10 января – 125 лет со дня рождения Алексея Николаевича Толстого (1883–1945)
12 января – 380 лет со дня рождения Шарля Перро (1628–1703)
14 января 190 лет со дня рождения Сакариаса Топелиуса (1818–1898)
22 января – 220 лет со дня рождения Джорджа Ноэля Гордона Байрона (1788–1824)
23 января – 225 лет со дня рождения Стендаля – Анри Мари Бейля (1783–1842)
25 января – 70 лет со дня рождения Владимира Семеновича Высоцкого (1938–1980)

За что так уважать древних? Только за древность? Мы сами – древние, потому что в наше время мир стал старше, у нас больше опыта, – заметил как-то раз Шарль Перро. Неплохо сказано, верно?

Ближайший сотрудник министра финансов, знаменитый поэт, декламировавший свои сочинения королю в присутствии почтительно внимающих придворных, автор объемного труда «Великие люди Франции XVII века» и четырехтомного опуса «Параллели между древними и новыми в отношении искусства и наук», руководитель работы над «Всеобщим словарем французского языка», участник зубодробительных литературных дискуссий – Шарль Перро блистал умом и талантом, как следовало блистать в эпоху Короля-солнца. Однако неблагодарные потомки и думать не хотят о масштабных деяниях господина Перро. Непреходящую славу ему принесли не девизы для гобеленов, прославляющих Людовика XIV, не поэмы и даже не мемуары, а сборничек из восьми сказочек, изданный к тому же под чужим именем.

Отдавая должное классическим образцам, Перро искренне радовался формированию новых литературных принципов и качеств и сам внес посильный вклад в спор между «древними» и «новыми». А когда дело дошло до обращения к неисчерпаемым источникам, то есть к фольклору, к народно-поэтическому творчеству – тут господин Перро весьма наглядно продемонстрировал истинно новаторский подход к материалу. Фольклорная канва и модная вышивка: «галантный» слог, актуальные подробности и осторожные намеки на современность, мягкий юмор, иронически-торжественные моральные выводы – все это прелестно, а для нас «Сказки моей матушки Гусыни» украшены еще и обаянием старины…

Взаимоотношения «классиков» и «романтиков» давно уже не волнуют обычного читателя, да и не так уж нужны нам тонкости литературоведческих определений всяких «измов». Однако любого спроси о романтизме, и в ответ прозвучит прежде всего: Байрон. Лорд Байрон.

Его жизнь, полная рывков и метаний, его демонстративное презрение ко всему низменному и пошлому, головокружительный успех у женщин, громкая слава его стихотворений и поэм – все это надолго сделало Байрона властителем дум. Однако время прошло, современность стала классикой. Литературоведы отвели поэту соответствующее место на книжной полке, школьники читают в учебниках абзацы о байронических мотивах в творчестве великих стихотворцев. Чудовищно неинтересны рассуждения прошлых лет о вольнолюбивой лирике и социальной сатире Байрона, которые якобы направлены против господствующего класса угнетателей; невероятно скучны и современные биографические очерки, перечисляющие амурные увлечения лорда и смакующие пикантные подробности его взаимоотношений с единокровной сестрой. Казалось бы, сочинителю давно пора покрыться пылью и благополучно отдать концы. Но Байрон, в отличие от многих «основоположников того-сего», так и не превратился в пронафталиненное чучело. Потому что романтизм его был не литературной декорацией, а самой жизнью. Я иногда сомневаюсь в том, что спокойная, безбурная жизнь больше пришлась бы мне по душе; и все же мне случается о ней тосковать. Самые ранние мои мечты (как у большинства мальчишек) были воинственны, но несколько позже я мечтал только об уединении и любви… («Разрозненные мысли»). Как бы то ни было, а публичное самокопание при естественном нежелании разобраться в себе раз и навсегда – это и есть «самый поэтический» (как в старину, так и теперь!) тип поведения.

В 1916 году в Милане Байрон жадно расспрашивал одного отставного офицера, живущего на половинной пенсии, о походе на Москву. Офицер этот, сын адвоката и внук врача, в свое время собирался поступать в Политехническую школу, однако оказался драгунским лейтенантом и пошел с Наполеоном в Италию – правда, до участия в сражениях у него дело не дошло; затем вышел в отставку, позже снова вернулся в армию, уже в качестве интенданта, вместе с Бонапартом прошел по Европе, бежал из Москвы зимой 12-го года… Этакой биографии Анри Бейлю хватило бы с лихвой. Но он еще стал писать – о литературе, музыке, живописи, любви (уметь чувствовать – это тоже искусство, кто будет спорить?), именно он в годы бурных споров «классиков» и «романтиков» дважды опубликовал брошюру «Расин и Шекспир», именно он – Стендаль – стал автором романов, в которых кипят роковые страсти, великие воодушевления, горькие разочарования, столкновения высоких чувств с низменным расчетом...

