Кладезь

Просто не хотелось останавливаться

Сергей Заир-Бек о развитии критического мышления и многом другом

Десять лет назад в России первые тридцать человек (25 педагогов и организаторы) впервые услышали словосочетание «Развитие критического мышления через чтение и письмо». Теперь об этой педагогической технологии известно всей стране.

О том, как это начиналось и во что выросло, мы беседуем с Сергеем Измаиловичем Заир-Беком – одним из тех, кто был в числе первых и вот уже 10 лет предан этой идее.

Сергей Измаилович
Заир-Бек
президент ассоциации
РКМЧП–Россия,
член Совета директоров Международного консорциума РКМЧП,
Москва

– Давайте начнем не с проекта «Чтение и письмо для развития критического мышления» и его десятилетней истории, а с того, кто такой Сергей Измаилович Заир-Бек и почему я именно у него про все это спрашиваю?

– Уже год я работаю в Федеральном институте развития образования, в центре управления, экономики и правового обеспечения в сфере образования. В проекте РКМЧП я участвовал с самого начала. А с двухтысячного года я, фактически, руковожу проектом в России. За эти годы я переехал из Петербурга в Москву, работал в Министерстве образования. Успел сменить много различных направлений деятельности, набил много шишек, получил бесценный опыт общения и с власть имущими, и с простыми людьми, и, наверное, на этом опыте и строится моя работа в Консорциуме РКМЧП.

– Тогда начинаем с начала. Откуда взялся этот проект, как Вы туда попали и зачем?

– В середине 1990-х годов словацкое правительство инициировало реформу образования, и проект этот осуществляли американские педагоги. Он шел так удачно, что на него обратили внимание международные образовательные организации. Таким образом, в 1997 году обучение технологии РКМЧП пошло сразу в нескольких странах – уже под эгидой Международной ассоциации чтения, Института «Открытое общество» и словацкого консорциума демократической педагогики. Среди этих стран была и Россия. Большая команда тренеров проекта – членов Международной ассоциации чтения – начала работать в странах Восточной Европы и в Центральной Азии.

Что касается России, поначалу этот проект для нашей станы не стал очень значительным явлением, потому что мало кто понимал, что же это такое – развитие критического мышления. Представьте: школьному учителю говорят: запускаем такой проект, РКМЧП, хотел бы ты в нем поработать? У любого здравомыслящего человека сразу возникнет вопрос: это с начальной школой связано? Будут учить читать и писать? – Нет. – А что делать? – А мы и сами не знаем. Приезжай и посмотри… Вот примерно так педагоги из Новосибирска, Самары, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Москвы собрались в подмосковном Голицыне в сентябре 1997 года на первый семинар. И с чувством глубокого скепсиса по отношению к американским преподавателям и с большой гордостью за российскую систему образования они стали узнавать, что такое критическое мышление. На первый взгляд общие принципы показались знакомыми, и многие думали: мы-то знаем, что это такое, мы уже давно так работаем.

Как туда попал я? Мне, наверное, просто повезло. На тот момент я был учителем географии и биологии и работал на кафедре методики обучения географии и краеведения Российского государственного педагогического университета имени А.И.Герцена в Санкт-Петербурге. В нашей группе, приехавшей на семинар, были люди, не знавшие друг друга. Похожая ситуация была и с командами других городов. Мы собрались, можно сказать, по счастливому стечению обстоятельств.

– Что представляла собой эта учеба?

– Учеба сама по себе была для нас необычной. Ведь, как правило, на обучающих семинарах людей рассаживают за столы, как в школе, и начинают что-то рассказывать. Люди аккуратно записывают, потом эти конспекты изучают и дальше транслируют полученные знания ученикам или коллегам-учителям.

