Мария Порядина

4 февраля – 135 лет со дня рождения Михаила Михайловича Пришвина (1873–1954).
9 февраля – 225 лет со дня рождения Василия Андреевича Жуковского (1783–1852).
21 февраля – Международный день родного языка.
23 февраля – 200 лет со дня рождения Петра Васильевича Киреевского (1808–1856).

2003–2012 годы по решению ООН объявлены Международным десятилетием грамотности (с девизом «Образование для всех»). С 2002 года по инициативе ЮНЕСКО с целью сохранения культурных традиций всех народов отмечается Международный день родного языка. А кому, как не библиотекарям, книжным людям, ценить и беречь родной язык, его спасительную прелесть!

И первым сегодня мы вспоминаем Василия Андреевича Жуковского. Жизнь его – удивительный пример перехода от ничтожного к масштабному. И не в том дело, что бог весть чей «не вполне законный» ребёнок стал учителем принцесс и царским наставником, а в том, что мальчик, исключённый из училища «за неспособность», чтением и общением воспитал и поднял себя до головокружительных человеческих и культурных высот. И не себя одного, а всю российскую поэзию.

Конечно, самым первым по счёту русским поэтом Жуковский не был – но он первым из масштабных личностей переменил представление о роли поэзии в человеческой жизни. До него поэзию использовали для поучения, для прославления великих деяний, для умиления, для развлечения – всё в каких-то… корыстных, хоть и вполне достойных целях. Жуковский не пытался отрицать прошлого опыта выдающихся стихотворцев, но он показал, что поэзию можно понимать не отдельно от жизни, а слитно: как могучую силу, которая одухотворяет и воодушевляет повседневность, являясь её неотъемлемой частью. …И для меня в то время было // Жизнь и поэзия – одно.

Мир предметный и мир невещественный у Жуковского-романтика не противопоставляются, а существуют в осмысленном единстве, вдохновляя поэта; а личные драмы переживаются не публично, не навзрыд, а внутри себя, в душе; публике же они достаются в виде стихов – очищенные и преображённые. В том и состоит, похоже, истинный романтизм – к сожалению, далеко не все победители-ученики пожелали воспользоваться этим поэтическим опытом.

И ещё одна незабвенная и прекрасная заслуга Жуковского в том, что он привил отечеству культуру литературного перевода и направил российскую поэзию в европейское русло развития, не отняв её национальной самобытности и родных исторических особенностей.

За трудами на благо императорского дома и отечественной словесности Жуковский, однако, не забывал дел семейственных. Его племянницей и доброй приятельницей была Авдотья Юшкова, в первом замужестве Киреевская. Её сыновей, то есть своих внучатых племянников Ивана и Петра, Жуковский, можно сказать, воспитывал: направлял их чтение, поощрял литературные упражнения, наставлял в словесных науках.

Братья Киреевские получили превосходное образование: Пётр, к примеру, владел семью иностранными языками (даже пробовал переводить Байрона, Шекспира и Кальдерона). Он числился в хороших знакомых у Шеллинга и Тютчева, служил в Архиве министерства иностранных дел – вся Европа, со своей великолепной культурой и историей, была перед ним. Однако он тянулся душой к Руси и, по выражению современника, умел… страстно полюбить русскую народность во всей её первобытности, простоте и не гнушался её в её нищенской одежде.

Он увлёкся записями народных русских песен – сперва под Москвой, затем в Новгородской и Тверской губерниях, затем и ещё дальше – и увлёк этим занятием всех друзей и знакомых. Он в самом деле отличался замкнутым, довольно-таки нетерпимым характером, сознавал свою несообщительность, с людьми сходился нелегко и слегка терялся иногда в тени «блестящего» брата, – однако окружающие ценили и уважали Петра Васильевича, видя в нём человека хрустальной чистоты и прозрачности (отзыв И.С.Тургенева). И посмотреть только, с какими людьми он дружил и работал! Достаточно сказать, что песенную копилку «несообщительного» Киреевского охотно пополняли Пушкин, Гоголь, Даль, Погодин, Снегирёв, Шевырёв, Кольцов, Ознобишин, Вельтман, Языковы, Аксаковы…

Вознамерившись печатать своё собрание, Киреевский, как на грех, столкнулся с цензурою – и был даже несколько изумлён её противодействием. Ему казалось, что цензурный запрет на «духовные» (как их стали обозначать) песни насмешит всю Европу – …песни народные, а что весь народ поёт, то не может сделаться тайной, и цензура в этом случае столько же сильна, сколько Перевощиков (Д.М.Перевощиков – российский математик и астроном, автор учебников, основатель Московской обсерватории. – М.П.) над погодою. …Какую репутацию сделает себе в Европе наша цензура, запретив народные песни, и ещё старинные...

