Книга подана

Оксана Кабачек

Дж. Макдональд,
великий и ужасный, и другие

Психологические этюды о литературе

Поджарь его,
или Сам себе психотерапевт

Иногда у меня возникает странное
ощущение, что я — призрак.

Дж. Макдональд. Фантастес

Макдональда подвела аллегория. В виде аллегорических фигур в средневековой литературе описывались человеческие пороки и добродетели. И героев со знаком минус не было жалко – ходульные схемы, условность.

В народных волшебных сказках отрицательные герои («мачехины дочки») всегда на периферии сюжета, как контраст к главному герою (героине). Читатель идентифицируется с главным (положительным) героем, ему сочувствует, а не герою ложному.

Макдональд же в центр повествования поставил отрицательных героинь-малолеток (аллегорий пороков), и читатель им сочувствует, хотя по замыслу автора, должен радоваться их унижениям и наказаниям.

Но, оказывается, и сам Дж. Макдональд предложил иную схему, более традиционную. Создал нормальную волшебную сказку. Без всяких аллегорий.

Как известно, сила действия равна силе противодействия: «Мне отмщение, и аз воздам». В сказке «Сердце Великана» Макдональд совершает знаменательный поворот – переходит на другую строну.

Макдональд Дж. Принцесса и гоблин / Дж. Макдональд; пер. с англ. О. Кельберт; худож. Н. Домнина. – М. : Центр “Нарния”, 2004. – 272 с. : ил. – (Сундук сказок).

Диалог великанши и Малышки-Трикси, девочки, нечаянно попавшей вместе с братом в жилище великана:

«<…> Он очень любит маленьких детей, особенно девочек.

– Значит, он не причинит мне зла.

– Ты меня не поняла. Он приходит в такой восторг от маленьких деток, потому что лакомится ими. Боюсь, он съест тебя, хотя вообще-то он добряк».

Кто бы сомневался!

«Естественно, он любил лакомиться детками, но лишь очень маленькими; когда же ему приходило на ум, что это нехорошо, он всегда успокаивал себя тем, что по воскресеньям носит самые белые носки во всей Великании».

Да он праведник и святой!

Вот они, его любимые: «Они сидели перед огнем и тупо глядели на него. Громобой решил засолить большинство из них. Однако обычно он не мог не удержаться, чтобы не съесть то одного, то другого прямо так, свеженькими».

Великан Громобой спросил детей, где сбежавший мальчишка, который только что попал ему под ноги. И пообещал, что тех, кто соврет, он тут же сварит. Комплексные процедуры: вода плюс огонь.

Один ребенок и признался, что видел мальчика и девочку, спрятавшихся в венике великана. Великан Громобой потряс веник, но оттуда ничего не выпало (бедные брат с сестрой держались за прутья изо всех сил).

Тогда он «направился к мальчикам, схватил слабохарактерного за шею, снял крышку с огромного горшка, кипящего на огне, и кинул его туда, как связанного цыпленка. Опустив крышку на место, он сказал:

– Вот так! Смотрите, что бывает за ложь!»

Педагогическая упаковка для весьма эгоистического желания.

«Он очень боялся, что придется варить всех детей, а он не любил вареных мальчиков, лучше изжарить их, чтобы они хрустели, как редиски, наколотые на вилку».

Специфический взгляд. Великанский. Бессердечный: «Великаны часто передают свое сердце няньке, потому что не любят беспокойства и ответственности». Сердце Громобоя высиживала и охраняла на далеких скалах орлица.

Жена предложила хранить сердце поближе к дому, например на свалке, среди отбросов. Но великан не согласился. Он же носит белые носки по воскресеньям.

Малышке-Трикси и ее брату Голышу-Бобу удалось бежать. Они решили спасти оставшихся в доме великана детей. Для этого нужно было завладеть сердцем Громобоя. Они узнали, что орлица сидит на горе Небокол. Пришли на гору; уговорили местных пауков им помочь. Пауки спугнули орлицу с гнезда, дети быстро капнули на большое и уродливое сердце великана Громобоя каплей паучиного яда. Сердце уменьшилось, и его положили в мешок.

А вот и кульминация: дети в доме у Громобоя.

«Съем вас, паразиты! – кричал он. – Мое сердце у вас!»

