Валерий Воскобойников

Если пытаться изобразить одной фразой характер Юрия Коваля, то можно было бы сказать, что это человек постоянной праздничной души. Вне зависимости от того, везло ли ему в этот момент или не везло, переживал ли он за что-то, – всё равно после разговора с ним, после общения оставалось ощущение радости, праздника.

В моём городе Санкт-Петербурге Коваля чтят и любят настолько, что, скажем, в Государственном университете культуры и искусств, где существует кафедра детской литературы, каждый год десяток студентов и студенток пишут по творчеству писателя Юрия Коваля курсовые и дипломные работы. Преподаёт там ещё одна рыжеволосая красавица, колоссальный энтузиаст детской литературы. Так вот она однажды попросила, чтобы я ей дал координаты Юры, когда она поехала в Москву. Это было приблизительно за полгода до его кончины. Она побывала в мастерской как раз в часы, когда он вёл семинар с молодыми, и так влюбилась в него за один этот вечер, что даже немедленно начала писать работу под несколько витиеватым названием «Духовный космос и проблемы личностной эстетики Юрия Коваля в контексте литературного процесса второй половины двадцатого века».

Мне посчастливилось быть одним из «первопечатников» Юрия Коваля. Это была первая половина 1970-х годов, я как раз стал заведовать прозой в петербургском детском журнале «Костёр». Этот период описан, кстати, у Сергея Довлатова. В первые же дни в стопке отказов нашёл письмо приблизительно такого содержания: «Уважаемый Юрий Иосифович. Благодарим вас за внимание к нашему журналу, но, к сожалению, вашу повесть «Недопёсок» мы опубликовать не можем, потому что нам нужны произведения на школьно-пионерскую тему». Вместе с ещё не отправленным, к счастью, письмом я обнаружил и саму повесть. До меня прозой заведовала одна дама, она и говорит: «Вы что же, мне не доверяете, раз хотите эту повесть публиковать?» А я отвечаю: «Но это же замечательная литература». Она в ответ: «Так вот в том-то и дело, что это замечательная литература». – «Ну тогда почему вы не хотите её печатать?» – «Потому что она привлечёт внимание всех, а там есть такие аллюзии!..» Пришлось мне немедленно залезать в словарь и смотреть, что такое «аллюзии», потому что слово это я прежде не слышал.

Тут надо обязательно сказать, что у главного редактора «Костра» Святослава Владимировича Сахарнова, который как раз меня и позвал, едва только начал работу на этом месте, было отличное чутье на хорошую прозу, и повесть, которую боялись издавать в Москве, была напечатана у нас в «Костре».

Потом мы опубликовали «Пять похищенных монахов», рассказ «Клеёнка». Кстати, когда печатали повесть «Пять похищенных монахов», цензура её в самый последний момент остановила и та же самая дама мне сказала: «Вот видите, вы поставили журнал под удар. Я же вам говорила, что нельзя печатать Юрия Коваля. Идите, разбирайтесь сами». По своей должности именно она как раз и должна была «разбираться». Но пришлось мне общаться с Горлитом, жутко трепеща за судьбу повести: журнал должен выходить, а номер остановили. И цензорша мне указывает: «А вот у вас тут в повести Коваля написано, что в таком-то городе делают алмазы». Я говорю: «Так это же все сочинено». – «Мало ли что сочинено. А у нас есть пункт, запрещающий упоминать подобные города. А тут назван город Карманов, и там делают бриллианты». Я отвечаю: «Если в этом дело, то давайте как-нибудь выйдем из положения. Давайте я вам напишу расписку, что такого города не существует, и бриллиантов не существует, и пятерых монахов тоже на свете нет, а существует только один автор, и я за это отвечаю». Она как-то вдруг на меня взглянула с облегчением и говорит: «Пишите расписку». И я ей накатал довольно забавную бумагу, что всё описанное в повести придумано, кроме фамилии автора. Правда, с этой же повестью произошла ещё одна забавная заминка. Она была уже набрана, была в стадии гранок. Оставалась вёрстка, и вдруг Юра позвонил и сказал, что хочет её переписать.Чтобы автор после всей редакционной работы, пусть и небольшой по объему, сам желал переписать повесть, уже размеченную для номера, – такого в практике подготовки рукописей, пожалуй, не происходило никогда. Понятное дело, что мне опять пришлось поволноваться: а ну как Коваль не успеет и перепишет так, что она попросту не влезет в номер! Что тогда делать? Но Юра привёз новый текст через неделю. В основном была заново написана глава с погоней, где герой на мотоцикле исчезает в одной луже и выныривает в другой.

