Михаил Матусовский

Все деревья в Градчанах в белый иней одеты,
Новогоднюю полночь бьют куранты Лореты.
И является город из-за дымки нечёткой
То какою-то лепкой, то какой-то решёткой.
То громадой собора, прикорнувшей устало,
То неясной фигурой, что глядит с пьедестала.
То чешуйчатой кровлей, от столетий шершавой,
То пролётами моста над невидимой Влтавой.
Снег лежит на каштанах, по-январски унылых,
На готических башнях и чугунных перилах,
Словно сделан рисунок живописцем умелым
Здесь по белому чёрным, там по чёрному белым.
А на улицах тесных сквозь толпу не пробиться.
От морозца и пляски разрумянились лица.
Тот друзей потешает незатейливой шуткой,
Этот всех оглушает самодельною дудкой.
Ну а кто-то приладил ватный ус над губою,
Сделал нос из картона, и доволен собою.
Кто надел полумаску, кто колпак из бумаги, –
И всеобщим весельем дышат улицы Праги.
Все почти с полуслова понимают друг друга,
Всех как будто сроднила новогодняя вьюга.
Взявшись за руки, пляшут незнакомые люди, –
В целом мире, наверно, так когда-нибудь будет.
Под морозным свеченьем этих праздничных окон
И светло мне, и грустно, и чуть-чуть одиноко.
Я стою, не вступая в толчею хоровода.
Что ты мне обещаешь, полночь Нового года?
Неразменное счастье и мучительный поиск,
И опять на рассвете отбывающий поезд,
Или атомных взрывов грибовидные дымы,
Или утро над миром, или ночь Хиросимы?
Но, бродя до рассвета в новогоднем тумане,
Я особенно верю в исполненье желаний.
Верю в подлинность дружбы,
в бескорыстье отваги,
Верю в древние камни нестареющей Праги.
Отрешённо и мерно бьют куранты Лореты,
Будто слышен их голос с неизвестной планеты.
И плывут эти звуки, как бы каждый отдельно,
В зимнем воздухе мира, в высоте беспредельной,
И потом исчезают, растворясь в небосклоне,
Как кристаллики снега на горячей ладони.

1953