Здесь все было совершенно иначе. С нами работали, как будто мы были одновременно учениками и учителями. Мы должны были прожить жизнь наших учеников на уроках. Это было очень необычно, потому что никто не излагал теорию, не объяснял, что такое критическое мышление и как оно развивается через чтение и письмо. Далеко не сразу стало понятно, что в этом и есть смысл обучения, причем, наверное, даже более эффективного, чем если бы нам просто рассказали и показали книжки и конспекты. В тот момент люди нервничали, переглядывались, недоумевали… И чего греха таить, снисходительно смотрели на наших американских тренеров.

– Ну да. Дескать, у нас тут система развивающего обучения тридцать лет существует, а они нас приехали учить…

– …азам. Именно. И в кулуарах были такие разговоры. Надо сказать, что наши американские коллеги оказались не в самом удобном положении. Они не ожидали, что мы станем требовать от них теорию и не очень-то захотим проживать эти стратегии в реальной ситуации. Мы же просили дать нам философские и психологические обоснования: что это такое, откуда это берется и в чем точки пересечения этого всего с российской педагогикой.

– А почему так получалось? Потому что мы привыкли так учиться? Или вам действительно предлагали азы, известные каждому учителю? Или это было некое сопротивление незнакомой форме обучения и хотелось того, что привычнее и понятнее?

– Тот, кто работает в школе или вузе, наверное, меня поймет. Все преподаватели очень любят говорить. И, конечно, нашим людям хотелось поговорить о том, что такое критическое мышление, хотелось, чтоб тренеры спросили, как мы это понимаем, чтобы разгорелась дискуссия о понятиях. Поэтому возникало некое разочарование. Это первое. Второе: это казалось слишком простым. К тому же мы работали в группах, спорили, а не сидели в режиме слушания и конспектирования, когда накапливается больше усталости. А наши люди как воспринимают работу, учебу? Если устал, значит, действительно поработал. А если не устал, не вымотался, то что ты делал? Поэтому занятия казались поверхностными. Все-таки в российском менталитете есть стремление к самокопанию и к копанию в других, и вообще во всем. Мы очень философские люди.

– Каково было чувствовать себя в шкуре ученика на уроке?

– В какие-то моменты очень некомфортно. Опять же – ты привык говорить, а тебе нужно не только говорить, но и слушать других. Ты привык принимать решения сам, а здесь нужно принимать решения вместе. И далеко не всегда это решение будет принято исходя из твоей точки зрения, нужно каким-то образом прийти к консенсусу, чтобы это была точка зрения группы.

– Работа была все время в группах?

– И в группах, и индивидуально, и в парах. Но акцент на этом семинаре был смещен именно в сторону групповой работы.

– Так и осталось ощущение, что это слишком просто?

– Слишком просто, когда сидишь и не пытаешься думать: а что будут при этом чувствовать твои ученики? Весь смысл этой работы в том, что учитель все время исследует пространство, в котором работает. И в этом самая большая сложность. Когда мы начали работать с другими учителями на своих семинарах, возникало странное ощущение, что ты должен предугадывать разные ситуации, уметь в своих слушателях, учениках увидеть то, что нужно им, понять их цели.

– Это уже как учитель?

– Конечно. Учитель на таких занятиях не выглядит дирижером. Он исследователь. Он создает исследовательскую среду – начиная с самых маленьких деток и заканчивая студентами высших учебных заведений. И в этом большая сложность.

– То есть эта технология для учителя труднее, чем привычная система?

– Знаю одно: для учителя, конечно же, работать в этой технологии непросто, и именно поэтому далеко не всегда учителя готовы ее использовать. Многие из них, даже попробовав и убедившись, что получается, потом все-таки отходят от того, что они делали. Потому что нужно потратить много сил, чтобы так принципиально изменить урок. Но я знаю и другое: тот, кто вошел во вкус, никогда не вернется к старым методам.

– Проект имел успех, семинары продолжались. Как дальше шла учеба? Вот вы приехали, отучились в Голицыне, а что дальше?