У большинства людей, которые общались с Юрием Ковалём, по моим ощущениям, оставалось чувство, что он был одним из самых близких друзей в их жизни. Так на самом деле и происходило. И у меня у самого тоже осталось это ощущение – просто щедрость, богатство и талант его души были таковы, что при общении его хватало на нас на всех. И мы с ним дружили довольно много. Приезжая в Петербург в 1980-е годы, он каждый раз бывал у нас дома, в феврале несколько лет подряд мы с ним съезжались в Ялте. И хоть я никогда в жизни стихов не сочинял, а писал только детскую прозу, под воздействием его обаяния, тоже начинал говорить примерно такими стихами:

Сегодня в Ялте расцветает
На радость жителям миндаль.
Все оттого, что проживает
Здесь на Судейском Ю.Коваль.

Судейский переулок – таков был адрес Дома творчества. И чувство, что Юра является лучшим близким другом, естественно заражало нас всех, так же как и его жизненная энергия. То он уводил нас ранним февральским утром в горы, и мы втроём, вместе с Яковом Акимом, преодолевали Крымский перевал. К счастью, всё заканчивалось благополучно – в сумерках мы таки выходили к какому-то поселению, откуда часа три ехали на автобусе назад до Ялты. В другой раз втроём с тем же Яковом Акимом мы не спали до половины пятого утра, чтобы, расставив на балконе дома творчества телескоп, который Юре прислали из ФРГ в качестве гонорара за изданную книгу, наблюдать за восходом Юпитера. А уже на другой день он брал планшет, и я отправлялся вместе с ним на этюды.

Коваль щедро делился с нами и стихами. Я думаю, что у многих знакомых хранятся дома его стихи, о которых все остальные знакомые едва ли догадываются. Любил он и петь: для себя и друзей. Помню 1984 год, когда Юра привёз из Москвы песню, только что созданную Юлием Кимом. Это была прекрасная «Не покидай меня, весна». Юра пел нам её в Ялте каждый день, и она потом много лет звучала в нашей семье как сладостная музыка. А однажды Юра посвятил нашей немногочисленной семье такое стихотворение. Это был 1982 год, февраль. Только нужно сделать заранее два примечания. Мы тогда с женой ожидали рождения нашего сына, была она на восьмом месяце, но внешне это не очень проявлялось. А ещё здесь упоминается Кирилл – это замечательный друг Коваля – талантливейший художник. Итак, вот те стихи, точнее, песня, которую он нам подарил:

Город Ялта, город Ялта,
Паруса и якоря,
Мою душу разменял ты,
Горы с морем сотворя.

То я к морю, то я в горы,
То я вверх, а то я вниз.
Моих взоров точит шпоры
Синеглавый кипарис.

То мой взор в морских пучинах,
то средь каменных стихий,
То в кругу других мужчинах
Бьёт по шару тонкий кий.

Без руля и без ветрила
Кисть как птицу оперил,
О балконные перила
Опирается Кирилл.

Соблюдая чувство меры,
И на первый взгляд вдвоём
Воскобойников Валера
На обед идет втроём.

Ищут чайки в синем ветре,
Над волнами семеня.
Бесконечный храм Ай-петри
В полуметре от меня.

Ну и приписка: «Валера, это черновик, прости меня, записал, что готово. С любовью к вам. Ю.Коваль».

В этой подаренной нам песне, пожалуй, очень хорошо изображена полная энергии жизни мятущаяся Юрина душа, которая всегда живёт в нашей памяти.