Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Библиотека в школе»Содержание №3/2008

Валерий Воскобойников

Ю. Коваль
Юрий Коваль

Если пытаться изобразить одной фразой характер Юрия Коваля, то можно было бы сказать, что это человек постоянной праздничной души. Вне зависимости от того, везло ли ему в этот момент или не везло, переживал ли он за что-то, – всё равно после разговора с ним, после общения оставалось ощущение радости, праздника.

В моём городе Санкт-Петербурге Коваля чтят и любят настолько, что, скажем, в Государственном университете культуры и искусств, где существует кафедра детской литературы, каждый год десяток студентов и студенток пишут по творчеству писателя Юрия Коваля курсовые и дипломные работы. Преподаёт там ещё одна рыжеволосая красавица, колоссальный энтузиаст детской литературы. Так вот она однажды попросила, чтобы я ей дал координаты Юры, когда она поехала в Москву. Это было приблизительно за полгода до его кончины. Она побывала в мастерской как раз в часы, когда он вёл семинар с молодыми, и так влюбилась в него за один этот вечер, что даже немедленно начала писать работу под несколько витиеватым названием «Духовный космос и проблемы личностной эстетики Юрия Коваля в контексте литературного процесса второй половины двадцатого века».

Мне посчастливилось быть одним из «первопечатников» Юрия Коваля. Это была первая половина 1970-х годов, я как раз стал заведовать прозой в петербургском детском журнале «Костёр». Этот период описан, кстати, у Сергея Довлатова. В первые же дни в стопке отказов нашёл письмо приблизительно такого содержания: «Уважаемый Юрий Иосифович. Благодарим вас за внимание к нашему журналу, но, к сожалению, вашу повесть «Недопёсок» мы опубликовать не можем, потому что нам нужны произведения на школьно-пионерскую тему». Вместе с ещё не отправленным, к счастью, письмом я обнаружил и саму повесть. До меня прозой заведовала одна дама, она и говорит: «Вы что же, мне не доверяете, раз хотите эту повесть публиковать?» А я отвечаю: «Но это же замечательная литература». Она в ответ: «Так вот в том-то и дело, что это замечательная литература». – «Ну тогда почему вы не хотите её печатать?» – «Потому что она привлечёт внимание всех, а там есть такие аллюзии!..» Пришлось мне немедленно залезать в словарь и смотреть, что такое «аллюзии», потому что слово это я прежде не слышал.

Тут надо обязательно сказать, что у главного редактора «Костра» Святослава Владимировича Сахарнова, который как раз меня и позвал, едва только начал работу на этом месте, было отличное чутье на хорошую прозу, и повесть, которую боялись издавать в Москве, была напечатана у нас в «Костре».

Потом мы опубликовали «Пять похищенных монахов», рассказ «Клеёнка». Кстати, когда печатали повесть «Пять похищенных монахов», цензура её в самый последний момент остановила и та же самая дама мне сказала: «Вот видите, вы поставили журнал под удар. Я же вам говорила, что нельзя печатать Юрия Коваля. Идите, разбирайтесь сами». По своей должности именно она как раз и должна была «разбираться». Но пришлось мне общаться с Горлитом, жутко трепеща за судьбу повести: журнал должен выходить, а номер остановили. И цензорша мне указывает: «А вот у вас тут в повести Коваля написано, что в таком-то городе делают алмазы». Я говорю: «Так это же все сочинено». – «Мало ли что сочинено. А у нас есть пункт, запрещающий упоминать подобные города. А тут назван город Карманов, и там делают бриллианты». Я отвечаю: «Если в этом дело, то давайте как-нибудь выйдем из положения. Давайте я вам напишу расписку, что такого города не существует, и бриллиантов не существует, и пятерых монахов тоже на свете нет, а существует только один автор, и я за это отвечаю». Она как-то вдруг на меня взглянула с облегчением и говорит: «Пишите расписку». И я ей накатал довольно забавную бумагу, что всё описанное в повести придумано, кроме фамилии автора. Правда, с этой же повестью произошла ещё одна забавная заминка. Она была уже набрана, была в стадии гранок. Оставалась вёрстка, и вдруг Юра позвонил и сказал, что хочет её переписать.Чтобы автор после всей редакционной работы, пусть и небольшой по объему, сам желал переписать повесть, уже размеченную для номера, – такого в практике подготовки рукописей, пожалуй, не происходило никогда. Понятное дело, что мне опять пришлось поволноваться: а ну как Коваль не успеет и перепишет так, что она попросту не влезет в номер! Что тогда делать? Но Юра привёз новый текст через неделю. В основном была заново написана глава с погоней, где герой на мотоцикле исчезает в одной луже и выныривает в другой.

