Валентина Гусева
Доктор был молодой, но ворчливый. Ворчливый до такой степени, что порой Аня закрывала глаза и представляла согбенную фигуру, седую бороду клочками, лысину с большое чайное блюдце, из которого любила прихлёбывать чай бабушка. Вздрогнув от очередной высокой ноты, она открывала настежь ресницы, как школьница старых добрых времён, одёргивала на коленках халат, превозмогая измучившую её за последние суматошные дни и бессонные ночи усталость, вглядывалась в свежее, румяное лицо доктора.
«Мо-ло-дой!» – удивленно тянула про себя, пытаясь поймать смысл того, о чём он говорил.
А он говорил, что у Сашеньки опять жар, что одна она около него сидеть, наверное, устала (и это было правдой), что неплохо бы побеспокоить папашу, который вполне мог бы подежурить у постели больного ребёнка.
Аня кивала и соглашалась, не смея сознаться в своём одиночестве, не пытаясь даже намекнуть доктору на то, что судьба её сыночка и сейчас, и вчера, и завтра только в её ладонях и ни в чьих больше.
Доктор ушёл, хмуря свои густые чёрные брови, и за дверями Аня долго ещё слышала его старческое ворчание.
Она опустила голову на белый больничный стол и заплакала. Ночь набирала обороты, ребёнок тревожно ворочался во сне. Она вставала к нему, поправляла одеяльце, опять пыталась заснуть. Затекла шея, Аня пошарила рукой по столу и пододвинула лежавшую на краю кучу газет, подложила вместо подушки.
Ей снилась её директриса. Она топала на Аню ногами и кричала, что третий больничный с начала года – это уже слишком, что она возьмёт и уволит Аню к чёртовой матери, что таких, как она, за порогом стоит длинная очередь.
Во сне Аня распутывала цепь несправедливых обвинений. «Третий больничный – это правда, но зачем же топать ногами? Сыночка разбудите, Лариса Петровна… Терпеть и покоряться... А уволите? Жаль... Ребят жаль, которые любят и ждут меня... И вас жаль, Лариса Петровна, потому что нет у вас за порогом школы никакой очереди. Помню, как вы обрадовались моему приходу, как поставили условие два года не рожать. Я и не рожала – терпеть и покоряться – с этим пришла, с этим и уйду... А вы пригласите вместо меня моего предшественника, уволенного за пьянку, он будет целый месяц терпеть, ходить трезвый, как стёклышко, а потом сорвётся и пустится во все тяжкие. А вы будете терпеть и покоряться ему снова и снова, потому что родители не потерпят пробела в расписании...»
Разбудил Аню запах эфира и каких-то ещё незнакомых лекарств. Вошёл доктор и ещё с порога заворчал:
– Спишь? На книжке моей отдыхаешь? А я её, между прочим, своей бабушке на день рождения купил. «Сказки Пушкина» – что, смешно? А мне нисколечко... «Год прошёл, как сон пустой», – ворчал доктор, покидая палату.
– «Год прошёл, как сон пустой...» А ведь это про меня. Пушкин! Милый Пушкин! И Саша выздоровеет, и Лариса Петровна успокоится, и всё будет хорошо.