Дети поставили ультиматум: великан относит пленных мальчиков и девочек по домам, тогда Трикси и Боб отдают ему сердце. Великан не соглашался, и тогда Трикси больно ущипнула его сердце. Великан спрятал одного мальчика в кармане, а Трикси опять ущипнула его сердце…

Наконец великан вернул всех детей. И тогда Трикси продиктовала ему условия: не есть детей, не переступать границ Великании, отдать сердце на хранение доброй жене, никогда не носить белые чулки по воскресеньям.

Последнее очень важно. Чтоб никто не думал, что он лучше всех!

Великан с трудом согласился на все условия. С большим трудом (после применения уже известных процедур.)

И вот мешок развязан. Серд­це увеличилось до размера вола, а великан бросился на детей «с криком ярости и мести». Но последнее слово осталось не за ним! «Голыш-Боб оказался проворнее Громобоя. Он прыгнул к сердцу и вонзил в него свой нож по самую рукоятку. Брызнул фонтан крови, и с ужасным стоном великан упал замертво к ногам маленькой Трикси, которая уже ничем не могла ему помочь, хотя ей было его очень жаль».

Самокритично, правдиво. А, главное, хеппи энд для детей. И для автора – он научился вставать на позицию Другого. Увидел ситуацию глазами жертвы, а не «воспитателя».

Итак, в книгах Дж. Макдональд может бороться не с другими людьми, а сам с собой – что почетно и благородно?

Может быть, есть и книги, где он мужественно и изобретательно старается победить свою страшную болезнь? Предположим, что персонажи его сказок, согласно принципу метафоры, – разные части его личности (здоровые и не очень). Тогда вредные барышни из сказок «Невесомая принцесса» и «Потерянная принцесса» могут олицетворять бабушкины гены, ведущие к патологическим аффектам и идеям.

Проверим эту гипотезу. Вот еще одна сказка про принцессу у Джорджа Макдональда – «Принцесса и гоблин». И принцесса эта абсолютно нормальная, симпатичная и хорошая. Зовут ее Айрин. Душа-девочка. (Душа автора-библиотерапевта.) А больные в книжке – противные, уродливые гоблины. (Метафора патологических эмоциональных реакций, шизофрении.)

Как они появились, эти гоблины? Всегда ли были такими ненормальными? Нет, не всегда: «По стране ходила легенда, что в далекие времена они жили на поверхности земли и очень походили на людей. Но по каким-то причинам, о которых говорится по-разному, король обложил их непомерной данью или потребовал выполнения чего-то, что им не понравилось, а может, стал притеснять их и ввел более строгие законы; словом, следствием было то, что все они исчезли из этих мест». Спрятались, ушли в подполье в прямом смысле слова: «нашли себе убежище под землей, в пещерах, откуда никогда не выходили, кроме как ночью».

Итак, возможная причина – действия короля. Король в сказке Макдональда олицетворяет волю (отдает приказы). Излишняя строгость воспитания подействовала на ребенка Макдональда не лучшим образом (при его нездоровой наследственности). Нежелательные для взрослых чувства и эмоции упорно загоняли внутрь, и «они на протяжении поколений сильно изменились». В худшую сторону. Они стали уродливы и страшны, как гоблины.

Ум гоблинов совершенствовался, и «по мере того, как увеличивалась их хитрость, росла их зловредность». Гоблины ненавидели людей, «выискивали всяческую возможность помучить их способами столь же диковинными, как и их изобретатели… сила их равнялась их коварству». Гоблины хотят не просто отвоевать у людей свою территорию, но завоевать всю их страну. Как? Первым делом, конечно, похитить любимую королевскую дочь, душечку Айрин. А уж если не удастся похитить принцессу (и выдать замуж за принца-гоблина), то затопить шахты людей, что находятся в горе (гора – символ головы). То есть, план их – сделать душу больной (обручить ее с шизофренией), а если не удастся – просто вывести из строя мозг, разрушив его.

Прямо описание патологической динамики (развития болезни)! Центральный очаг болезни – королева гоблинов. На ноге ее, отмечает автор, «торчали шесть уродливых пальцев». У простых гоблинов, как известно, пальцев нет или мало. То есть королева самая извращенная – и по меркам людей, и по меркам самих гоблинов! Болезнь в квадрате. И как средоточие шизофрении, королева гоблинов действует «осторожно и хитро».

