Тулякова-Хикмет В. Последний разговор с Назымом. – Октябрь. – 2007. – № 8. – С. 106–162.

Перед вами не книга литературных воспоминаний, а наш разговор с Назымом. Он начался через две-три недели после его ухода, потому что, верьте мне, общению двух близких людей ничто не в силах помешать.

Два года, с 1963-го по 1965-й, из ночи в ночь продолжался этот разговор. Осталось множество страниц и Назым, каким я его знала.

Книга, фрагменты из которой опубликовал «Октябрь», не мемуары в привычном смысле этого слова. И разговор с умершим Хикметом – не литературный прием, как это может показаться в начале чтения. Этим разговором Вера, вдова Хикмета, поначалу спасалась от горя. А по мере его продолжения и усугубления этот монолог стал потаенным делом жизни. Вера не вспоминает, а напоминает Хикмету о том, что было, о том, что вместе видели и пережили, о том, что и при каких обстоятельствах он ей рассказывал.

Назым Хикмет – поэт-коммунист, коммунист-романтик. Он жил и учился в СССР сразу после гражданской войны, в двадцатые годы, во времена нэпа. Общался с самыми яркими художниками эпохи. Вернувшись в Турцию, подвергся преследованию и отсидел 17 лет в тюрьме, куда не приносились никакие газеты. А именно на эти 17 лет пришлись самые страшные события ХХ века. Вне пределов СССР даже свободные люди были не слишком осведомлены о том, что на самом деле происходило в нашей стране. Как, впрочем, не знали и о происходящем в Турции. Хикмету оставалось только мечтать о новой прекрасной жизни в свободной стране. Выйдя из тюрьмы и будучи приглашенным в советское посольство на просмотр фильма «Кубанские казаки», принял фильм за чистую монету и решил, что его мечты сбылись. И грустно и смешно воспринимается его рассказ о том, как по дороге из Шереметьево он подумал, что убогие избы по краям шоссе – это музей дореволюционного быта под открытым небом. А когда Хикмет пожелал встретиться со старым другом Мейерхольдом (двадцать лет как расстрелянным), то на свою просьбу получил ответ, что Всеволод Эмильевич находится на лечении в горах… Непросто происходило столкновение простодушного Назыма с реальностью, что достойно пера Вольтера. А его бесстрашие в противостоянии мерзости и обреченность достойны Шекспира. А еще это повесть о любви. Удивительной и грустной.

Национальное сознание: размышления и споры. – Октябрь. – 2007. – № 9. – (Публицистика и очерки).

Достоевский – глубоко христианский писатель. Я не знаю более христианского писателя. И споры о христианстве Достоевского обычно ведутся на поверхности, а не в глубине.

Н.А.Бердяев. О миросозерцании Достоевского

Он думал или хотел думать, что его религия – православие. Но истинная религия его – если не в сознании, то в глубочайших подсознательных переживаниях, – вовсе не православие, не историческое христианство, ни даже христианство вообще, а то, что за христианством, за Новым Заветом – Апокалипсис, Третий Завет, откровение Третьей Ипостаси Божеской – религии Св. Духа.

Д.С.Мережковский. Пророк русской революции

После каждой международной встречи, проводимой Фондом Достоевского (2001, 2004, 2006 гг.), «Октябрь» публикует некоторые выступления участников симпозиума. Известный исследователь творчества Достоевского Игорь Волгин – член общественного совета журнала.

Настоящий блок материалов, представленных на II Международном симпозиуме «Русская словесность в мировом контекстве», так или иначе связан с творчеством Достоевского.

Как отметил Игорь Волгин, президент Фонда Достоевского: Это лишь констатация того, что автор «Братьев Карамазовых» остается нашим национальным архетипом, болевой точкой нашего национального сознания, его чувствилищем и средоточием его вопрошений.

Среди авторов публикаций:

Владимир Кантор. Бесы versus Мадонна;

Игумен Вениамин (НОВИК). Христианские персонализм и дионисизм Ф.М.Достоевского;

Тамара Жирмунская. «Над гробом друга / Нельзя на Бога не восстать…» : мотивы богоборчества и попытка их преодоления у поэтов русского зарубежья;

Валерий Мильдон. От Раскольникова к Смердякову: два закона философской антропологии Ф. Достоевского.

Каждый материал снабжен библиографическим списком.

Кушнер А. Новые заметки на полях / Александр Кушнер. – Знамя. – 2007. – № 10. – С. 132–164. – (Образ мысли).

