«Классик, современный классик, культовый автор, модный писатель…» // Иностранная литература. – 2007. – № 5. – С. 236–274. – (Круглый стол).

21 ноября 2005 года в Отделе литератур Европы и Америки новейшего времени Института мировой литературы РАН был проведен «круглый стол» на тему: «Литературный культ как феномен современной культуры. К постановке проблемы», материалы которого опубликованы в журнале «ИЛ». Из вступительного слова Александра Уракова:

Почему нас заинтересовала проблема литературного культу как феномена современной культуры? «Культ» – на первый взгляд сомнительное с научной точки зрения понятие и одновременно модное слово – активно используется современными СМИ применительно к самым разным явлениям и фигурам. Как показал беглый поиск в сети, культовыми называют как авторов популярных бестселлеров, вроде Коэльо, Дэна Брауна, Мураками, так и современных классиков – например, Кортасара, Зюскинда, Фаулза, Сэлинджера, Борхеса, Воннегута, Павича, а вместе с тем и классиков прошлого: Булгакова, Гессе, Экзюпери, Хемингуэя.

Реплика Михаила Свердлова: Культ существует в узкой среде для посвященных. Сэлинджера сделали культовым битники. Толкиена – та же среда. Это еще не массовый культ, а культ для посвященных. Хемингуэй, Булгаков. Затем это ценное слово было подхвачено рекламой, коммерциализировано. Возникло расщепление термина.

Реплика Татьяны Венедиктовой: Это как в рекламе: эксклюзивное предложение, адресованное всем.

Реплика Юрия Гирина: Культ все же – это не вопрос литературы, искусства, а феномен массового сознания. Культ и культура, культ versus культура. В рамках современной культуры всякая субкультура массовизируется. В Америке ищут в субкультуре фигуры и делают эти фигуры героями массовой культуры.

Реплика Александры Ураковой: Но разве мы не можем найти примеры культа, культовости и в рамках интеллектуальной, элитарной культуры? Здесь важно разграничение феномена культа и моды, популярности.

Реплика Ольги Пановой: Это особенность современной культуры: все, даже самое интересное в ней, массовизируется.

Вокруг Даниэля Штайна: Сергей Беляков. Дон Кихот из Хайфы; Михаил Горелик. Прощание с ортодоксией; Юрий Малецкий. Роман Улицкой как зеркало русской интеллигенции; Ирина Роднянская. Р. S. В сухом остатке // Новый мир. – 2007. – № 5. – С. 161–191. – (Литературная критика).

Новый роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» (М.: Эксмо, 2006) вызвал большой интерес и у читателей, и у профессиональных критиков. Автор предполагал в одном из интервью: «Гладко эта книга не пройдет. Если она пройдет гладко, это будет означать, что она плохо получилась». Тема иудеохристианства, отрицание католических и православных догматов, отрицание Священного Предания, далекие от ортодоксии рассуждения о поместных церквах должны предполагать дискуссию, и вероятно не только светскую. Точки зрения на роман разошлись.

Сергей Беляков: Для меня книга Улицкой – это разумное, грамотное, хорошо обоснованное оправдание национализма. Не обязательно национализма еврейского, еврейский национализм здесь лишь частный случай…

Михаил Горелик: Принести в литературу нечто новое – большая редкость, неимоверная авторская удача. Новое, что принесла в литературу Улицкая, – богословский роман, именно так, хоть имя, конечно, дико. Богословский роман – большая смелость. Признаки тринитарного и литургического богословия, экклезиологии, сотериологии, мариологии, христологии наполняют книгу. Всем нашлось место. Я говорю: призраки, – поскольку в романе нет (с некоторыми оговорками) ни богословской дискуссии, ни богословской рефлексии, но есть выводы, эту рефлексию, безусловно, предполагающие...

Юрий Малецкий: Уважаемая госпожа повествователь! Я сколько возможно пытался обращаться только к Даниэлю. Я просто вынужден сказать, единой правды ради, что это Ваше «от себя» – ни к Церкви, ни к Христу, ни к чему, кроме учения Сухомлинского и других Сухомлинских, не имеет отношения. Это не значит, что я Сухомлинского или Макаренко не уважаю. Они были серьезные, талантливые, хотящие добра своим воспитанникам люди… Книга Улицкой – очень нужная, очень полезная, очень своевременная. Ее сенсационный успех – лакмусовая бумага нашего времени, действительного состояния умов культурной элиты России, начиная с учителей средней школы и кончая людьми, переводящими с фламандского Хёйзингу.