У большинства людей, которые общались с Юрием Ковалём, по моим ощущениям, оставалось чувство, что он был одним из самых близких друзей в их жизни. Так на самом деле и происходило. И у меня у самого тоже осталось это ощущение – просто щедрость, богатство и талант его души были таковы, что при общении его хватало на нас на всех. И мы с ним дружили довольно много. Приезжая в Петербург в 1980-е годы, он каждый раз бывал у нас дома, в феврале несколько лет подряд мы с ним съезжались в Ялте. И хоть я никогда в жизни стихов не сочинял, а писал только детскую прозу, под воздействием его обаяния, тоже начинал говорить примерно такими стихами:

Сегодня в Ялте расцветает
На радость жителям миндаль.
Все оттого, что проживает
Здесь на Судейском Ю.Коваль.

Судейский переулок – таков был адрес Дома творчества. И чувство, что Юра является лучшим близким другом, естественно заражало нас всех, так же как и его жизненная энергия. То он уводил нас ранним февральским утром в горы, и мы втроём, вместе с Яковом Акимом, преодолевали Крымский перевал. К счастью, всё заканчивалось благополучно – в сумерках мы таки выходили к какому-то поселению, откуда часа три ехали на автобусе назад до Ялты. В другой раз втроём с тем же Яковом Акимом мы не спали до половины пятого утра, чтобы, расставив на балконе дома творчества телескоп, который Юре прислали из ФРГ в качестве гонорара за изданную книгу, наблюдать за восходом Юпитера. А уже на другой день он брал планшет, и я отправлялся вместе с ним на этюды.

Коваль щедро делился с нами и стихами. Я думаю, что у многих знакомых хранятся дома его стихи, о которых все остальные знакомые едва ли догадываются. Любил он и петь: для себя и друзей. Помню 1984 год, когда Юра привёз из Москвы песню, только что созданную Юлием Кимом. Это была прекрасная «Не покидай меня, весна». Юра пел нам её в Ялте каждый день, и она потом много лет звучала в нашей семье как сладостная музыка. А однажды Юра посвятил нашей немногочисленной семье такое стихотворение. Это был 1982 год, февраль. Только нужно сделать заранее два примечания. Мы тогда с женой ожидали рождения нашего сына, была она на восьмом месяце, но внешне это не очень проявлялось. А ещё здесь упоминается Кирилл – это замечательный друг Коваля – талантливейший художник. Итак, вот те стихи, точнее, песня, которую он нам подарил:

Город Ялта, город Ялта,
Паруса и якоря,
Мою душу разменял ты,
Горы с морем сотворя.

То я к морю, то я в горы,
То я вверх, а то я вниз.
Моих взоров точит шпоры
Синеглавый кипарис.

То мой взор в морских пучинах,
то средь каменных стихий,
То в кругу других мужчинах
Бьёт по шару тонкий кий.

Без руля и без ветрила
Кисть как птицу оперил,
О балконные перила
Опирается Кирилл.

Соблюдая чувство меры,
И на первый взгляд вдвоём
Воскобойников Валера
На обед идет втроём.

Ищут чайки в синем ветре,
Над волнами семеня.
Бесконечный храм Ай-петри
В полуметре от меня.

Ну и приписка: «Валера, это черновик, прости меня, записал, что готово. С любовью к вам. Ю.Коваль».

В этой подаренной нам песне, пожалуй, очень хорошо изображена полная энергии жизни мятущаяся Юрина душа, которая всегда живёт в нашей памяти.