Подобную публикации ждешь весь год. И наконец вот она – проза поэта. Как всегда метафоричная, лаконичная, очень глубокая и очень точная. Тема – «поэт о поэте и поэзии».

Размышления прекрасного поэта над поэтическими текстами, которые ему попадают в руки. Это и классика, и тексты наших современников. Это и размышления о писательских судьбах – всякий раз лаконичные, ироничные и очень субъективные. Иными словами – это проза поэта, 29 эссе, жанр которых очень точно определен в названии «заметки на полях». Предыдущие «заметки» вошли в книги Александра Кушнера «Аполлон в снегу» (1991) и «Аполлон в траве» (2005). Сюжеты «заметок» весьма разнятся «Анна Ахматова и графоманы», «Ключевое слово у русских поэтов», «Фет и Некрасов», «Чем отличаются хорошие стихи от плохих?», «Повествовательная или ассоциативная поэзия?», «Верлибр. Удел графомана?», «Казнящий Бог Тютчева и Злопамятный Бог Вяземского» и многие другие. Причиной написания эссе может стать и просто удачная строка, найденная у поэта. Одно из эссе приведу полностью:

Есть в русской поэзии несколько программных стихотворений. К числу их относится пушкинское «Из Пиндемонти»: «По прихоти своей скитаться здесь и там…» и т.д. «Вот счастье! Вот права…» Эти стихи могли быть написаны только узником, только «невыездным» поэтом. Вот почему для читателей ХIХ – начала ХХ века они были неактуальными. Даже бывший каторжанин Достоевский ездил в Европу, там посещал соборы и картинные галереи, играл в карты, ссорился с женой, неистовствовал и страдал из-за своих проигрышей – и главным стихотворением назвал «Пророка». Жуковский, Тютчев, Вяземский, Баратынский, А.К.Толстой, Фет, Некрасов, Анненский, Блок, Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Пастернак – все они ездили за границу, подолгу жили там.

«Из Пиндемонти» прочли не они, прочли мы – в шестидесятые годы, когда нас никуда не пускали, – и стихотворение стало нашей путеводной звездой.

Ряшенцев Ю. А песня-то была веселая… / Юрий Ряшенцев. – Знамя. – 2007. – № 10. – С. 85–122. – (Non fiction).

При упоминании имени поэта, переводчика, прозаика Юрия Ряшенцева может возникнуть легкое замешательство – кто это? И тут на помощь приходят его знаменитые зонги к популярным спектаклям «История лошади», «Бедная Лиза», «Гамбринус» и песни из фильмов «Д’Артаньян и три мушкетера», «Гардемарины, вперед!», «Забытая мелодия для флейты, «Андерсен». Конечно, мы знакомы с его творчеством (отчасти).

Настоящая публикация – фрагменты воспоминаний, которые охватывают период с рождения (это произошло в 1931 году в Ленинграде) – до наших дней (один из заключительных отрывков посвящен Алексею Дидурову, скончавшемуся летом 2006 года).

Веселые воспоминания о талантливых людях, с которыми сводила судьба. А это однокурсники по педагогическому институту – Юлий Ким, Петр Фоменко. Молодость – это работа в журнале «Юность» образца 60-х, где бывали Твардовский и Стейнбек. Судьба сводила со знаменитыми актерами Дмитрием Журавлевым, Людмилой Гурченко, Никитой Михалковым. В его жизни «случился» Николай Глазков. Юрий Ряшенцев дружил с Григорием Гориным. Переводы с грузинского привели автора в Тбилиси, жителям которого посвящены страницы мемуаров: семья Тициана Табидзе, Ираклий Абашидзе, Ладо Гудиашвили, Нани Брегвадзе, Вахтанг Кикабидзе. Отдельные страницы – поэт о поэте. Чредой проходят Александр Межиров, Борис Слуцкий, Олег Чухонцев. А вот со страниц мемуаров вслед за теннисным мячом выпрыгивает Леночка Ханга, десятилетняя, смешная, с бантиками в аккуратных косичках.

С особым трепетом читаю страницы о детстве на Большой Пироговской – это неподалеку от нашей Плющихи. Один мир, одна интонация:

Москва 30-х годов в окрестностях Большой Пироговки напоминала рабочую слободу. Жили здесь в основном горожане в первом поколении. Большинство было тесно связано с деревней. Привычка к деревне и в столице пыталась не сдаваться, возникая то петушиным криком, то хрюканьем поросенка в сарае. Сараи покрывали весь громадный двор, образованный рабочими кооперативами фабрик «Гознак» и «Красная Роза». По двору носились полуметровые крысы.