Константин Лазаревич

Старая, очень старая книга. Нет передней крышки переплёта, нет титула. Ни одного упоминания имени автора. И только по извлечённому из предисловия («предуведомления») заглавию сотрудники Центрального справочного бюро Российской государственной библиотеки (тогда ещё Ленинской) выяснили для меня точные выходные данные:

Новое Ядро Российской Истории от самой древности Россиян и до нынешних дней благополучного царствования Екатерины II Великия, на пять периодов разделенная. Писал Иван Нехачин. Ч. 1, 2. Москва, типография А. Решетникова, 1795.

Иван Васильевич Нехачин родился в 1771 году, умер в 1811-м. У меня в руках часть 1 его книги, в ней 466 страниц.

Цитировать книгу трудно, потому что это не просто старая орфография (которую изменили в 1918 году, выбросив четыре лишние буквы, убрав окончания -аго, -яго); это совсем старая орфография, она уже в предреволюционные годы была архаичной. Сплошь и рядом предлоги написаны слитно с существительными, приставки – отдельно от глаголов. Если Отечество – с большой буквы, то, значит, и со Отечественники. Можно, конечно, привести всё к нормам современного написания, но потеряется дух языка, которым написана книга. Приходится искать компромисс.

Книга начинается так.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Нет уже в том сомнения, что человек нужные сведения старается получить легчайшим образом и что он отвергает все то, что бесполезно обременяет его память. Многие из моих знакомых желали иметь Историю нашего Отечества в некотором сокращении. Я, воспален быв ревностию исполнить их желание, по собрании более двух сот книг, о России писанных, начав и с помощию Божиею приведя к окончанию, выдаю ныне оное сокращение в свет под названием: Новое Ядро Российской Истории, надеясь через то не только исполнить желание моих знакомых, но и Отечеству моему оказать, хотя малую, услугу. Удалось ли мне в моем предприятии, то есть удалось ли мне написать сие Сокращение так, как надлежало, о том судить может одна лишь Просвещенная Публика.

<…> Я с благодарностию приму не только всякое на сию сокращенную Историю примечание, но и критику, только бы оная была основана на правилах благоразумия. Ибо из Критических Примечаний, изданных Г. Болтиным на Российскую Историю, писанную Князем Щербатовым, некоторые назвать благоразумными не можно; не можно потому, что он, Г. Болтин, вместо Критики, которая исправляет наши погрешности, употребил в оных своих Примечаниях ругательства и насмешки.

Итак, во введении в книге появились два действующих лица, которые в дальнейшем во многих местах, зримо или незримо, присутствуют. Князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790) был автором 15-томной «Истории российской от древнейших времен», которую довел до 1610 года; энциклопедия Брокгауза и Ефрона пишет, что объяснения в истории он сводил к психологической мотивировке поступков исторических деятелей. Его оппонента, Ивана Никитича Болтина (1735–1792), скупая на похвалы дореволюционным историкам Малая Советская энциклопедия (1930) называет одним из лучших знатоков русской истории в XVIII веке, пытавшимся выявить законы исторического развития. И.Нехачин явно на стороне Щербатова и не упускает случая при изложении исторических событий выразить солидарность с ним и несогласие с Болтиным. (Буква «Г.» перед фамилией Болтина и далее перед другими всюду заглавная, но это не инициал, а сокращение слова «господин».) Может быть, его привлек именно психологизм Щербатова, в чём будем иметь случай убедиться.

Что ж принадлежит до нечистоты слога в сей Сокращенной мною Истории, то в оном да извинят меня Любезные мои со Отечественники великодушно: ибо предмет мой был не витийство представить (да я ж, к вечному моему сожалению, не имел счастья пользоваться никакими науками, к познанию коих двери Университета не всякому отворяются), а Историю, которая, каким бы то слогом ни была написана, но приносит нам пользу.

Автор сам понимал, что разные периоды описаны у него с неодинаковой подробностью. К сожалению, я не смог найти вторую часть книги, но о ней сам И.Нехачин пишет:

От начала царствования Императрицы Екатерины I и до нынешних дней сия История мною так сокращена, как я уже было и не желал; но причиною сему крайний мой недостаток в Исторических известиях.

Описания многословны, но многие из них не лишены интереса, а главное, автор всюду неравнодушен к описываемым событиям, старается показать своё отношение к ним. Вот как рассказано о Невской битве 1240 года.

Воинство шведское вместе с лифляндскими меченосцами и тевтонскими рыцарями, а также датскими войсками под предводительством самого шведского короля [здесь неточность: командовал ярл, т.е. герцог, Биргер] вошло в Неву.

… И остановясь при устье Ижоры, начали разорять Российские страны, а Король Шведский дерзнул постлать Послов к Князю Александру Ярославовичу, требуя его себе поддачи [сдачи] с Новгородом. Но Князь, никогда такового вероломного и коварного поступка не ожидавший и ни малого повода к войне не обретающий [не находящий], удивился нападению, а тем более огорчился за дерзновенное требование Шведского Короля. Он с презрением отослал кичливых Послов; и сколько мог при том нечаянном случае и, надеясь на помощь Всевышнего, поборяющего всегда по справедливости, спешил сретить [встретить] незваных гостей. Малое количество Александрова войска, но войска, готового сражаться за Отечество, за истину, за любимого ими Князя, вскоре достигло многочисленные неприятельские силы; и июля в 15 день поутру рано, предводительствуемое храбрым Ироем, разбило Шведов, Немцов и Датчан совершенно. Князь Александр Ярославович, по сему случаю проименованный Невский, сам везде своим воинам был примером храбрости и неустрашимости; он кидался в опаснейшие места, поражал, повергал и истреблял все ему сретающееся [встречающееся], и лично достигши гордого Шведского Короля, его ранил и принудил вместо приобретения Новагорода, бегством спасать свою жизнь, вероломством и коварством оскверненную. Удивления достойно, что при сей важной и славной победе Князь Александр не более двадцати человек воинов своих потерял.