Есть у журнала «Звезда» замечательная черта: отмечать юбилеи своих авторов (а это, как правило, питерские писатели) подборкой материалов автора и о нем. Материалов, подчас, неожиданных.

Звезда. – 2007. – № 5. Материалы к 70-летию Андрея Битова.

Среди многочисленных увлечений юбиляра – гороскопы. На этом построен «Отчет к собственному юбилею» – «От свиньи и до Свиньи, или О занятии не своим делом». Там же эссе – «Память как черновик» (в часы бессонницы автор вспоминает, анализирует и реконструирует две «Бессонницы» – Пушкина и Мандельштама. Андрей Арьев анализирует феномен Битова («Огненный бык в сумрачном пейзаже»). А Александр Кушнер посвятил ему «римейк» стихотворения 1961 года «Два мальчика» (посвящение А.Битову). Сравним первые строки:

Два мальчика, два тихих обормотика,
ни свитера,
ни плащика,
ни зонтика,
под дождичком
на досточке
качаются.
а песенки у них уже кончаются… (1961)

Два старика, два тихих дурака,
Сидят в саду и взгляду свысока
Предпочитают взгляд на жизнь в упор,
Как в детстве, долгий: дорог даже сор… (2007)

Звезда. – 2007. – № 6. Материалы к 70-летию Льва Лосева.

Среди материалов эссе Андрея Арефьева «Нечувствительный Лосев». Воспоминания юбиляра «Рассказ самому себе» и два стихотворения.

Мне приснилась квартира
окном на дворец и Неву,
на иглу золотую,
что присниться могла б наркоману.
Мне сначала приснилось:
я в этой квартире живу.
Но потом мне приснилось,
что мне это не по карману...
Но потом мне приснилось,
что можно ведь сон переделать.
И тогда в этом сне я снова протопал к окну
и увидел внизу облака, купола золотые и шпили,
и тогда в этом сне мне приснилось, что здесь и усну,
потому что так высоко,
а лифта еще не пустили.

Мюриэл Спарк. Curriculum vitae: Автобиографические заметки / Пер. с англ. // Иностранная литература. – 2007. – № 4. – С. 224–324. – (Документальная проза).

Известная английская писательница вспоминает свое детство, отрочество и молодые годы, доведя повествование до 1957 года, когда был опубликован первый роман автора. Из авторского предисловия:

Меня всегда завораживали подробности. В прозе я щедро их рассыпаю – они создают атмосферу. Свое волшебство есть и в именах… После того как я стала известной писательницей, было опубликовано столько недостоверных мемуаров, а то и вовсе несусветных историй о некоторых эпизодах моей жизни, что я поняла: пора внести ясность…

Мюриэл Спарк родилась в 1918 году в Эдинбурге, и первые воспоминания относятся к началу двадцатых годов. «Хлеб», «Масло», «Чай» – первые главки (их еще и главами-то не назовешь), пожалуй, самые колоритные, обыденный мир английской семьи, увиденный глазами маленькой девочки. Читаешь и не просто видишь описанное автором, но улавливаешь запахи свежайшего масла, намазанного на еще теплый хлеб, и аромат хорошо заваренного чая:

Розовощекая девушка с аккуратно убранными под шапку волосами, в белоснежном халате, под ярким светом лампы (если дело происходило зимой) стояла за мраморным прилавком меж двух огромных, по плечо, глыб сливочного масла. Одна глыба – свежее масло, другая – соленое. Многие предпочитали соленое: оно было дешевле. Свежее привозили с фермы каждое утро. Розовощекая продавщица брала лист специальной пергаментной бумаги и стелила на чашку блестящих медных весов. Потом брала две большие деревянные лопатки. Прежде чем отрезать вашу обычную порцию – фунт или полфунта, окунала лопатки в белую с синим расписную фаянсовую миску, полную холодной воды. Выверенным движением клала порцию масла на весы и, словно скульптор, добавляла недостающее или убирала лишнее, пока не получалось столько, сколько заказывали. Затем следовал красивый и трудный трюк: переместив масло вместе с подложенной бумагой на прилавок, продавщица все теми же деревянными лопаточками рубила его на четвертьфунтовые кубики, а затем быстро и аккуратно сплющивала каждый, так что получался плоский круглый медальон. Наконец брала деревянный штамп и, окунув его в воду, шлепала по медальонам…