– Дальше мы вернулись домой и сразу захотели попробовать. Пожалуй, это была специфика нашей петербургской группы. Мы сразу захотели пробовать новые методы на уроках, рассказывать коллегам о том, чему учимся, проводить семинары… Мы тут же кинулись учить других. В этом были и минусы, и плюсы. Мы, по существу, учились работать с аудиторией с нуля, несмотря на то что у каждого был ранее опыт работы и с ученической аудиторией, и с педагогами. Но в таком режиме до этого никто не работал. Кроме того, у учителя подсознательно всегда есть тяга к менторству, к некоторому поучению. Удержать себя от этого очень трудно. И когда мы начали учить других новым подходам и приемам, вначале это было довольно коряво.

Возможно, мы излишне подставляли себя под удар, потому что на многие вопросы и сами не могли ответить. Но в итоге, еще реально не работая, мы начали совершенствоваться. Стали задавать вопросы себе. В том числе и те, которые раньше задавали американским тренерам и на которые не всегда получали ответы. Не потому, что те не знают, а потому, что ответы получать надо только на практике. Вот мы и получали ответы на эти вопросы на собственном опыте.

Надо сказать, что мы не просто учились каким-то приемам, методам. Пытаясь сразу обучать других, задавая свои вопросы и ставя цели, которые, может быть, и не имели в виду руководители проекта, мы выстраивали этот проект, выстраивали его цели для себя лично и для страны в целом. Как бы это громко ни звучало, получилось, что цели проекта РКМЧП были выстраданы нами самими.

– То есть организаторы имели в виду что-то другое, а вы поставили более высокую планку? В чем это выражалось? В том, что цели проекта были, по сути, сформулированы вами?

– Проект учил критически мыслить в первую очередь нас самих. А суть технологии как раз и заключалась в том, что цели должны идти от самого человека, тогда проект будет иметь успех. Может быть, поэтому у разных организаторов были разные цели. У американских тренеров была цель, чтобы мы смогли перенять какой-то опыт и какие-то знания, которые принесли они сами, а дальше пойти с этим опытом в классы и таким образом распространять технологию среди учеников и коллег – охватить школы, районы и так далее. Но это цель любого сетевого проекта. А у нас уже был другой размах.

– Проект изначально планировался как сетевой?

– Да. И он планировался с нами на один-два года. А потом подразумевалось, что будет собрана новая группа, которая будет учиться так же, как и мы. Но так как цели проекта строили и мы, в итоге стало понятно, что люди, получившие опыт работы в этом проекте, будут гораздо ценнее, если продолжат свое обучение и будут учить потом других учителей. Это рациональнее, чем опять набирать людей и начинать с ними все сначала.

– Идея делать из первого набора тренеров была заложена изначально?

– Наверное, эта идея возникла не сразу. Постепенно стало понятно, что те люди, которые получили что-то в процессе первых семинаров, могут быть хорошими тренерами, потому что они, в отличие от тренеров из-за рубежа, еще и несут в себе частицу российского опыта. Идея эта возникла у организаторов, но мы и сами хотели того же. Мы захотели донести до наших коллег накопленный опыт. Это был внутренний, глубокий позыв, который повлиял на дальнейшее развитие этого проекта в России.

Уже потом, когда прошло достаточно много лет и мы смогли пообщаться с людьми из других стран, я понял, что ситуация в разных странах если не одинакова, то очень похожа.

– Что дальше происходило у людей из первого набора и что представляли из себя второй и третий?

– Вторая волна – это учителя средней школы, которых учили как тренеры уже мы. А в 2000 году проект стал распространяться на высшую школу. И мы, и руководители проекта понимали, что обучать учителей критическому мышлению важно, но еще важнее учить студентов, которые затем придут в школы. Чтобы потом не пришлось мучительно долго переучивать. Кроме того, нам было понятно, что, к сожалению, наша система высшего образования не учит критическому мышлению. Потому и родилась идея распространить проект на высшую школу, прежде всего на педагогические вузы. Одновременно хотели попытаться распространить проект не только на педагогические, но и на другие высшие учебные заведения – как технологию обучения вообще, чтобы попробовать – пойдет или не пойдет. Так что третья волна – это педагоги высшей школы. Самая непростая аудитория. И с ними мы тоже уже работали как тренеры.

