Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Библиотека в школе»Содержание №11/2007

Драгунский Д. Соседи : Конспект о Чехове / Денис Драгунский // Октябрь. – 2007. – № 1. – С. 162–177. – (Литературная критика).

Блестящий политический обозреватель («Новое время») пишет о творчестве Чехова. Очень спорно. Хочется перечитать, рассказ «Соседи» по крайней мере. Несколько тезисов из статьи:

«Чехов был левым автором – политически и художественно… Он критиковал моральное бессилие образованного сословия. Насмехался над властями предержащими. Был атеистом. Презирал пошлость буржуазного быта, ненавидел прописные истины, тупое законопослушание, регулярность, заданность, определенность. Он мечтал о том, чтобы покончить с рабством слабых и зверством сильных, и един­ственный выход видел в переустройстве общества на началах равенства и разума».

«Идеал Чехова – радикальная левая утопия… Утопия не только этическая, но эстетическая. И, разумеется, философская утопия».

«Чехов был революционером в литературе – куда более значительным и, главное, куда более влиятельным, чем все современные ему и следующие за ним символисты, футуристы, сюрреалисты, абсурдисты и прочие доктринальные новаторы и реформаторы. Подробно описывать пейзаж или внешность персонажа, предпосылать действию экспозицию, делить героев на положительных и отрицательных или спрашивать, “что хотел сказать автор”, – после Чехова стало признаком ужасающей, безнадежной писательской и читательской отсталости».

«В более специальной зоне литературных достижений Чехов – родоначальник литературы абсурда… Абсурдизм “Вишневого сада” гораздо мощнее, чем холодноватая метафизика пьес Беккета и Ионеско…»

«Мне кажется, главный рассказ Чехова – “Соседи” (1892). Проблематика левого тупика – с социальными страданиями, сексуальными комплексами и культурными неразрешимостями – присутствует в этом рассказе с необычайной плотностью. Столь же плотно представлены в нем литература, политика, культура вообще».

«Чехов не принимает Достоевского. Смысл этого неприятия, идеологический и эмоциональный, – в обоих случаях левый. Левые любят чистоту и изящество, ясность, чистоту и радость. А как же правые с их ясностью? Там другая ясность, ясность традиции и здравого смысла. У левых больше эстетизма, привнесенного сверху. Сверху – то есть от мыслящего сословия и прямо с неба».

Вильгельм Вениаминович Левик. К 100-летию со дня рождения // Иностранная литература. – 2007. – № 1.

Студийцы (литературная студия перевода) Вильгельма Левика – Григорий Кружков и Марина Бородицкая вспоминают своего учителя – «блестящего переводчика, великого мастера русского стиха, знатока мировой поэзии, обходительного и смешливого человека, влюбленного в красоту мира художника». Отрывочные воспоминания и много примеров прекрасных стихотворений мастера.

Захотелось перечитать и сравнить переводы из Шарля Бодлера трех мастеров – Левика, Эллиса, Бальмонта. Любопытно, как одно и то же стихотворение «Маяки» вышло у разных мастеров. Берем первое четверостишие. Перевод Вячеслава Иванова:

Река забвения, сад лени, плоть живая, –
О Рубенс, – страстная подушка бредных нег,
Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая,
Как воздух, как в морях морей подводный бег!
Перевод Вильгельма Левика:
Рубенс, море забвенья, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюбых сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полете,
Буйству жизни никем не поставлен предел.

А еще в судьбе Левика была Великая Отечественная. На войне, как нигде, начинаешь верить в госпожу удачу: «Дело было во время войны. Командира беспокоили немецкие пушки, бившие по расположению его батальона. Место было равнинное, но на нашей стороне росло дерево – кажется береза. И вот командир вызывает рядового Левика, про которого он знал, что тот учился на художника, дает ему планшет, карандаш и задание: залезть на березу и срисовать позиции вражеских батарей. Приказ есть приказ – его не обсуждают. Левик надевает на шею планшет и, стараясь кое-как укрыться за ствол, лезет на эту березу. И вдруг, не успевает он подняться на три метра над землей, как рядом с деревом тормозит легковой “виллис”, из него выскакивает молодой лейтенант и кричит: “Рядовой Левик, срочно в штаб полка!” Сажают в машину и везут в штаб. Оказывается, там внезапно понадобился человек с отличным знанием немецкого языка, и кто-то вспомнил про солдата по имени Вильгельм. Три дня Левик переводил добытые разведкой важные документы, а на четвертый вернулся обратно в расположение батальона. Выяснилось, что за это время снайпер уложил насмерть не то двух, не то трех наших бойцов, пытавшихся срисовать немецкие позиции».

