Марина Короткова

2008 год объявлен в России Годом семьи. И вот ещё в праздничный день, в каникулы, одна из читательниц, педагог по профессии, попросила подобрать «стихи о семье». Первый из авторов, кто вспомнился, – Валентин Берестов. Стихотворение из цикла «Перекрёсток детства»:

Любили тебя без особых причин
За то, что ты – внук,
За то, что ты – сын,
За то, что малыш,
За то, что растёшь,
За то, что на папу и маму похож.
И эта любовь, до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.

В книге воспоминаний «Детство в маленьком городе» В.Д.Берестов писал: «Сколько ласковых глаз сияло надо мной! Привык, что все меня любят… Доброта родных и земляков избаловала меня в начале жизни. Став взрослым, никак не мог привыкнуть, что кто-то мне не рад и вообще не ждёт от меня ничего хорошего».

В поэзии Берестова слова «мать», «отец», «бабушка», «брат» встречаются особенно часто. Если собрать все эти стихи вместе, получится своеобразная «семейная хроника». Один из сборников поэта называется «Семейная фотография» (М., 1973), по одноимённому стихотворению:

Натягиваю новую матроску,
И поправляет бабушка причёску,
На папе брюки новые в полоску,
На маме ненадёванный жакет,
Братишка в настроении отличном,
Румян и пахнет мылом земляничным
И ждёт за послушание конфет.
Торжественно выносим стулья в сад.
Фотограф наставляет аппарат.
Смех на устах. Волнение в груди.
Молчок. Щелчок. И праздник позади.

В 2008 году исполняется 80 лет со дня рождения Валентина Дмитриевича, он родился в 1928-м, в самый несерьёзный день в году – 1 апреля:

А я родился первого апреля.
Отец мой, возвращаясь из поездки,
Услышал по дороге эту новость
И не поверил: «Значит, не родился,
А если и родился, то не сын.
Нет, шутники хватили через край.
Шутить, шути, да в шутках меру знай!»

Одно из первых воспоминаний детства (Вале тогда было не больше трёх лет) и любимое стихотворение его матери:

Вечер. В мокрых цветах подоконник.
Благодать. Чистота. Тишина.
В этот час, голова на ладонях,
Мать обычно сидит у окна.

Не откликнется, не повернётся,
Не подымет с ладоней лица.
И очнётся, как только дождётся
За окошком улыбки отца,

И подтянет у ходиков гири,
И рванётся навстречу ему.
Что такое любовь в этом мире,
Знаю я, да не скоро пойму.

Мама Вали играла в самодеятельности, и, когда она готовила роль, из еды в доме бывала только тюря:

Мама ходит, брови хмуря,
Громко шепчет, учит роль.
Значит, нынче будет тюря:
Лук да масло, хлеб да соль.

Пол не мыт, цветок не полит,
Под плитой огонь погас.
И никто детей не школит,
Не воспитывает нас.

Артистической натуре
В день премьеры дела нет
До забот житейских. Тюря –
Вот наш праздничный обед.

Разбиваются стаканы,
Отбиваются от рук.
В миску воду льём из крана,
Хлеб крошим и режем лук.

А в глазах у мамы буря,
А в движеньях торжество.
Вот так тюря!
Что за тюря!
Нет вкуснее ничего!

И вот сын в зрительном зале смотрит на маму-артистку:

Пулемётчицу мама играла,
А у сына душа замирала.
До чего ж весела и смела
Пулемётчица эта была.
Мама, мамочка, вот ты какая!
Своего торжества не тая,
Всех соседей тряся и толкая,
Сын шептал: – Это мама моя!

