Лев Брандт

Фрагмент

Отечественная литература гордится именами писателей, которые тонко и глубоко чувствовали и понимали родную природу и воплотили свою любовь в художественном слове, – Михаил Пришвин, Виталий Бианки, Юрий Коваль и многие другие. К этой литературной традиции принадлежит и Лев Брандт – писатель особой, самобытной интонации, с собственным, свободным взглядом на мир. Его редкая по красоте проза с первых строк поражает удивительной ёмкостью и точностью образов, поэтичностью, огромной внутренней энергетикой и в то же время удивительной деликатностью. Тема единения и взаимопритяжения природы и человека, пожалуй, главная в творчестве Брандта, органично преображается в размышления о свободе и зависимости, долге и ответственности, любви и верности, красоте...

Такова и повесть «Остров Серафимы», отрывок из которой мы предлагаем читателям.

– Слышите? – шёпотом спросил Чадов и поднял кверху палец.

Доктор сначала долго ничего не слышал, кроме чириканья птичек в ближайших кустах, потом ему показалось, что где-то очень далеко играют на скрипке. Звуки едва долетали, то появляясь, то исчезая, но через минуту уже слышался голос нескольких инструментов, потом донёсся отдалённый перезвон колоколов и звук трубы, и, наконец, колокола зазвонили над самой головой, только очень высоко.

Доктор впервые слышал такую музыку и не мог понять, откуда появлялись звуки. Казалось невероятным, чтобы живое существо могло издавать их. Слишком много для живого голоса было в них металла.

Доктор хотел уже спросить об этом Чадова, но вдруг громко, словно ударили в колокол, ответила невидимым музыкантам Серафима. И хотя голоc её был хриплый и резкий, но звучал он в тон невидимому оркестру, и природа его была та же.

– Лебеди, – почему-то со вздохом сказал доктор.

– Люблю я эту музыку, – ни одна птица так не кричит, – задумчиво ответил Чадов.

Опять закричала Серафима, так же громко и так же неприятно.

– Ишь, всполошилась, родню услышала. А отчего это у неё голос такой хриплый, доктор? От морозов, что ли? – спросил Чадов.

– Скорее от жиру, – подумав, ответил доктор; он хотел ещё что-то добавить, но в это время у берега громко ударила хвостом щука, и доктор схватил ружьё и вскинул его к плечу.

– Нельзя, – сказал Чадов и отнял ружьё. – Больше стрелять нельзя. Хозяева прилетели. Они шума не любят.

– Острогой её можно до-стать, – тянулся доктор к щуке. Большущая рыбина вертелась у самого берега.

– В другой раз, а сейчас уйдём, не будем им мешать. В первые часы после прилёта они пугливы. Я вам их вблизи покажу, – Чадов тащил упирающегося доктора за рукав.

Лебеди долго кружились над озером, едва видимые с земли, летели углом, вытянув шеи, коротко и сильно взмахивая крыльями, потом, широко расставив крылья, молча пошли на посадку.

Доктор и Чадов притаились в кустах. Большие белые птицы, косо разрезая воздух, шумно падали в воду неподалёку от них.

Как только последняя птица коснулась воды, протяжно и звонко, как серебряный рог, затрубил вожак, и ему дружно на разные лады ответила стая. Было похоже, что вожак поздравляет птиц с окончанием перелёта и ему хором отвечает и благодарит его стая.

Лебеди сбились в кучу, сидели плотно один возле другого, тихо перекликаясь. С берега стая походила на большую, рыхлую льдину. Таких льдин ещё немало плавало по озеру, но это была самая белая.

Лебеди сидели так плотно, что даже в бинокль пересчитать их было трудно, но потом эта плотная белая льдина разом бесшумно распалась на части. Отдельные куски её медленно закружились, сталкиваясь друг с другом и расходясь в разные стороны уже парами.

Только самый крупный из стаи – вожак – не двинулся с места.

Он сидел, спокойный и гордый, круто изогнув шею, не глядя по сторонам, и, казалось, любовался своим отражением и спокойно ждал подругу.

Но пары всё дальше и дальше отплывали от него, одна за другой скрывались в камышах; вожак остался один. Тогда, разом выпрямив шею, он завертелся на одном месте и закричал жалобно и длинно. Но никто ему не ответил.

Он закричал ещё жалобнее и пронзительнее.

– Пару потерял. Это Дикарь, самый старый лебедь на озере, – тихо сказал Чадов. И, встретив удивлённый взгляд доктора, пояснил: – Он приметный. Самый крупный и голосистый у них. Тот, что трубил недавно. Вожак. Лебёдка у него была хромая. Это он по хромой так убивается.

Вожак захлопал крыльями, оттолкнулся от воды и, сорвавшись с места, погнался за последней, не успевшей скрыться, парой.

Услышав погоню, самец пропустил вперёд подругу и, повернувшись, бросился к Дикарю навстречу.

Дикарь был больше и сильнее противника, но боя он не принял, только опять затрубил, жалобно и призывно.

И тогда с разных концов озера коротко и угрожающе ему ответили самцы.

Дикарь расправил крылья, грузно оттолкнулся от воды и с разбегу поднялся в воздух.

– Неужели улетит? Семнадцать лет вместе с ним прожили, – с беспокойством сказал Чадов.

Дикарь трубил, кружился над озером и уходил ввысь. Потом с огромной высоты, широко расставив крылья, косо разрезал воздух и тяжело грудью упал на воду.

– Да, браток, нелегко улетать от того, что любишь, не всякий это может, – непонятно к кому обращаясь, сказал Чадов.