В тот момент мы уже понимали, что качество нашей работы должно иметь какие-то свои параметры. Работа тренеров, обучающих технологии развития критического мышления, тоже может быть разного качества. Для того чтобы увидеть, кто работает хорошо, кому можно вести семинары, а кто работает пока слабо и что нужно сделать, чтобы они работали лучше, и была разработана система международной сертификации. В том же 2000 году к нам приехали сертификаторы.

– Эта система была разработана не в нашей стране и не только для нашей?

– Это была система международной сертификации, но в ее разработке приняли участие и наши тренеры. В принципе эта система должна была стать единой международной системой оценки качества результатов этого проекта. В 2000 году такие критерии появились, и исходя из них сертификация и прошла. Она была очень интересной. В принципе у людей подспудно всегда сидит мысль, что сертификация – это некая оценка их работы, аттестация на тот или иной статус. Поэтому не скрою, мы были достаточно напряжены, плохо представляя, как же будет выглядеть процесс сертификации. Когда же сертификация прошла, некоторым было непонятно, что произошло, потому что это были не открытые уроки, не опросы в методических кабинетах, не проверки тетрадей и конспектов. Мы должны были показать на деле, чему мы научились.

– Вы показывали уроки?

– Мы показывали не уроки, а свое умение обучать коллег. Это была летняя школа в Подмосковье, куда приехало около ста человек – педагогов высшей школы, тех самых, из третьей волны. Мы там работали тренерами.

– А сколько приехало на аттестацию из первой волны?

– Почти все. И все хотели пройти сертификацию. Мы готовились к традиционным процедурам и были несколько удивлены формой, в которой она происходила. Это были в основном беседы, и не только. Мы отвечали на вопросы, и сами задавали их. И оказывается, это тоже было важно.

– Качество вопросов показывает уровень понимания процесса?

– С одной стороны – да. Но суть не в том, ошибаешься ты в вопросе или не ошибаешься. Здесь не было вопросов правильных и неправильных, что опять же многих дезориентировало. По традиции, когда задают вопрос, нужно искать один правильный ответ, ну максимум два. А здесь этого нет. Здесь тем, кто сертифицирует, важно было увидеть, как люди думают, как они видят, как они рассуждают, ставят цели. Главное, чтобы люди поняли: сертификация – это не аттестация, а способ обучения или, еще точнее, профессионального самосовершенствования. То есть в процессе сертификации ты продолжаешь обучение, но учишься уже как тренер оценивать других и себя. И результатом сертификации является не столько степень, звание, статус, диплом, сколько достижение или точная формулировка поставленных тобой же целей. Если человек видит, что он пока не может чего-то сделать, – это уже достижение. Например, педагог пока не видит, как работает аудитория в целом, он может фокусировать свое внимание на одной-двух группах, а на всех – не может. Но если он это сам в себе заметил, если он ищет пути изменения этой ситуации, это значит, что человек умеет критически осмыслить свои тренерские навыки. Это значит, что он – уже тренер.

– Это для нас необычно, потому что для нас сертификат всегда является каким-то итогом, точкой… Сертификат в нашем понимании всегда что-то утверждает.

– В этом и есть особенность нашей сертификации. Это не точка, а двоеточие – с одной стороны и вопросительный знак – с другой.

– Из первой волны все получили сертификаты?

– Нет. На первом этапе десять человек были сертифицированы как специалисты, которые могут сертифицировать других. А были и те, кто не получил такого права, но получил статус тренера.

– То есть они могут учить людей, но не имеют права сами сертифицировать их?

– Да, их подпись не может стоять под сертификатом.

И вот что было необычно для этой сертификации. Я не буду называть регионы, но могу сказать точно, что впервые люди поняли, что они отвечают не только за себя, но и за других. Это я к чему?.. С одной стороны тебе может казаться, что ты хороший тренер, можешь работать в школе, можешь хорошо работать с другими педагогами, тебе кажется, что ты и методически хорошо работаешь, но внутри твоей команды, с которой ты продвигаешь проект в своем городе, не только нет согласия, но есть какие-то непреодолимые противоречия, которые могут выливаться в конфликт. В процедурах сертификации был заложен и такой важный критерий, как умение договариваться. Если ты не находишь общего языка с коллегами в команде, то как же ты сможешь работать с другими людьми?