А потом его мама играла
Дочку белого генерала.
До чего же труслива и зла
Генеральская дочка была.
Сын сквозь землю хотел провалиться.
Ведь позором покрыта семья.
А вокруг восхищённые лица:
«Не узнал? Это ж мама твоя»?
«Самодеятельность»

В воспоминаниях Берестов писал о себе – «социальный полукровка»: одна бабка – крестьянка, другая – дворянка. Мать Валентина Берестова, Зинаида Фёдоровна, была дочерью известного в округе помещика Фёдора Телегина и Александры – дворянки старинного рода Труновых. Фёдор Телегин, правда, сам был родом из крестьян, но разбогател и стал владельцем имения Серебрено, неподалеку от Мещовска. Отец Валентина Берестова, Дмитрий Матвеевич Берестов, был из крестьян, но из крестьян экономических, тех, что принадлежали казне и не знали крепостного права. С детства он полюбил чтение, учился в Полтаве в Учительской семинарии, затем, когда началась Первая мировая война и офицеров из высших сословий стало не хватать, был принят в офицерскую школу, откуда отправлен на фронт. Впоследствии работал школьным учителем, преподавал историю. Обладая прекрасным голосом, он пел в детстве в церковном хоре, а позже сыновьям своим пел колыбельные Моцарта, Чайковского и песни Вертинского.

Отец мой не свистел совсем,
Совсем не напевал.
Не то, что я, не то, что я,
Когда я с ним бывал.

Не в полный голос, просто так,
Не пел он ничего.
Все говорят, что голос был
У папы моего.

Певцом не стал, учил детей,
В трёх войнах воевал…
Он пел для мамы, для гостей.
Нет, он не напевал.

А что мы просто так поём –
Та-ра да ти-ри-ри, –
Наверное, звучало в нём,
Но где-то там, внутри.

Недаром у него была
Походка так легка,
Как будто музыка звала
Его издалека.

Началась Великая Отечественная война, и отца призвали на фронт, об этом стихи «Первый вечер войны»:

Шёл первый вечер,
быть может, последней войны.
Как на поминках, едим со слезами блины.
Долго сидим, и едим, и глядим на отца.
Тихо, так тихо, что слышно,
как бьются сердца.
Сладок чаёк, да на лицах печали печать.
Что ж не приходит рассыльный
повестку вручать?
Может, и с этой, как с Первой войны мировой
Или с Гражданской, отец возвратится живой.
Нитки. Иголка. Опасная бритва. Блокнот.
Сборы и вправду недолги в далёкий поход.
Выйдет пехота планету спасать и страну.
Как на работу, собрался отец на войну.

В семье Берестовых было трое сыновей (третий сын родился уже после войны). О себе и своих братьях Валентин Дмитриевич писал:

* * *

Дом
Ходуном.
Мать ужасом объята:
– Опять дерутся!
Брат идёт на брата.

И гонит нас во двор,
В толпу ребят.
Двор ходуном:
Встаёт за брата брат!

* * *

Итак, беру я ножницы,
Гребёнку и халат.
Сидит, как в парикмахерской,
Мой пятилетний брат.

И просит он все локоны
Отстричь до одного,
Чтоб женщины в покое
Оставили его.

Младший брат

Ведь надо же! Брат ещё верит всерьёз
Тому, что давно для меня под вопросом.
Когда он пыхтит, он ещё паровоз.
А мне уже больше не быть паровозом.

Валентин был старшим из братьев, и, когда отец ушёл на фронт, он – старший мужчина в семье:

Мужчина

Отца на фронт призвали. И по такой причине
Я должен жить отныне
Как следует мужчине.
Мать вечно на работе. Квартира опустела.
Но в доме для мужчины всегда найдётся дело.

Слежу я за братишкой, в порядке ли одёжка.
Варю обед: в мундире горячая картошка.
Полны водою вёдра. Подметена квартира.
Посуду мыть несложно –
на ней ни капли жира.

С невозмутимым видом,
солидным и достойным,
Во двор, к помойной яме,
иду с ведром помойным,
С трех карточек талоны
стригут мне в «гастрономе».
Кормилец и добытчик. Мужчина.
Старший в доме.

Я искренне уверен, что стал отцу заменой.
Но в жизни той далёкой, блаженной, довоенной
Отец не занимался подобными делами.
Мать заменила папу. Я помогаю маме.

