Здравствуйте!

УХТА – город далеко на севере, в Республике Коми. Недавно я получила оттуда письмо. В нем – местная газета, в которой целая страница называется «Ухта вспоминает Нину Григорьеву».

Она не была ни видным ученым, ни крупным руководителем, ни передовиком производства. Она была актрисой, волею судеб оказавшейся в городе, где нет театра.

Молодая красавица пошла работать в ухтинский Дом пионеров руководителем детского драматического кружка. Не помню, чтобы его когда-нибудь так называли. Это всегда был Театр. И не имело значения, какая у него сцена и сколь юны актеры.

Все там было всерьез, хотя принимали туда практически всех желающих, начиная со второклашек и умеющих хорошо читать перваков. При поступлении прослушивали, конечно, но если дитя очень хотело, брали независимо от того, проявило ли оно хоть какие-то таланты.

Никто не вел с нами бесед о высоком искусстве или системе Станиславского. Все просто работали. Пенсионерка-костюмерша обшивала и театр, и танцевальный ансамбль, а старый художник-оформитель был и декоратором. Но попробуйте обшить труппу, где занимаются больше 100 человек и за год выпускают 5–6 спектаклей. Мы учились делать всё. Потому что театр – это труд. Репетировали по два часа. Потом помогали шить юбки, клеить звезды на небо и рисовать цветы на фанерных кустах. Так проявлялись талантливые костюмеры, гениальные осветители и гримеры. Иные так и уходили со сцены на «закулисную» работу.

Билеты на спектакли распределялись по школам бесплатно, но попасть в зал на 400 мест порой было непросто: сидели даже на полу и на окнах. В каникулы театр давал по два спектакля в день. Утром мы, помощники из средней (5–7-й класс) и старшей групп, работали за кулисами, одевая, гримируя и опекая малышей, игравших сказку для таких же, как они, а вечером давали свой спектакль.

Вот так, работая целый день в театре, развозя билеты по школам или стоя в дверях зала «на контроле», мы понимали, что театр нужен городу. Что мы делаем Дело.

Юные актеры вырастали из пионерского возраста, заканчивали школу и… оставались в театре. Так появилась самая старшая группа: играли спектакли для взрослых, «взрослые» роли в детских группах. Прибегали на репетиции из института, с работы. А потом – кто-то привел своих детей, кто-то вернулся режиссером.

Никогда нас не делили на талантливых и прочих. Но, работая вместе, мы учились строго оценивать себя... Потому я и не стала актрисой. Уехав из города, тосковала не по сцене – по нашему театру. И только много лет спустя стала понимать, сколько во мне от того театра.

На самом деле я пишу не об ухтинском театре «Ровесник» и даже не о его первом режиссере. А только лишь о том, какой след оставляет один человек в жизни многих других. И зависит этот след не от того, что мы говорим людям, а от того, что и как мы делаем вместе с ними.