– Теперь в России есть команда тренеров-сертификаторов, которые могут сертифицировать других, и тренеров, которые могут учить других?

– Кроме сертификаторов и тренеров, есть много учителей, которые имеют сертификаты учителей, освоивших технологию развития критического мышления. Это не значит, что они преподают критическое мышление, это значит, что они работают, используя технологию развития критического мышления, и делают это хорошо. И есть очень большое число несертифицированных людей, которые – благодаря нашим семинарам, методическим пособиям, книгам – знают эту технологию, работают с ней в разных городах, обмениваются опытом друг с другом. И вот их-то к 2007 году стало уже так много, что уже невозможно ни перечислить, ни даже узнать всех пофамильно.

– А как вы относитесь к тому, что в регионах периодически возникают семинары по развитию критического мышления, которые ведут люди, не получившие сертификатов тренеров и даже не учившиеся на ваших курсах?

– Сначала это было достаточно болезненно. Почему? Потому что нам казалось, что мы, и только мы можем давать семинары и, что важно, отвечать за их качество. Мы действительно компетентны в этом вопросе по сравнению с людьми, которые работают без каких-либо сертификатов и не проходили тренингов. Нам казалось, что в этом есть что-то неправильное. Но чем дальше продолжалась эта история, тем больше мы понимали, что контролировать все в этой жизни невозможно. Мы знаем, что семинары, которые ведут люди без каких бы то ни было сертификатов, бывают самого разного качества. Есть и очень неплохие. Но случаются, конечно, и некачественные. Можно в принципе требовать, чтобы таких семинаров не было, но тогда нужно посвятить этому делу всю свою жизнь, на что просто нет ни времени, ни желания. Просто тем, кто приходит на такие семинары, нужно помнить, что плохое качество семинара или обучающего курса – это их осознанный выбор, раз они заранее не выяснили, есть ли у преподавателя сертификат. И дело в квалификации преподавателя, а не в качестве РКМЧП.

В свое время мы спрашивали у американских тренеров: а что произойдет, если учитель, который не учился на наших семинарах, начнет работать по ­РКМЧП, – будет ли от этого вред? Тогда они нам сказали очень хорошие слова: вреда не будет, польза будет в любом случае. А вот какая польза – зависит от целей, которые поставил учитель. Если он поставил цель разнообразить урок с помощью приемов и достиг этой цели – уже хорошо. При этом совершенно не важно, из скольких этапов состоял его урок и какие стратегии он использовал. Главное, что урок был эффективный и ученикам понравился.

– Проект закончился, но людям не хочется расставаться. Как при постройке дома – дом вместе построили, а расставаться не хочется. И думают: что бы еще построить…

– Вот как раз это чувство и было у нас в 2000 году. Было такое ощущение, что чего-то в этом доме не хватает, что нам рано расставаться. И тогда мы решили, что дальше мы будем работать сами.

– Что значит – сами?

– Мы создали свои центры в тех городах, в которых шел проект.

– «Центры развития критического мышления средствами чтения и письма» – они так называются?

– В большинстве случаев так. У некоторых были другие названия, но, по сути, они были созданы именно для того, чтобы и дальше работать с технологией развития критического мышления. Это была очень большая авантюра, потому что у нас не было для этого ни денег, ни управленческого опыта, ни опыта создания каких-либо организаций. Все создавалось просто потому, что не хотелось останавливаться. Людям пришлось многое осваивать совершенно в другой ипостаси. В разных городах все происходило по-разному, но тем не менее происходило и продолжает происходить. В 2000 году, опять же волей случая, мне неожиданно пришлось взять на себя координацию этого процесса. Мы первыми создали центр в Москве. За нами потянулись другие. Дальше наладили связи с донорами, снова пригласили наших тренеров. Но мы встречались с ними уже не для обучения, а на уровне консультаций: как дальше работать, как правильнее организовать работу с точки зрения управленца, как с помощью этого проекта растить свою организацию и готовить новых тренеров.