Однако сборник пришлось предварить предисловием и объяснить, что если народ в песнях своих невольно искажает установки официального православия, то делает это без всякого дурного умысла, с глубоким нравственным чувством, в благородной прямоте. Доказывая отсутствие безнравственности в «духовных» песнях, собиратель трогательно сравнил их с полевыми цветами, которыми народ в простоте своей любит украшать священные предметы.

В собрание Киреевского вошли не только «духовные», но и лирические (в том числе свадебные), исторические песни, былины. Кое-что было опубликовано в 40-х и 50-х годах, но большая часть песен – уже после смерти собирателя. Эта коллекция по сей день служит научной базой для исследователей – фольклористов, историков.

С этим собранием, кстати, связана прелестная историческая шутка Пушкина. …Ещё прежде, через Соболевского, он доставил Киреевскому тетрадку псковских песен, записанных с голоса, частью собственною рукою Пушкина, частью другой рукою (около 40 пес.). …Обещая Киреевскому собранные им песни, Пушкин прибавил: «там есть одна моя, угадайте!» Но Киреевский думает, что он сказал это в шутку, ибо ничего поддельного не нашёл в песнях этих («Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П.И.Бартеневым в 1851–1860 годах»).

Ничего поддельного – вот комплимент литератору, похвала его вкусу и ловкости! Писательское ремесленничество (в высоком смысле, то есть блестящее владение навыками и приёмами своего дела) невозможно без того, чтобы не обратиться к стихии народной речи.

Говоря об этой стихии, мы имеем в виду природную красоту речи, не искажённую влияниями средств массовой информации, какими бы эти средства ни были. Вы же сами знаете, до чего обидно, когда языком пренебрегают, когда говорящие – и даже природные носители языка! – пользуются им кое-как, неуклюже, без мысли, без понимания!

Вспоминается тут один занятный и показательный эпизод из книги М.М.Пришвина «Путешествие».

Однажды прихожу я в деревню просить общество уступить для школы участок земли. Один мужичок и говорит:

– Ребятушки, этот человек пришёл поговорить о наших головах.

– Го-ло-вах! – удивился другой. – Что о наших головах говорить, голова и у быка есть.

– Не о брюхе же говорить с вами учёному человеку?

– Я и не хочу о брюхе, а только голова и у быка есть, да что в том, он ею только землю роет.

– Чего же тебе надо?

– А чтобы не о головах, а что в головах.

Тогда я стал говорить о школе, и тот, кто так прекрасно своим языком подготовил успех моей речи, совершенно другим, парадным языком, обращённым не к своим товарищам, а ко мне, образованному, сказал:

– Категорически вам сочувствую, потому как в настоящее время демократизация прогрессивная и всё прочее, то я присоединяюсь к вашему заявлению.

Очевидно, человек этот умел говорить на двух языках, на своём природном и на плохо усвоенном газетном, очень дурном. Наш неестественно отставший народ сохранил природную красоту речи, а образованный класс её ещё очень мало усвоил, и потому в переходных типах бывает такая исковерканная речь, похожая на гной, вытекающий из раненого организма.

Наследие Пришвина, с его метаниями между географией и филологией, между философией и краеведением, пока нельзя считать освоенным и усвоенным. Однако можно сказать, что главной задачей Пришвина как писателя было сохранение природного языка – он любовался им и всегда стремился поделиться его ошеломляющим, счастливым изобилием. Язык – это особый капитал: чем больше раздаёшь, тем больше получаешь!

При этом характерно, что Пришвин учился-то всё-таки не на писателя, а на агронома – в Лейпцигском университете окончил агрономическое отделение философского (представьте себе!) факультета. Специалисты по сей день ссылаются на пришвинскую работу «Картофель в полевой и огородной культуре». Кстати, решением ООН 2008 год объявлен Международным годом картофеля – International Year of the Potato! А что ж? Как говорится, небось, картошку все мы уважаем. И заметьте: картофель – культура привозная, заокеанская, а как прочно вошла в наш обиход, стала прямо-таки обязательным элементом народного быта… Сказала б я, что и в литературном языке иной раз происходит нечто подобное, – да вы и сами, наверное, это уже заметили!