ДРУЖБУ с отцом Георгием мне подарил отец Александр Мень. Мы стали особенно дружны и близки после его гибели. Отец Георгий – ученик Александра Меня, его последователь и, можно с уверенностью сказать, брат во Христе. На небосклоне нашей церкви отец Георгий принадлежал к ярко горящим и льющим свет звездам.

Поражает, что образовалась некоторая грань, за которой такие замечательные пастыри в России по тем или иным причинам уходят из жизни. Это происходит вокруг 50 лет. Александру Меню было немногим больше 50 лет, отцу Георгию – 53.

В его смерти не было такой драматической неожиданности – можно и должно было предполагать, что дни его сочтены, поскольку он долго и мучительно болел. И все же это был удар.

Когда подводишь итоги его жизни, поражаешься, как много успел сделать этот человек – священник, писатель, богослов, переводчик, политолог, публицист, общественный деятель, пастырь, историк искусства, историк литературы – за тот краткий срок, который Господь отпустил ему на земле.

После гибели отца Александра отец Георгий стал фактически настоятелем церкви в 5-й республиканской больнице, где лежат дети с онкологическими заболеваниями, по большей части обреченные. Каждую неделю он там служил, причащал, помогал, утешал. Отпевал. Каждую смерть переживал вместе с мамами, с родными, потому что такую боль утешить невозможно, ее можно только разделить. То, что это сократило его дни, – несомненно. Но для меня также несомненно, что это был его путь к святости.

Ему было 53. Думаю, отмеренный ему срок жизни был столь недолгим потому, что есть все же предел души священника, которая должна вместить такое количество несчастий, грехов, страстей других людей.

А нам, тем, кому остается еще пребывать на этой земле, предстоит осмыслить не только его огромное наследие, но и то, что о. Георгий умер именно от той болезни, от которой погибали его маленькие подопечные. Бытовая мысль, что он мог от них просто заразиться, не приходит в мою голову ни на минуту. Здесь есть какая-то глубинная связь. Атеист может решить, что это подтверждение несправедливости Бога. Человек верующий увидит в этом знак свыше, проявление некоей высшей закономерности. В обстоятельствах смерти о. Георгия – торжество любви Христа к своему служителю! Все знали, что он болен неизлечимо. Ему помогали множество людей – прихожане, друзья и в нашей стране, и не только в нашей, но он был болен раком мозга, который не взялся бы оперировать никто, наверное, в мире. И все же он умер неожиданно. Последнее время о. Георгий был частично парализован, но Господь до конца сохранил ему речь и разум и забрал его к себе раньше, чем начались те страшные мучения, которые неизбежно ждут любого больного, как он, неоперабельным раком мозга. Об этом говорили все врачи. На мой взгляд – мы свидетели смерти праведника.

О. Георгий был открытым человеком. Когда он общался с людьми, вокруг него создавался такой круг тепла, огня и добра, что каждому казалось: все обязательно будет хорошо. Он вел гражданскую общественную деятельность. Был членом правления фонда Сороса и очень гордился этим, ценил, что имел возможность много сделать на этом поприще, был членом правления Института толерантности ВГБИЛ. Это все светские структуры. Он всячески откликался на зов разумного начала в жизни, считал, что надо направить и использовать все возможности на то, чтобы вера укреплялась делами, неважно, в какой структуре они делаются. Его христианство было очень активное. Надо было видеть, как он руководил отделом в светской библиотеке, как проводил конференции, как ездил по провинции. Это был не только священник, он не ограничил себя границами церковного здания, он выходил к людям, как Христос выходил на проповедь за стены иерусалимского храма. Но он был еще и человеком, как и Христос был человеком, со страданиями, муками, искушениями.

Есть еще одна мысль, которая меня занимает: отец Георгий удивительно был похож, даже физически, на своих духовных учителей и предшественников – на Владимира Соловьева, на Сергея Николаевича Дурылина – отца Сергия – это практически одно лицо… И когда я думаю о таком сходстве с Владимиром Соловьевым, я вспоминаю статью Вл. Соловьева о Пушкине, которую по молодости лет читать довольно трудно. Кажется невозможным смириться с идеей, что Пушкин так быстро исчерпал тот лимит возможностей, который ему был дан. С этой мыслью надо прожить какую-то часть жизни, чтобы понять, что это означает. Я думаю, о. Георгию Господь отмерил на Земле очень небольшой период жизни, но дал ему возможность за это время полностью себя реализовать. А дальше происходит то, с чем наша человеческая земная суть не может смириться, и нам горько, больно, мы задаем вопрос: почему он? Я на этот вопрос могу ответить только так: Богу ведь тоже надо, чтобы около него были такие, как о. Александр, о. Георгий.

О. Георгий был человеком международно-отмеченным, если можно так сказать. Его очень высоко ценил ушедший папа Иоанн Павел II. Такого количества соболезнований, которое мы получили от руководства различных церквей, от Ватикана, разных посольств, епископа Кентерберийского, мы, знающие популярность о. Георгия, даже не могли себе представить. Но при этом у него не было ни одной награды от Русской Православной церкви, он был просто иерей.

Он прекрасно понимал все минусы и все болезни церкви как института. В своем служении он пытался их исправить и исправлял, очень страдал, что церкви разделены, проповедовал и словом и делом, и жизнью и своей смертью идею, главную в христианстве: о любви к Богу через человека и свободу. А поскольку его свобода выражалась в убеждении, что мир человеческий состоит из братьев и сестер, ему было очень важно, чтобы не возрождались ростки фашизма и ненависти в мире. Он считал – и проповедовал это всей своей жизнью, – что если ты исповедуешь ислам, а другой исповедует католицизм, а я исповедую православие, то мы не враги. Мы братья. Мы просто разные, другие. И нам не за что друг друга ненавидеть.

Очень много священников, несогласных с политикой РПЦ, уехали. Отец Георгий остался. И это был сознательный выбор, хотя я знаю, что ему много раз предлагали и университетские кафедры в разных странах, и иную деятельность. Ведь он, если бы не стал священником, мог стать кем угодно: профессором, переводчиком, литературоведом, писателем, журналистом.

Что нам остается? Остается радоваться и гордиться, что мы современники такого замечательного человека. Но это накладывает особую ответственность.

Остался с нами он сам. Его молитвы, его наследие. И страстные, жесткие статьи, в том числе о войне в Чечне, о Беслане, и книга «Господу помолимся», и многие богословские работы, и лекции, и замечательные «Римские заметки» о городе, который он так горячо и страстно любил. Не знаю, кто еще так писал о Риме, как отец Георгий, может быть Н.В.Гоголь.

Не помню, чтобы в Москве так прощались со священником. Более 4500 человек, которых, конечно, не могла вместить его церковь Косьмы и Дамиана в центре города. И вдруг – боль утраты, горечь неожиданно совместились с ощущением праздника. Это был праздник пасхальной радости, то есть ухода и одновременного воскресения. Поэтому вполне естественно, что возгласы, которые раздавались в храме, были не только «Вечная память!» и «Упокой, Господи, душу раба твоего», но и «Христос Воскресе!».

Священник, уйдя из мира, собрал огромное количество людей из разных стран, которые хотели ему сказать прощайте. Но, вспоминая, как с ним прощались, я не думаю, что это правильное слово для отца Георгия. Скорее, мы говорим ему

ДО СВИДАНИЯ, ОТЕЦ ГЕОРГИЙ.

ДО ВСТРЕЧИ, ЕСЛИ МЫ БУДЕМ ЕЕ ДОСТОЙНЫ.

Екатерина Гениева,
Генеральный директор ВГБИЛ, Москва