Мы все прекрасно понимали, что можно много рассказывать о РКМЧП, можно организовать и провести много семинаров, но всю страну все равно не объедешь. Разговаривать о технологии могут многие, а вот описать, что это такое, представить ее в виде такого пособия, которое интересно учителям, где был бы инструментарий, – это как раз самая важная задача. Мы подготовили сначала два пособия: одно для преподавателей высшей школы, а другое – научно-популярное – для родителей и учителей. Книги вышли в 2003 году. А затем – пособие для учителей средней школы. Его выпустило в свет издательство «Просвещение» в 2004 году. Наши книги и пособия помогали учителю, он уже мог использовать эту технологию. Тем более что запрос этот был всегда: дайте нам книги, дайте нам материалы, дайте нам уроки и мы будем с этим работать. После выхода пособий жить нам стало проще, потому что груз ответственности лежал уже не только на нас.

– Мне нравится, что Вы часто произносите «мы». И все же – кто стоит за этим «мы»? Это тренеры первой волны или все, кто просто собрался вокруг, или те, кто писали книги?

– Это не очень большая, но целеустремленная группа единомышленников. Люди, которым важно, чтобы проект не растворился в России и не стал приятным воспоминанием о хорошо проведенных годах. В Петербурге это тренеры-сертификаторы Игорь Загашев и Ирина Муштавинская и группа тех, кто учился у них в Петербурге, – таких тоже уже достаточно много.

В Нижнем Новгороде – Валерия Марико, Елена Грудзинская – прежде всего я готов назвать именно их. Там очень активно действует Нижегородский государственный университет, где наши тренеры и работают. Их поддерживает администрация, они участвуют в международных проектах университета. Там сложилась очень сильная команда, и я за них совершенно спокоен.

В Москве – это Екатерина Вишнякова, Ольга Варшавер и я.

В Самаре работает Ольга Севостьянова – тоже представитель первой волны.

В Новосибирске, кроме Серафимы Бахаревой, не осталось тренеров первой волны, но зато там есть совершенно замечательные педагоги из третьей волны – преподаватели высшей школы, которые в принципе возродили проект в этом городе. Сейчас в Новосибирске, на базе НГТУ, есть сильная группа, которая организует выездные семинары на Алтай. У них уже четвертый набор, и они учат так, как когда-то тренеры учили нас, – демократично, эффективно и много. Люди выезжают на несколько дней и работают, находясь друг с другом в одной среде. И эта среда способствует высокой продуктивности. К ним на учебу приезжают не только из Новосибирска, но и из Томска, Омска, Барнаула и вообще с юга Сибири.

– Каково это – координировать все центры из Москвы?

– Для меня это – отдельный опыт в жизни. Никаких лавровых венков и никакой манны небесной не было и не ожидается. Работаем, потому что нам это нравится и потому что нам это по-прежнему представляется важным. Сейчас есть новые проекты, которые идут через наши организации, и для того, чтобы эти проекты продвинуть, мы ищем деньги – и книги издавать, и семинары организовывать.

Не знаю, насколько мы успешные менеджеры, но есть два дела, именно наши, российские – наша гордость и наша, российская, ответственность перед международным сообществом РКМЧП. Это международный сайт программы и международный журнал «Перемена», который начал выходить в 2000 году. Сначала он издавался в Литве и был журналом Международной ассоциации чтения. А сейчас – издается в России, и это журнал Международного консорциума «Развитие критического мышления через чтение и письмо», который является его площадкой, его способом общения с коллегами. У нас есть подписчики в разных странах; журнал продолжает выходить на двух языках, английском и русском, в бумажной и электронной версиях. Мы очень хотим, чтобы журнал был доступен как можно большему количеству читателей. Ведь статьи пишут сами учителя и преподаватели высшей школы. Все материалы очень практические. Журнал с удовольствием читают педагоги и в России, и в США, и в Корее, и в африканских странах, и это свидетельствует о том, что все поднимаемые темы явно востребованы и не зависят от национальных границ. Ольга Варшавер – председатель комиссии Международного консорциума РКМЧП по публикациям и шеф-редактор журнала – вместе с международной командой редакторов делает все возможное, чтобы «Перемена» расширяла круг своих авторов и читателей.