Между тем от отца долго не было известий, и в 1942-м четырнадцатилетний подросток пишет стихотворение «Отцу»:

Отец мой! Ты не шлёшь известий
Уж целый год семье родной,
Но дни, когда мы были вместе,
Во сне встают передо мной.
И оживает прожитое:
Камыш и даль родной реки,
И ты, склонившись над водою,
Глядишь устало в поплавки.
Вновь я, малыш, с тобою рядом
Стою, молчание храня,
А ты таким приветным взглядом
Порою смотришь на меня…

И вновь попутная телега
Стучит, клубится пыль дымком.
И старый конь, устав от бега,
Плетётся медленным шажком.
Ни звука тишь не нарушает.
Лишь глупый перепел с утра
Не умолкая повторяет
Всё «спать пора» да «спать пора».

И жизнь опять течёт сначала,
Всё той же радостью полна,
Как будто нас не разлучала
Неумолимая война.
Как будто были сном кошмарным
Все потрясенья и нужда,
А утро светом лучезарным
Их разогнало без труда.

Отец вернулся живым и с этой, для него третьей по счёту, войны. Он вырастил троих сыновей и для каждого из них был в жизни примером:

Образец

У старшего брата был звонкий отец,
Кумир городка, краевед и певец.
Ему подражая и в этом, и в этом,
Историком сделался сын и поэтом.
У среднего брата был грустный отец,
Рыбак и от скуки казённой беглец.
Развёл цветничок, огородик за домом.
Ему подражая, сын стал агрономом.
У младшего брата был старый отец,
Мудрец, запредельного мира жилец.
Он книги искал, собирал и читал.
И сын в подражание книжником стал.
Так возраст и время меняли его,
Крутила эпоха отца моего.
И только в одном не менялся отец:
Для каждого сына он был образец.

«Крутила эпоха отца моего», – пишет Берестов. В 1936 году Дмитрия Матвеевича исключили из партии, вызывали по ночам на допросы в НКВД. Спасая свою семью, он уехал из Мещовска. В 1988 году Валентин Дмитриевич написал об этом стихотворение «Доказательства (1936 г.)».

«Берестов, – отцу сказали, –
Признавайся: ты эсер.
Доказательства искали,
Пыль в архивах подымали,
В украинских, например.

А теперь мы их предъявим.
Ты не зря эсерство скрыл.
Что в Екатеринославе
Ты на съезде говорил?

С чем ты шёл к эсерам этим?
Что сказал им про террор
В тысяча девятьсот третьем?»
– Что сказал? Наверно, вздор.

Что ещё сказать в то время
Мог ребёнок лет восьми?
«Как восьми? У, вражье семя!
Выкрутился, чёрт возьми!»

Во время войны отец Берестова был в плену и по возвращении на родину вынужден был работать в сельской школе, в Калуге он работу найти не мог.
В их семье жили две бабушки: баба Саша, мать Зинаиды Фёдоровны, и прабабушка Александра Герасимовна, мать бабы Саши. О них Валентин Дмитриевич тоже рассказывает в своих стихах.

Баба Саша

Фея ласковая наша!
Дуги гордые бровей.
Называл я «баба Саша»
Маму матери моей.

В городке ходили толки
О былых грехах твоих,
И с усердьем богомолки
Ты замаливала их.

В чёрной шали, в платье строгом,
За себя прося, за нас,
На колени перед богом
Опускалась много раз.

Замирающие спицы,
Синий взгляд из-под платка…
Я ж водил по половице
Дутых пуговиц войска.

Я с Будённым бил кадетов,
Интервентов, юнкеров.
Клич «Ура!», «За власть Советов!»
Сотрясал твой тихий кров.

В книге воспоминаний Берестов писал о ней: «Моя голубоглазая черноволосая бабушка, мать пятерых детей, влюбилась в монаха-расстригу, бросила деда. Толки об этом я слышал в Мещовске через полвека после смерти деда».
И о прабабушке:

Прабабку-лишенку, прабабку-дворянку
Всегда я проведать спешил спозаранку.
За что ж от меня-то помещице честь?
Прабабка! Она не у всякого есть.
«Прабабушка, здравствуй!» –
«Пришёл, непослушник?
На пряничек, скушай. Возьми-ка наушник.
Опять Ковалёва. Пой, милочка, пой!
Ах, радио! Клад для старушки слепой!
Ну, хватит. Газета – рассадник культуры.
Давай-ка рассказывай карикатуры.
Кружок на глазу? Ах, монокль! Ну и ну!
В цилиндре да с бомбой? Подай, мол, войну!»
О, как потешалась она над Брианом,
Над Черчиллем, Гувером, Чжан Сюэ-ляном,
Как фыркала, губы ладошкой зажав,
Над мелкою спесью великих держав.
Шутила, кутила, катила в карете.
Смеясь и шутя, задержалась на свете.
Десятый десяток!..
Старушек толпа
Да конусом жёлтая риза попа.
Тут не было слышно «Вы жертвою пали».
По древнему чину её отпевали.