Демурова Н. Беседы о Льюисе Кэрролле : Фрагменты книги «Картинки и разговоры» / Нина Демурова. – Иностранная литература. – 2007. – № 1. – С. 260–283. – (Из будущей книги).

Эта воздушная иррациональность… этот танец смыслов как-то облегчает восприятие окружающего нас абсурда.

Рассказывает автор: «Алисе наскучило сидеть с сестрой без дела на берегу реки; разок-другой она заглянула в книжку, которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров.

– Что толку в книжке, подумала Алиса, – если в ней нет ни картинок, ни разговоров?

Так начинается знаменитая английская сказка “Приключения Алисы в Стране чудес” Льюиса Кэрролла. Слова о “картинках и разговорах”, чуть ли не крылатые, стали названием моей новой книжки, которая готовится к изданию в петербургском издательстве “Вита Нова”. Я задумала ее как беседы с людьми, так или иначе соприкоснувшимися с творчеством Льюиса Кэрролла, которое уже давно и прочно вошло в нашу отечественную культуру. Эти “разговоры”, думала я, будут интересны многим – недаром произведения писателя расходятся у нас миллионными тиражами, а каждый клочок информации жадно подхватывается и обсуждается в самых разных кругах. Пожалуй, ни в одной другой стране, помимо его родной Англии, Кэрролл не вызывает такого интереса, как у нас. Его переводят и пересказывают переводчики, иллюстрируют многочисленные художники, ставят в театре и кино, о нем спорят критики и филологи, задумываются психологи и математики, ему посвящают музыку композиторы… Чем объяснить такой интерес в России к писателю, отделенному от нас временем, географией, языком, традициями, менталитетом?»

Четыре интервью, представляющие различные взгляды на Кэрролла и его творчество. Первое – с Ольгой Седаковой, поэтом, филологом, автором комментариев к дилогии об Алисе, выпущенной издательством «Наука» в серии «Литературные памятники» (1978). Второе – с талантливым грузинским переводчиком Гией Гокиели, переводившим «Алису» на грузинский. Третье – с петербургским поэтом и математиком Михаилом Матвеевым о малоизвестной у нас поэзии Кэрролла. Четвертое – со студентами Андреем Ломоносовым и Верой – игровиками, организовавшими ролевую игру, в основу которой легли обе сказки об Алисе.

В тексте иллюстрации художников Ю.Ващенко, Г.Калиновского, О.Линченко, Т.Яновской.

Зибницкий Э. Будет ли православие присутствовать в российской школе / Эдуард Зибницкий. – Знамя. – № 3. – С. 168–177. – ( Studio).

В большинстве своем дети из христианских семей учатся в государственных школах… Этот институт не ставит перед собой задачи христианского просвещения, да и не должен ставить. Скорее наоборот: страшны не столько сомнительные экспериментальные курсы, которые периодически пытались ввести на протяжении 90-х годов, сколько общий социальный и культурный климат в школе…

Три варианта соотношения религии и школы. Первый: религия присутствует в школе как часть программы. Второй: религия присутствует как факультативный курс. Третий: школы под эгидой церкви существуют наряду с государственными, имея с ними равный статус.

Автор статьи против первых двух вариантов: «В школу придут восторженные миряне-неофиты, прошедшие курсы переподготовки, которые, скорее всего, принесут с собой целый комплекс великодержавных мечтаний, не имеющих никакого отношения ни к Евангелию, ни к семи Вселенским соборам. Или это будут вполне равнодушные “русисты” и “историки”, набирающие себе учебную нагрузку».

Введение курса «Основы православной культуры», по мнению автора, должно настораживать в первую очередь саму Церковь. «Христиан должно интересовать не насаждение определенного статус-кво в государстве, а миссия и передача христианского предания новым поколениям верующих. Миссия принципиально отличается от пропаганды или просто ознакомления с суммой каких-то знаний, и предметом ее является вероучение, а не культура. Для христиан вера первична, а культура вторична…

С точки зрения Церкви, никакой православной культуры нет и быть не может. Евангелие обращено к людям разных культур. Здесь важно выбрать ориентир – или святые отцы и Евангелие, или определенное геополитическое мышление. Тогда, возможно, и некоторые возражения со стороны правозащитников будут сняты.

Выход в политкорректности? Или во введении факультативных курсов вероучения для христиан, для мусульман и для буддистов? Православное сообщество должно само сформулировать, что, собственно, оно хочет, как видит путь образования личности, который должен пройти ребенок из православной семьи. Но православное сообщество у нас, по сути, отсутствует.