Кто ей противостоит? А наши герои: душа – принцесса Айрин, сверхразум, высшее Я – прапрабабушка Айрин, творческий, конструктивный разум – юный шахтер Курди, друг Айрин.

А воля? А папа-король обычно в отъезде. (Очень похоже на шизофрению.)

А рассудок? А рассудок – няня Айрин, которая глупа и суетлива (обывательница-няня «говорила разные глупости: иногда – что принцесса не совсем в здравом рассудке, иногда – что она слишком хороша для этой жизни, и всякую другую чепуху в этом роде»).

Насчет «слишком хороша для жизни» – это знакомо! Это про мальчика Алмаза. Автор Макдональд, который хочет победить свою болезнь, критичен к подобным высказываниям. Но – куда деться! – отводит душу в привычном: «Со скал их сбросим! Девять, десять – поймать и повесить! Спеши! Скорей! Впереди – злодей! Жабу – души! Гоблина – круши! В пожар его! Поджарь его! Вон их – в огонь их – у-у-ф-фффф!». Это добрый мальчик Курди пугает самодельной песней гоблинов. Он рифмует слова в одном-единственном случае – для запугивания страшных гоблинов (процесс библиотерапии.) Пиромания как средство борьбы с болезнью.

В сказке описаны два процесса: 1) лечебный: в начале разум (Курди) спит, а работу по спасению от аффектов-гоблинов души (принцессы Айрин) осуществляет сверх-разум (высшие силы); затем и разум, проснувшись, принимает участие в битве – рубит и крушит (делает то же, что и гоблины-аффекты). Для сравнения: в «Хрониках Нарнии» К.С. Льюиса самосовершенствование – постоянный и естественный процесс: герои сами «изживают» свои пороки благодаря мукам совести, рефлексии и особым обстоятельствам, подталкивающим «работу над собой»; 2) процесс посвящения: душа (Айрин) лежит в воде, как в купели, у прапрабабушки (сверх-разум, высшие силы) и ощущает полное блаженство. После она «почувствовала себя заново родившейся». Зачем «работать над собой»? Посвятили – и ты само совершенство!

Финал истории болезни: «в потоках воды вокруг дома плавают мертвые гоблины». Однако «довольно многим гоблинам удалось спастись от наводнения, спрятавшись внутри горы. Но большинство из них скоро покинуло эту часть страны, а те, кто остались, помягчели характером и стали сильно напоминать шотландских домовых».

Водные процедуры помогли! Хотя очажки болезни остались.

Значит, будет продолжение сказки. Издательство «Нарния» выпустит «Принцессу и Курди» в конце этого года.

Таинственный багровый знак, или Культурологическая подоплека

Люди не должны вызывать демонов, пока не поймут, кого зовут.

К.С. Льюис. Хроники Нарнии

Чем все-таки Дж. Макдональд потряс К.С. Льюиса? Художественными достоинствами? Нет. «Если мы определим литературу как искусство слова, то книги Макдональда никак не войдут в число перворазрядных, а возможно, даже второразрядных… В общем, его тексты довольно посредственны, иногда неумелы. В них просвечивает не лучшая проповедническая традиция, временами – сектантское многословие или приверженность… к цветистой витиеватости, а временами и слащавость», – сурово писал Льюис.

Поразил же Макдональд юношу К.С. Льюиса даром мифотворчества: «…Время от времени и в современном мире появляются гении… способные написать такой сюжет. Среди них Макдональд – величайший гений из всех, кого я знаю… Возможно, он принадлежит к одним из величайших, поскольку порождает произведение, которое так сильно очаровывает (при первой встрече) и дарит нам столько мудрости и силы (при продолжительном знакомстве), как творения самых величайших поэтов. …Миф как будто бы «выбивает» наше сознание из обычного состояния и увлекает нас… проникает под кожу, бьет нас по тому уровню, что глубже наших мыслей или даже эмоций, взрывает застарелые стереотипы, и мы опять оказываемся лицом к лицу со всеми нерешенными вопросами, испытывая такое потрясение, какого не испытывали за всю жизнь… Макдональд непревзойденный мастер именно в этом виде искусства».