Стендалю и самому приходилось писать ради денег – но не ради корысти! Цель личной выгоды у художника убивает всякое произведение искусства. Истинно романтическая установка!

Романтизм повсюду – его принципы то и дело всплывают на поверхность в годы общественных движений и социальных перемен. Например, когда мы говорим и пишем об истории Финляндии, мы непременно приходим к термину «национальный романтизм». В последней трети XIX века в искусстве страны вошло в моду «возвращение к истокам», творческое прикосновение к народному духу, к традициям и обычаям своего народа. Литераторы, конечно же, не остались в стороне от тенденции, и среди них – Сакариас Топелиус, доктор исторических наук и профессор, преподаватель (позже – ректор) университета, редактор «Гельсингфорской газеты», общественный деятель, писатель, публицист, сказочник.

Говорят, что он открыл миру Финляндию – ее ландшафт, историю, культуру. «Путешествие по Финляндии» и «Финляндия в XIX веке» были переведены на множество языков, в том числе и на русский; «Книга о нашей стране» была у финнов практически настольной аж до сороковых годов XX века... «Рассказами фельдшера» (это цикл из восемнадцати исторических повестей) зачитывались в каждой скандинавской семье.

Его отец, врач, был любителем и собирателем фольклора, так что мальчиком Топелиус узнал и полюбил народную поэзию. Ничего удивительного, что через много лет он стал делиться теми детскими сокровищами со своим народом. Удивительное дело – хоть многие сюжеты этих сказок давно всем знакомы, истории Топелиуса по сей день звучат свежо и непринужденно. И еще одно: при всем аккуратном и правильном христианском мировоззрении сказочника, он ничуть не назидателен, а напротив – иногда, пожалуй, и чересчур шаловлив! В этих сказках чудесным образом сочетаются трогательная, патриархальная «уютность» и головокружительная, ужасающая до мурашек «чертовщина», так что читать Топелиуса – редкое удовольствие, особенно если попадется хороший перевод.

Романтики спорят с классиками и сами становятся классиками; реалисты ударяются в романтизм – все смешалось в литературном процессе. Собственно, романтизм, пожалуй, не до конца еще осознан как творческий метод, но – понятен нам как мироощущение, как способность человека-творца раздвинуть рамки обыденного, отпустить фантазию в свободный полет – и при этом порадовать читателей отточенностью формы, высоким уровнем чистого ремесла.

Писателем, отлично способным на это, был Алексей Николаевич Толстой. Отношение к нему сейчас странное: публика повторяет сомнительные байки о том, как их сиятельство уехали на заседание горкома партии, каждый первый «исследователь» считает своим долгом заметить, что Толстой ненавидел коммунистов и Советскую власть, но стал ее певцом, потому что любил уют и комфорт, сытую жизнь, и мало кто задумывается над тем, что перед нами не только «рабоче-крестьянский граф», но и выдающийся прозаик, отличавшийся, помимо прочего, огромной работоспособностью и неслыханной писательской щедростью. Многотомный роман-эпопея – вот! На историческом или на современном материале – пожалуйста! Научно-фантастические романы и «старомодные» повести, сказки и очерки, пьесы для театра и лирические стихотворения… Плюс классика детской литературы – такие непохожие и такие замечательные вещи, как «Детство Никиты» и «Буратино»!

Что же касается воспевания Советской власти, то… в том то и дело, что в произведениях Толстого приходится эти мотивы специально выискивать, – да и то не сразу найдешь. И вообще, если разобраться, странно было бы человеку, добровольно вернувшемуся из эмиграции на родину, выступать с резкой критикой своей страны. Это была бы в первую очередь интеллектуальная непоследовательность, недостойная крупного художника, каким Толстой, несомненно, был. Впрочем, если хотите, взаимоотношения писателя и власти можно трактовать с позиций «романтического двоемирия» – уверяю вас, получится интересно. В конце концов, важно не то, как писатель общался с чиновниками, а то, какие книги он создал. Потому что для нас критерии качества жизни и душевного развития базируются на особом принципе – нужные книги ты в детстве читал.

Владимир Высоцкий, поэт и актер, не нуждается в особом представлении. Его хриплым голосом говорила, казалось, сама наша страна; ему жадно внимал буквально весь народ – как раз потому, что Высоцкий сам «был народом» и имел право говорить от его имени. Он протестовал, он конфликтовал с властью и друзьями, рвался из рамок и границ, пытался хоть как-то изменить окружающую жизнь, надеялся на будущее, однако опору и утешение не раз находил в прошлом.

Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки из прошлого тащим,
Потому, что добро остается добром
В прошлом, будущем и настоящем.

Под этими словами готов подписаться любой романтик. И не только.