Николай Тихонов

Снежным бурьяном заросла столица,
Я стерегу её, строгий слуга, –
Ни живому, ни мёртвому не пробиться
Сквозь огонь и ветер, мою грудь и снега.

Дьявол и лёд! сейчас замерзну –
Губы сжимаются в синем огне,
Из страны, позолоченной пылью звёздной,
Хромают верблюды, ложатся в снег.

Стой! кто идёт? и в замёрзшей пене
Заблудились седые бродяги-волхвы,
Сквозь рваные мантии глядят колени,
Бороды – клочья мёрзлой травы.

Ребёнком я помню: они смеялись и пели,
Их верблюды, звеня, проносили тюки,
На зелёных ветвях свечи горели.
...Пальцы застыли, стянуло железом виски.

– Не держи нас! Бесценны наши потери.
Ни даров, ни слуг – мы только втроём, –
Мы даже не знаем, что скажем тому, в пещере –
Может быть, взглянем лишь и – уйдём.

Твои руки в крови и хлеб твой тоже.
Чёрный самолет закрыл звезду,
Чёрный самолет улететь не может,
И звезду не увидят в этом году.

– Вам не найти его – матерей так много,
И у каждой есть несчастливый сын.
И поздно: уже в городе бьют тревогу,
Железную цепь волочат часы.

А если найдут его, если догонят,
Что, если догонят? передай же ты –
Той передай, что бежит от погони:
Я проведу её через посты.

Мне не простят, любимцу народа,
Эту мгновенную дрожь руки, –
Камнем так камнем в чёрную воду, –
Все часовые, в землю штыки.

Пусть на сегодня каждый забудет,
Кого ему нужно усторожить,
Тот мальчик – так я хочу и так будет:
Раз он родился, он должен жить.

1921