– Как будет дальше развиваться Консорциум критического мышления, какую вы видите для себя перспективу?

– Международный консорциум был создан в 2004 году. Тренеры из стран, в которых шел проект РКМЧП, осознали, что взаимодействовать внутри страны – это одно, но для того, чтобы сохранить идеи и качество, важно развиваться уже как международное сообщество. Консорциум развивается, и на сегодняшний день в него входит более тридцати организаций из Восточной Европы, Центральной Азии, Северной и Южной Америки. В Юго-Восточной Азии с нами сотрудничают коллеги из Мьянмы (Бирмы). Вернее, это бирманские учителя, которые из-за гражданской войны и диктатуры в их стране стали беженцами и живут на севере Таиланда. Там есть центр, который с ними работает. Международный консорциум в 2006 году был официально зареги­стрирован как неправительственная организация, а до этого он работал как неформальная организация. Штаб-квартира находится в Румынии.

– Неужели в Таиланде центр тоже официально зарегистрировали?

– Да. И он замечательно работает. Они просто подвижники, замечательные люди: обучают учителей, которые должны элементарно научить читать и писать беженцев, порой не имеющих даже начального образования. Это касается не только детей, но и взрослых.

У Консорциума есть планы по продвижению проекта РКМЧП в африканских странах, например в Либерии. Еще одна страна для этого проекта – Пакистан. Как видите, мы идем и в «горячие точки».

– А работают там местные?

– Там и должны работать местные – это совершенно однозначно, иначе возникают языковые и национально-культурные проблемы. И еще проблема в том, что в каждой стране своя особая ситуация.

В Либерии, например, недавно закончилась война. Страна разрушена, и практически все нужно начинать с нуля. Тем не менее есть люди, которые готовы поддерживать эти проекты.

– Кто они?

– Разные организации, но пока я не хочу их назвать, потому что еще идут переговоры. Но команды тренеров и материалы для них уже готовятся. Все это предмет очень аккуратной и кропотливой работы. Проекты крайне сложны и географически, и по подготовке самих материалов.

Что касается дел на нашем континенте, то, наверное, самый интересный проект, который мы начали в Европе и в России, – реформа подходов к разработке школьных учебных программ. Он идет с прошлого года. И опять же – это внутренняя потребность самих стран. Ведь работа учителей состоит не только в планировании отдельных уроков, они создают целые программы на основе технологии развития критического мышления. Нас спрашивают: как часто можно использовать технологию – на каждом уроке или нет? Этот проект как раз и должен ответить на вопрос: как использовать технологию и что можно сделать, чтобы сама программа была выстроена в духе критического мышления? В России этот большой проект только-только начался и идет пока в двух городах – в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде. Уже прошли первые семинары. Думаю, в будущем мы охватим этим проектом все наши центры.

– Центры сами ищут заказчиков для своих проектов?

– Да. Но в такой ситуации мы живем уже давно. С двухтысячного года мы сами работаем и ищем партнеров.

– После нашей публикации опять будут возникать вопросы, как принять участие в семинарах по обучению технологии развития критического мышления. Так как же?

– Вопрос хороший. Можно, например, приехать на любой из семинаров, которые проводят наши центры в разных городах. Можно пригласить тренеров и организовать семинары на месте. У нас такие прецеденты были и на уровне больших регионов, когда мы приезжали в институты усовершенствования учителей, и когда нас приглашали в конкретные школы и мы вели семинары только для учителей этих школ.