Правда, к лучшим произведениям Дж. Макдональда Льюис относит фантастические романы для взрослых («Фантастес», «Золотой ключ», «Лилит» и пр.) Именно эти произведения поразили шестнадцатилетнего Льюиса (и помогли ему найти свою писательскую стезю, свою волшебную страну Нарнию). Вот как это произошло: «Я уже по пояс увяз в романтизме, а этого вполне достаточно, чтобы в любой момент то барахтаться в его неясностях, то погружаться в зловещую темноту, то скользить вниз по склону от любви к странностям – к эксцентричности, а оттуда – к извращенности».

Интересное определение романтизма?

«Тогда было бесспорно, – продолжает Льюис, – что «Фантастес» относится к романтизму. Но тут есть одно отличие. … Я… осознавал, что если этот мир и странный, то в нем по-домашнему уютно и просто… что вся книга передает ощущение невинности и свежести утра, но в то же время – и присутствие смерти, блаженной смерти».

Знакомо?

«Я был бы потрясен, если бы кто-нибудь в мои «надцать» лет сказал мне, что «Фантастес» научит меня любить добро. Но сейчас я знаю, что это правда».

Добру можно научить и от противного. Но Льюис имеет в виду не это. «А ложь – это любой другой кружной путь, который отводит Богу область между законом и долгом, где нам никогда не ощутить дуновения из «страны праведности», никогда не познать того неясного откровения, к которому, однажды испытав, будешь стремиться из всех сил».

Итак, «страна праведности», домашняя и уютная, способная научить добру, есть и страна блаженной смерти? «Имя его очарованию, – пишет Льюис про Макдональда, – святость».

Ведь Макдональд умел быть и светлым: «…Экстравагантный мир Макдональда где луна, как цыплят, высиживает морские корабли, а устрицы широко открывают рот, чтобы запеть песню, насквозь пронизан теплом любви, обнимающей весь мир, вселенским товариществом ребенка. В этой огромной детской даже чудовища становятся домашними» (из анонимной рецензии 1901 года, приведенной в интернете).

Почему не переведены на русский именно такие произведения Макдональда?

Но вот слова о нем же из той же рецензии: «Макдональд слишком хороший поэт, чтобы быть хорошим романистом в лучшем смысле этого слова. Ибо слава настоящего романиста в том, чтобы умудриться взглянуть на человечество под сотней разных углов, а слава поэта — в том, чтобы глядеть на него с одной-единственной точки зрения. Д-р Макдональд видит мир окутанным в страшные и прекрасные багровые одежды Божьей любви».

Багрового света в «Фантастесе» много, но христианский ли это свет? «Большая часть толкований «Фантастес» исходила из христианизированного ее понимания и опиралась на весьма заманчивую предпосылку о том, что книга просто должна быть христианской и что основывается она на немецкой романтической традиции. Однако убедительных доказательств тому, что «Фантастес» следует читать и толковать в рамках чисто христианской традиции, приводится довольно мало. В немецкой романтиче­ской литературе также нет ни книг, ни традиций, на которые можно было бы указать в качестве источников этого романа, несмотря на то, что в нем содержится множество цитат из произведений немецких романтиков», – пишет Фернандо Сото. И доказывает, что философской подоплекой сложнейшего романа Макдональда были архаические древнегреческие и древнеегипетские представления – всевозможные «вакхические оргии», «орфические таинства», прочие «мистические таинства Ближнего Востока».

Главные героини эзотерического романа «Фантастес» (и других произведений Макдональда), согласно изысканиям Ф. Сото, – богини, олицетворяющие землю и весеннее пробуждение ее: Изида, Деметра, Семела, Кибела, Пандора, Великая Мать и т.п., а книга пронизана поклонением женскому началу и матери-Земле. Само имя героя романа – Анодос – означает «цикличное пробуждение и восхождение целого ряда хтонических “растительных” богинь, богов и смертных из подземного царства мертвых».

А багровый свет откуда? Ф. Сото не изучал специально этот вопрос. Не заглядывал в кельтскую мифологию и историю. А там самые архаичные секты жриц-друидесс поклонялись багровым святящимся шарам.

