Татьяна Рудишина
Новая жизнь старых книг
РАССТАВАНИЕ с близким человеком неизбежно. В такие минуты тебе, агностику, так хочется стать человеком верующим, чтобы безысходное никогда сменилось когда-нибудь. В эти скорбные дни ты стараешься сделать всё, чтобы исполнить волю оставившего нас человека. Когда остались потомки, понятнее, а если род прервался…
В те сентябрьские дни всё делалось скорее автоматически: упаковывались книги, по договорённости с администрацией библиотеки они были перевезены к нам, в методический, а дальше шло «устройство» каждой! Теперь, когда прошло больше года, обо всём можно рассказать. Потому что всё рассказанное – это история жизни книги и жизни библиотеки…
Хозяйкой вдумчиво сформированной домашней библиотеки была Людмила Ивановна Курашова, наш друг, помощник в делах краеведческих. Человек удивительной красоты и силы. В годы войны – молоденькая медсестра, первокурсница, ушедшая добровольцем на фронт осенью 1941 года, победу встретившая в Кёнигсберге. Тайком (за такую самоволку могла быть если не вышка, то гауптвахта), ночью, она бегала в Кафедральный собор на могилу Иммануила Канта, который утверждал: «Две вещи наполняют душу всё новым и нарастающим удивлением и благословением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, – звёздное небо надо мной и моральный закон во мне». Нравственный закон в человеке (или, другими словами, совесть) был её стержнем. Всю жизнь она оставалась человеком атеистических воззрений, но за этим стояла высочайшая культура, твердость убеждений и абсолютная толерантность к человеку других взглядов. В сферу её интересов входила история мировых религий. Она отлично знала основы христианства, иудаизма, мусульманства и буддизма (тут, вероятно, помогли факты биографии – детство прошло с отцом в Монголии).
В последние годы её тревожила судьба собственной библиотеки, которая была сформирована в основном в 60–70-е годы, когда хорошую книжку не покупали, а «доставали» и уходила на это львиная доля преподавательской зарплаты. О смерти она говорила как-то равнодушно, а во фразе «книги вынесут на помойку» сквозили страх и надежда, что мы этого не допустим.
И вот перед нами библиотека. По поводу книг о Москве сомнений не было. Этот предмет нас и познакомил много лет тому назад на экскурсии, которую блестяще вела Людмила Ивановна. Но что делать с остальными книгами? Мы – библиотека детская, с хорошим фондом. В доме Людмилы Ивановны детских книг практически не было. Вот тут-то судьба и начинает посылать нам какие-то свои знаки и удивительные совпадения!
На вечере памяти, что проходил в библиотеке, мы просим каждого найти книгу от Людмилы Ивановны в свою домашнюю библиотеку. Были на нём люди разных поколений: немногочисленные ровесники, бывшие студенты, сами уже разменявшие шестой десяток. И очень много молодых – это те, кто вырос в нашей библиотеке на её лекциях-консультациях. Сейчас им кому двадцать, кому и тридцать. Все, с кем поддерживалась все эти годы связь, пришли в тот вечер помянуть Людмилу Ивановну Курашову.
Сборник переводов стихов Киплинга начала тридцатых годов. «Бригантина» Когана и Лепского была написана в 1937 году (она считается первой авторской песней), но этому предшествовали песни на стихи из Киплинга! До этого сборника Киплинг выходил лишь до 1917 года небольшими тиражами. Книга, которую можно считать предтечей авторской песни, притянула к себе взгляд библиофила, барда и исследователя этого феномена советской и российской культуры Володи Альтшуллера.
Домашняя пушкиниана. Она собиралась в те же годы и представляет собой коллекцию популярного пушкиноведения. Разбираем газетно-журнальные вырезки, и в этот момент раздается телефонный звонок. Знакомимся, а это – экскурсовод из Мелихова, где под эгидой уже действующего Чеховского музея-заповедника рождается пушкинский музей: неподалёку расположено бывшее имение Васильчиковых – Гончаровых – Пушкиных – Ланских. «Мы будем возрождать имение, задумали создавать библиотеку. Не будет ли у вас книг, которыми вы могли бы поделиться?» – без какой-либо надежды на успех вопрошает голос на том конце провода. «Будет-будет. Именно Вы нам и нужны! Только не забудьте, пожалуйста, указать, чьи это книги. Справку мы приложим». Что это? Как и почему этот человек объявился именно у нас и именно в эти дни? Знак свыше?
Редкие монографии по истории древнерусской живописи и архитектуры отправились в библиотеку историко-филологического факультета РГГУ. Там работает ещё один из слушателей лекций-консультаций Людмилы Ивановны – Павел Петрович Шкаренков.
Приезжаю в одну из детских библиотек Москвы и с большим интересом рассматриваю обстоятельную книжно-иллюстративную выставку «Книга книг», посвященную Библии. Там наряду с Евангелием и Ветхим Заветом представлен и Коран, в основу которого легли библейские сюжеты. «Жаль, Тору достать не можем», – сетует заведующая. И я понимаю, кому должна отойти Тора (она же Пятикнижие Моисея) из библиотеки Людмилы Ивановны.
Что-то из книг я оставила себе.
Меня, человека, воспитанного на поэзии шестидесятых–семидесятых, поразили тоненькие сборники серии «Первая книга поэта» ценой в 3–5 копеек. Это были первые сборники стихов Новеллы Матвеевой, Давида Самойлова, Дмитрия Сухарева, Юнны Мориц. В библиотеке отнюдь не филолога оказались самые первые книги будущих поэтических звёзд.
Знаменитые «Тарусские страницы» под редакцией Константина Георгиевича Паустовского – литературно-художественный альманах 1961 года, изъятый из фондов публичных библиотек, – абсолютный раритет на сегодняшний день. Среди авторов Наум Коржавин, Владимир Максимов, Булат Окуджава, Фрида Вигдорова, Николай Заболоцкий, Марина Цветаева (!) – год-то какой. Записки о Мейерхольде!
Три книги из американской литературы. У меня никогда не было их своих, личных, а в жизни они значили для меня очень много: «Над пропастью во ржи», «Убить пересмешника», «Вино из одуванчиков». Потом, уже когда я работала в библиотеке, мимо прошло много разных читателей-подростков, которым эти книги я давала читать. Почему они пришли ко мне именно сейчас? Начинаешь мысленный диалог с ушедшим другом и как бы слышишь напутствие: «Не предавай дело, которому ты служишь».
Ощущение диалога присутствовало постоянно. Это не пугало, скорее наоборот. В сборнике «Из японской поэзии» закладки. Открываешь и читаешь:
И мои мечты когда-то
Подобны были
Весенним грёзам необъятным.
Книжечка, которая просто рассыпается в руках. Сборник стихов Константина Симонова 1942 года с пометками, галочками на полях. Его так легко спрятать в карман шинели или белого халата медсестры.
«Наташа, ты, мне кажется, в юности была увлечена Жераром Филиппом. И Эдит Пиаф тоже оттуда. Возьми, тебя непременно согреют эти книги холодным осенним вечером».
Вот так, книга за книгой, мы искали новых хозяев осиротевшим книжкам.