Третий вариант – есть книги, пособия. Издавая их в 2003–2004 годах, мы не рассчитывали, что распространим их по всей стране, и тиражи тогда были небольшими. Дело в том, что учебная литература никогда не была коммерческой, поэтому большими тиражами мало что издается. И тираж в пять тысяч мы считали неплохим, тем более в издательстве «Просвещение». Но, конечно, для России это мало, и чем больше люди узнают о программе, тем больше потребность в материалах. Так что люди продолжают спрашивать, где купить наши книги, и мы думаем о переиздании. Сейчас у нас есть сайт, он довольно популярен. Люди заходят на сайт, у них появляются вопросы, и они пишут письма.

– А почему наших студентов так мало учат этой технологии?

– С высшей школой всегда проблем больше, чем со средней. На педагогические изыски у них времени нет. Очень мало программ выстраивается на основе развития у студентов многих важных компетенций.

В этом основная проблема.

– Получается, что наших студентов, особенно педагогов, учат по старинке?

– Их, может, учат и не совсем по старинке, им даже иногда рассказывают о технологии критического мышления, но именно – рассказывают, а этого недостаточно. Кроме того, можно работать как угодно, но если в реальном учебном процессе в высшей школе все остается по-старому, то, как бы ты ни пытался что-то изменить на своем занятии, у тебя это не получится. Одна надежда – капля камень точит.

– Бывают ли перегибы?

– Перегибы всегда есть, в любом деле. Некоторые педагоги, например, начинают в обязательном порядке требовать портфолио, задают это как дополнительную самостоятельную работу, не особенно объясняя, зачем это нужно, и за портфолио ставят оценку, включают их в экзамен. Как только это становится обязательным и при этом нет понимания цели – для чего нужен портфолио, – естественно, у студентов возникает сопротивление. Здесь надо долго и кропотливо работать с преподавателями высшей школы и показывать, как правильно пользоваться приемами технологии. Вот ввели портфолио на занятиях, а кто описал, как этим пользоваться, для чего? Вот это, наверное, и нужно сделать.

– Ну, хорошо, проблемы – проблемами, а мечты есть?

– Есть. Все мои коллеги говорят: давайте сделаем выездную летнюю школу. Такие школы организуются и проводятся в разных странах. У нас был один, вполне успешный, опыт летней школы в 2000 году. Мы продумываем разные варианты и сюжеты для летней школы. Это может быть школа для студентов педагогических и даже непедагогических высших учебных заведений. Для педагогических вузов эта школа специально была бы посвящена критическому мышлению. А для непедагогических можно сделать предметную школу, например, по истории, политологии, экологии. Мы могли бы обеспечивать ее технологически. Была у нас идея летней школы для учителей. Это самый сложный вариант, потому что он и финансово, и организационно трудноосуществим. Учителя после учебного года очень устают, им бы успеть отдохнуть.

Есть варианты для преподавателей вузов и для студентов. У нас была даже идея международной школы для старшеклассников из стран СНГ. Мы набрали замечательный материал, но мечта пока не воплотилась.

Еще одна мечта – сделать пособие для системы повышения квалификации. У наших тренеров накоплен большой опыт работы в этой области. Его надо только оформить в пособие.

– Наши читатели сразу спросят: а где книга для библиотек?

– Это могло бы быть разделом, тем более что «Библиотека в школе» – наш большой друг в течение многих лет – очень много сделала для того, чтобы РКМЧП стала востребованной школьными библиотекарями. И библиотеки многих школ страны стали теми центрами, откуда идеи РКМЧП пришли в учебные классы.

– Что же будет дальше?

Я думаю, наша главная задача сейчас – под­держивать и публиковать что-то новое, рассказывать об опыте, осуществлять регулярную консультативную поддержку. Проекту исполняется 10 лет, и – как и 10 лет назад – я могу точно сказать, что у нас еще очень много дел.

Беседовала Ольга Громова

Адрес сайта РКМЧП: www.rwct.net
Индекс журнала «Перемена» в каталоге агентства «Роспечать» 18041