Прабабушка любила слушать народные песни в исполнении певицы Ковалёвой, увлекалась политикой и, несмотря на то что в это время была уже слепой, подписывалась на газету «Известия». Благодаря «Известиям» и прабабушке маленький Валя Берестов выучил первые буквы и прочёл первое слово. Об этом он рассказывает в воспоминаниях: «И всё же она (прабабушка) выучила меня первым двум буквам. На иных карикатурах, какие я ей рассказывал, средь бурного моря высился гордый утёс с четырьмя буквами по крутому обрыву. “Три одинаковых буквы рядом? – спросила прабабушка. – Не иначе СССР!” Первое прочитанное мною слово!» Валю и его братишку Диму бабушки называли Драгоцунчиком и Стрекотунчиком. Бабушки были «лишенками» – то есть лишёнными избирательных прав за дворянское происхождение.

Мать отца, бабушка Катя, жила в деревне Торхово. Она была второй женой Матвея Берестова и родила ему 18 детей, из которых выжило девять. Из деревни в гости она приезжала в телеге и сама правила лошадью.

Бабушка Катя

Вижу, бабушка Катя
Стоит у кровати.
Из деревни приехала
Бабушка Катя.

Маме узел с гостинцем
Она подаёт.
Мне тихонько
Сушёную грушу суёт.

Приказала отцу моему,
Как ребёнку:
«Ты уж, деточка, сам
Распряги лошадёнку!»

И с почтеньем спросила,
Склонясь надо мной:
«Не желаешь ли сказочку,
Батюшка мой?»

Многие родственники Берестовых погибли на войне. Не вернулись с войны два сына бабы Саши. Двоюродные братья Валентина Берестова Василий и Константин – внуки бабы Кати – тоже не вернулись с войны. В стихотворении «Рубаха» Валентин Дмитриевич рассказал о двоюродном брате Василии:

Родители-то разные, а бабушка одна.
И брата из деревни к нам привезла она.
И был я, шестилетний, ему всех больше рад.
Учился на учителя двоюродный мой брат.
Какой он был весёлый! Какой он добрый был!
Какие он рубахи красивые носил!
Пришёл в рубахе белой. И на крыльце у нас
Мы на часы собора глядели битый час.
И перед тем как мама сказала:
«Марш в кровать!»,
Мы научились время по стрелкам узнавать.
Потом в рубахе синей за мною он пришёл,
Привёл к другим студентам и усадил за стол.
И диктор, как учитель, для всех повёл рассказ.
Так громкоговоритель я слушал в первый раз.
Но вот в рубахе чёрной мой брат явился в дом,
И отпустила мама в деревню нас вдвоём.
Ах, у рубашки новой один большой секрет:
В корыте с краской в кухне она меняла цвет.
И вновь она – смотрите! –
как новая глядит.
А громкоговоритель всё строже говорит…
Брат милый, с поля боя не возвратился он.
Серебряной трубою сияет граммофон.
Любимая пластинка, шипя, по кругу шла:
«Стаканчики гранёные упали со стола».
В избе раскрыты окна. Под окнами – друзья.
«Упали и разбилися, как молодость моя».

Василий воевал под Киевом, был политруком, попал в окружение. Затем был в партизанском отряде. В 1944 году Василий Григорьевич пропал без вести. Незадолго до этого родители получили от него два письма, в одном из них он просил не беспокоиться, если от него долго не будет известий.