Шотландец Макдональд, как отмечают исследователи, не описывал родной кельтский фольклор. Да зачем его описывать, когда он в крови, в «подсознании»?

Итак, о чем же первый роман Дж. Макдональда? «Это фантастическое, но весьма тщательно выписанное литературное мифически-религиозное путешествие в подземный мир, в самое сердце древних обрядов и верований… Анодос путешествует по царству смерти. По мере развития повествования упоминания о смерти становятся все более явными».

Уж куда явней! «Персефону нередко называют “Смертью” или “Царицей смерти”». Вот еще один женский образ в романе – княжна Хейенвайс. «Слово, – поясняет Фернандо Сото, – состоит из двух корней, которые переводятся как “высокая” и “белая”». Узнаете Царицу Северного Ветра?

«Эти ранние матриархальные, безмужние богини, Матери или Девы, относятся к героям-мужчинам с высоким благородством и мягкостью, хотя это отношение, пожалуй, нельзя назвать женственным в современном понимании этого слова. Их роль по отношению к мужчине – это нечто среднее между Матерью и Возлюбленной с легким налетом святой-покровительницы. Сами они не стремятся к подвигам, но в каждом новом месте избирают себе героя, которого затем вдохновляют и защищают. Они требуют от него не любви и обожания, а великих свершений… С появлением патриархальности это высокое товарищество и общение исчезает», пишет Ф.Сото.

Но так ли милы эти архаические дамы? В романе «кровавая смерть Козмо напоминает нам о смертной участи всех мужчин-супругов Великой богини Земли (мужские олицетворения ежегодно расцветающей растительности). Адонис, Таммуз, критский Зевс, Анхис Аркадский, Карманор из Лидии, Озирис и уже упомянутый нами Аттис – все эти юноши в той или иной роли сопровождали богиню и погибли кровавой смертью в конце вегетационного цикла». Проще говоря, убивала их богиня.

То еще «товарищество».

В этой связи вспоминаются слова А.А. Тахо-Годи в предисловиях к роману Р. Грейвса «Белая богиня» и его же «Мифам древней Греции» (поэт и исследователь Роберт Грейвз создал мифологическую концепцию, вбирающую «всю систему кельтских, италийских, греческих, ассиро-вавилонских, шумерских, древнееврейских мифов»): «…Читателя охватывает мрачный ужас, и как бы чувствуешь свою погруженность в бездны архаики, в какое-то густое кровавое месиво. …Миф – это жуткая реальность тысячелетних бездн… одна из форм осмысления мира там, где господствуют непреложные и жестокие законы дородовой стихии».

По Ф. Сото, характер романа «Фантастес» «пронизан образами зимы – весны, смерти – жизни и переходу из одного в другое». Роман цикличен. Ф. Сото приводит слова Дж. Макдональда: «возвращение к жизни – это «и есть смерть, какой мы представляем ее себе перед тем, как умираем».

Еще не поняли? «…Духовный рост человека происходит посредством тех “смертей”, которые описываются в “Фантастес”, нам становится куда понятнее странное желание молодого Макдональда, о котором, со слов Хелен Мак Кей, вспоминал его сын: “Как бы я хотел, чтобы все мы умерли!”».

Это нужно для духовного роста.

(А вот в «Хрониках Нарнии» К.С. Льюиса нет цикличности, есть цепь восхождений: от одной реальности к другой, еще более прекрасной, идеальной, и так далее; восхождении не к смерти, а – через смерть – к новой жизни.)

Финал романа «Фантастес»: «…Совершается некая форма человеческого жертвоприношения… Анодос прерывает их, сокрушая пустого деревянного идола и убивая духа-волка, начальствующего над жестоким обрядом».

Позвольте, только что говорилось о красоте и пользе смерти! Зачем Анодосу надо было спасать жертв чудовищного обряда?