А так описано нашествие Тахтамыша (в нынешнем написании Тохтамыша) на Москву в 1382 году.

Тахтамыш… продолжает путь свой с великою жестокостию к Москве и Августа 23 числа оную осаждает. Жители, одни устрашенные пришествием Татар, имели прибежище в теплейшей молитве и посту, и воображая неизбежную себе погибель и смерть, приуготовляли себя к оной покаянием и приобщением Святых Таин; другие же твердейшим духом побуждены и видя объезжающих вокруг города не великое число (ибо только одни еще были передовые их войска) Татар, мнили, что в оных и вся их сила состоит, ободрялись… <…> Но однако не исполнились желания Московских жителей: и Августа 26 числа, клятвонарушением некоторых Российских князей, лестию и обманом Татар Москва была взята, и ужасное… произведено в ней опустошение; огнь и меч все без различия поядали; самое пламя, от лившейся реками крови, угасало; мечи вражеские притупели; но лютость врагов сих ничем не смягчаясь, вооружалась уже на смерть и пагубу орудиями по себе не смертоносными, но ядом бесчеловечного свирепства смертоносными; тут вооруженных защитников, безоружных стариков, слабых жен, невинных младенцев в один почти час пало 25000 человек… <…> Храмы Божии и все домы гражданские без милосердия пограбили, и яко бы хотели означить свое варварство и непросвещение, собрав все ими найденные книги и письма, огню предали… и тако учинили совсем Москву пусту и разоренну.

Большое внимание уделено правителям, которых сейчас уже давно забыли и в учебниках не упоминают, да и в конце XVIII века едва ли многие знали. Обилие деталей заставляет усомниться, как сказал бы Нехачин, в оных достоверности. Некоторые из этих деталей замечательны. Так, излагается знаменитая легенда о князе Олеге и змее, притаившейся в черепе коня; а к ней – примечание:

Чтобы увериться в справедливости о сем приключении, о котором однакож все согласно пишут, надобно знать, босою ль ногою Олег толкнул лошадь, из-под которой выскочила змея и его ужалила. Ибо известно уже всякому, что оная вредить ядом своим может только голое тело.

Вообще примечания в этой книге могут быть предметом особого рассмотрения. Интересны попытки соотнести события давних времен с современностью. Так, описывая междоусобицы в Новгороде при Гостомысле, то есть ещё до Рюрика, автор даёт пространное примечание, в котором, в частности, говорится:

Что ж храбрость Гостомыслова не могла быть буйству их [новгородцев] воздержанием, доказывается примером – примером наиужаснейшим, приключившимся между народа не грубого, каковы были Новгородцы, но просвещенного, каковы суть Французы. Сии последние не только что друг друга поражали, но восстали на Помазанника Государя своего, Государя кроткого, и лишили его жизни. И будучи просвещены, и ныне проливают кровь отечественников своих, и ныне находятся без Государя.

Вот рассуждения – в примечании же – о времени основания Москвы.

Оставляя повествование, что Москва заложена Олегом, невероятным, видим впоследствии следующие несогласия: К[нязь] Щ[ербатов] полагает оное в 1156, Г. Сумароков не означает год. – Г. Эмин в 1155. – Г. Татищев 1147, – и наконец Г. Болтин в 1146 году. Какое сожаление! Сколько есть повествований, столько видим и разнопоказаний.

Рассказывается о нападении князя Андрея Георгиевича (Юрьевича) на Новгород в 1169 году. И вот примечание.

Странно, – удивительно – иль лучше сказать ужасно, что Г. Болтин в примечаниях своих на Историю К[нязя] Щ[ербатова]… чудо Знамения Пресвятыя Богородицы о избавлении Новгорода от нападения войск Андреевых признает единою выдумкою, а не за настоящее бытие. Естьли [если] он последовал в сем Г. Татищеву, который не был охотник до чудесности и отметал оные яко де недостойные вероятия, то очень, очень сожалительно; ибо можно сказать утвердительно, что они оба заблудились, когда отвергают то, что Православная Кафолическая Церьковь приняв, честно празднует.

Иные примечания показывают, что автор хочет, но не умеет что-то объяснить. Около 1100 года упоминаются какие-то голяды. И примечание:

Голяды что за народ, и где был, из Летописей не видно.

О прозвище князя Георгия (Юрия) Владимировича:

Название Долгорукого почему ему дано, в Истории не видно.

Аналогично о Симеоне Гордом:

Почему Гордым его прозвали, История ни о причине, ниже [ни] о действительной его гордости не упоминает, и звание ни по чему не примечается, разве по одной осанке или важному виду.

Наивное объяснение прозвища князя Ивана Даниловича:

Калитою прозван потому, что при себе всегда носил деньгами наполненную сумку, или калиту, для раздачи бедным в милостыню.

Попытка создать сокращенный, легко читаемый вариант русской истории в целом не удалась. Это, конечно, не 15 томов М.М.Щербатова, а всего два, но в них трудно выделить главное. Получилась история не России, а история князей и царей, их взаимоотношений, а России в ней не видно. Сейчас труд Ивана Нехачина мы можем рассматривать лишь как библиографический и историографический курьез, хотя интересный и не лишённый привлекательности.