Отец героя стихотворения «Костик» Николай Матвеевич Берестов был председателем колхоза. Когда пришли немцы, его назначили старостой, но он сумел сохранить колхозное стадо, не выдав оккупантам ни одной головы скота. Несмотря на это, после освобождения села Красной Армией (в начале 1942 года) он был арестован и отправлен в узбекские лагеря. За него вступились жители села, и в 1945 году он был освобождён и реабилитирован, но здоровье было подорвано, и вскоре он умер. А его сына Константина, которому не исполнилось ещё и 18 лет, призвали в армию и, как сына «врага народа», направили в штрафной батальон. Он погиб через несколько месяцев, в 1942 году, подорвавшись на мине (штрафники были брошены на минное поле впереди техники):

Кто помнит о Костике,
Нашем двоюродном брате,
О брате-солдате,
О нашей давнишней утрате.

Окончил он школу
И сразу погиб на войне.
Тебе он припомнился,
Мне он приснился во сне.

В семейных альбомах
Живёт он на карточке старой
(Играть не играл он,
Но снят почему-то с гитарой).

И что-то важнее,
Чем просто печаль и родство,
Связало всех нас,
Кто ещё не забыл про него.

Стихи о бабушках-лишенках и брате Костике были опубликованы только в 1970-х годах. И здесь уместно было бы вспомнить ещё одно стихотворение Берестова.

Подтекст

В моих стихах подвоха не найдёшь.
Подспудно умным и подспудно смелым
Быть не могу. Под правдой прятать ложь,
Под ложью правду – непосильным делом
Считаю я. Пишу я что хочу,
О чём хочу, о том и промолчу.
Ну, а подтекст в отличье от подвоха
Стихам даёт не автор, а эпоха.

Шли годы, и Валентин Берестов из внука и сына превратился в отца, а затем и в деда. Когда у него родилась дочь Марина, появились стихи для детей. «Моя дочь Марина вдохновила меня на стихи и сказки для малышей», – писал в автобиографической записке «О себе» В.Д.Берестов. Например, известное стихотворение «Про девочку Марину и её машину» или стихотворение «Конь»:

Я для дочери моей
Самый лучший из коней.
Я умею громко ржать
И цокать звонко.
И верхом, верхом, верхом
На коне своём лихом
Так и носится
Наездница-девчонка.
А наутро нет коня.
Он уходит на полдня,
Притворяется сердитым,
Деловитым,
Но мечтает об одном:
Стать бы снова скакуном.
И, дрожа от нетерпенья,
Бьёт копытом.

А затем появились и стихи о внуке.

На рождение внука

Как в детстве, бабушка
Со мной дружна.
Но эта бабушка –
Моя жена!

Прогулка с внуком

Деду нравятся берёзки
И осины.
Внуку нравятся киоски,
Магазины.
Взял он маску людоеда,
Взял наклейки.
Не осталося у деда
Ни копейки.

На одной из встреч с читателями Валентин Дмитриевич сказал: «Все сюжеты я брал из своей собственной жизни. Всё, что у меня в стихах написано, было со мной…» Приведённые здесь стихи, объединённые единой темой, темой семьи, – это своеобразная история рода Телегиных-Берестовых, неразрывно связанная с историей нашей страны.

И ещё несколько стихотворений, не вошедших в статью, тоже на «семейную» тему: «Письмо от бабушки», «Френч», «Проснувшись, подхожу к окну…», «Купание», «Дверь», «За письменным столом отца…», «Отец на рыбалке», «Отцовский подарок», «У бабушки», «Родительский день (1940)», «Ночные разговоры с отцом», «Страшный сон», «Мама уехала», «Родители ушли в театр», «Бумажные кресты», «Один лишь раз, и то в начале детства…».

БИБЛИОГРАФИЯ

Берестов В. Д. Сквозь цветные стёкла детства / В. Д. Берестов ; сост. А. Д. Берестов. – Калуга : Золотая аллея, 2003. – 240 с. : ил.

Берестов В. Д. Семейная фотография : Стихи / В. Д. Берестов. – М. : Сов. писатель, 1973. – 136 с.

Берестов В. Д. Зимние звёзды : Стихи / В. Д. Берестов. – М. : Дет. лит., 1970. – 95 с.

Берестов В. Д. Удивление : Стихи : Лирика и юмористика / В. Д. Берестов. – Калининград : Янтарный сказ, 2002. – 176 с.