Ф. Сото отмечает: «Макдональд извлекает множество, казалось бы, несовместимых и не складывающихся в одно целое подробностей и обстоятельств». Мы скажем больше: Макдональд раздираем противоречивыми стремлениями – архаическим и христианским. Первое заставляет его описывать подземелья и бороться с ясенем. (В романе «Фантастес» два страшных персонажа – Тень, сопровождающая главного героя, от которой он избавляется в конце романа благодаря самосовершенствованию, и дерево Ясень, убивающее всех и вся, которое побеждает-таки благородный рыцарь.) Объяснить загадку такого странного выбора писателя-мифотворца не может и Ф. Сото. Он размышляет в недоумении: «…Растением, выделяющим манну, является дерево породы ясеневых, Fraxinus ornus. Возможно, именно этим объясняется встреча Анодоса с Ясенем, в чьем сердце «зияет пустота, которую он все время старается чем-нибудь заполнить».

Не «чем-нибудь», а живыми существами!

Что такое ясень в древней мифологии? Да это же Иггдрасиль – мировое древо в скандинавской мифологии, гигантский ясень, связующий землю, небо и подземный мир.

Так Макдональд покушается на само мировое древо, на мировой порядок? (Не просто язычество, но самого худшего толка – извращенное язычество.)

Как там его называли коллеги – еретиком?

Хтоническими (то есть подземными) мотивами книга и заканчивается: «…Я бессознательно оглядываюсь в поисках таинственного багрового знака, смутно надеясь войти в ее дверь и вновь испить ее ласковой мудрости. Я утешаю себя, говоря: «Я прошел через Дверь смятения, и вернуться из того мира, куда она вывела меня, смогу только через собственную могилу. На ней-то и начертан багровый знак; однажды я отыщу его, и сердце мое возрадуется. …Нас всех и всегда ждет только благо, хотя мало кто осмеливается просто и неизменно в это верить. А то, что мы называем злом, — всего лишь единственное и самое лучшее обличье этого блага для каждого человека там, где он есть в нынешнюю минуту своей жизни».

Но, надо думать, К.С. Льюису дороги не столько эти, сколько христианские мотивы, также присутствующие в романе: герой, который мучительно преодолевает в себе все самое худшее, совершает подвиги и который говорит: «Мне хотелось бы сделать мир ярче и светлей».

Но Льюису невозможно было написать горькую правду о Макдональде! Не потому, что он боялся шотландского колдуна (на портрете Макдональд похож на Григория Распутина). Ведь родной сын Макдональда, выросший в ханжескую викторианскую эпоху, не мог писателю признаться, что знаменитый отец его был чудак; он упорно превозносил перед чужими его характер и святость. Неполиткорректно и для Ученика, пережившего посвящение в шестнадцать лет (увидел свою страну благодаря книгам мифотворца-Макдональда), писать негатив о кумире. Хотя, возможно, Клайв Стейплз Льюис иногда и жалел о своей политкорректности: «…Дриниану все казалось, что сверкающая дама не столько хороша собой, сколько зла.

Он долго колебался, не рассказать ли королю об этом. …Не захотел прослыть ябедой и промолчал. Впоследствии он сожалел об этом». Ведь это была Белая Колдунья, в новом обличье.

(А сам Макдональд вывел в «Фантастесе» рыцаря, который, в отличие от Анодоса, глядел на приготовления к ритуальной казни с доброжелательством: так чист и непорочен душой он был, что не догадывался о том, что разыгрывается перед ним, поясняет неглупый автор.)

А мы-то догадываемся или так непорочны?

В своих прекрасных сказках К.С. Льюис с удовольствием и с блеском наводит порядок в мире, открытым ему Макдональдом: ставит там все с головы на ноги. Зло называет злом. Выстраивает мировое древо, мировую ось, тянущуюся в высь, к свету, а не в мрачное багровое подземелье.

Вспомним, его героиня Джил «терпеть не могла темноты и подземелий» – не понимала красоты хтонических обрядов и верований! Герои Льюиса осмеливаются даже «спросить, как ужасная богиня Таш, питающаяся кровью своего народа, может быть тем же самым, что и добрый Лев, чья кровь спасла всю Нарнию». Не совмещается у Льюиса христианство с архаикой, не образуют они «страшные и прекрасные багровые одежды Божьей любви»! Это «чушь о том, что Таш и Аслан – одно и тоже… это – мошенниче­ство», полная чепуха говорить о Ташлане. Вспомним, Аслан (прообраз Христа) говорит об архаической восточной богине Таш: «служение ей – отвратительно всегда».

Как приятно после путаника Макдональда перечитать «Хроники Нарнии»!

Рисунки  Н.Домниной