой.

Он больше не звался Ханс-Мой-Ёж. Он звался – Джек Йоуш.

Он играл в десятках фильмов и везде парил, как легкий бриз, лишь на поворотах касаясь ногой земли.

Внезапно всем безумно захотелось походить на Джека Йоуша. Все носили джинсы, как у Джека Йоуша?– с разрезом внизу.

Не было девушки, которая бы не мечтала познакомиться с таким парнем, как Джек Йоуш.

И Джек Йоуш женился на самой красивой из всех.

Когда же он дал знать о себе отцу, тот был просто на седьмом небе от счастья. Остальные крестьяне – кто в церкви, кто в поле – хвалили отца. А многие даже постриглись под Джека Йоуша из их деревни.

Перевод Павла Френкеля