Алексей Варламов

В этом году литературная премия Александра Солженицына вручена донскому писателю Борису Екимову. Пожалуй, впервые премия такого уровня и значения «ушла» в провинцию. Как говорится в решении жюри (в него входят известные писатели, критики, театроведы Борис Любимов, Валентин Непомнящий, Людмила Сараскина, Никита Струве, Павел Басинский и президент Фонда А.И.Солженицына Наталья Солженицына), «за остроту и боль в описании потерянного состояния русской провинции и отражение неистребимого достоинства скромного человека; за бьющий в прозе писателя источник живого народного языка». Нам особенно приятно сообщить читателям об этом событии, ведь именно в «Первом сентября» в 1996 году был опубликован «Фетисыч» – один из лучших рассказов Б.Екимова, а в «БШ» печаталось интервью с Борисом Петровичем.
Предлагаем вашему вниманию слово писателя, доктора филологических наук, преподавателя МГУ Алексея Варламова при вручении Солженицынской премии Борису Екимову 15 мая 2008 года.

Дмитрий Шеваров

ВПЕРВЫЕ я прочитал Бориса Екимова в «Новом мире» в 1993-м. Это был рассказ «Набег», история о том, как два человека – дед и отправленный родителями в деревню от греха подальше 16-летний внук (эта связь дедов и внуков, связь поколений для Екимова очень характерна) – взяли по весне в колхозе тощих бычков и всеми правдами и неправдами принялись их выхаживать, чтобы осенью продать и заработать денег. У бычков свои враги – болезни, волки; у старого с малым свои – чеченцы, готовые быков увести, а также лукавый председатель колхоза, сначала заключивший договор, по которому все деньги за бычков достанутся работникам, а потом «переигрывающий» по своему усмотрению. Рассказ очень драматичный, напряжённый, заканчивающийся открытым финалом – Екимов, судя по всему, вообще такие финалы любит. Потом был рассказ «Враг народа», герой которого, колхозный тракторист Гаврила Яковлевич Тарасов, раздумывает, брать или не брать ему землю, выходить ли из колхоза, и в конце концов решает брать, соединяя те нити, что порвались в его роду после раскулачивания. Казалось бы, автор – убеждённый противник колхозного строя, сторонник фермерства, свободного землепашества и скотоводства.

Но проходит шесть лет, наступает год 1999-й, и в том же журнале появляется повесть «Пиночет», главным героем которой оказывается не фермер, а председатель колхоза, прозванный нелестным для нашего уха именем за жёсткость, граничащую с жестокостью. Но так, и только так можно прервать череду воровства, бесхозяйственности, слабости и беззащитности современной русской жизни, которая иначе просто прекратит своё существование. Повесть эта хорошо всем известна, но примечательно, что благородный герой её Корытин-младший, опираясь на решение колхозного правления, фактически обрезает попытки колхозников жить самостоятельно – то есть поступает буквально так же, как поступал лукавый Липатыч из «Набега».

Зеркальность всех этих сюжетов очевидна и неприкрыта. О том, что означает эта эволюция, если только это действительно эволюция, насколько она отражает реальную картину деревенской жизни, которую Екимов знает лучше многих из нас, свидетельствует ли она об изменении взглядов самого Бориса Петровича или о его незашоренности, вдумчивости и отзывчивости, – обо всём этом можно долго рассуждать. Но неким критерием здесь могла бы стать екимовская публицистика – недавний новомирский очерк «Прощание с колхозом» или ещё более ранний по времени очерк, называющийся «Десять лет спустя», где прямо говорилось: «Искать надо не форму хозяйствования, не форму собственности на землю, искать надо человека, хозяина».

Екимов его находит и показывает. Возможно, сегодня в литературе это легче сделать, чем в жизни. Но слава Богу, если русская словесность, сполна и даже чересчур заплатившая дань «лишним людям» в прошедшие времена, памятуя розановские заветы, столько же сил, таланта и вдохновения отдаст тому, чтобы показать людей нелишних.

О чём бы Екимов ни писал, он изображает, любуется сильной личностью, хозяином, человеком совестливым, тружеником, неравнодушным, независимо от того, какое положение этот человек занимает. И очень часто такими людьми оказываются у Екимова дети. Он удивительно, он по-платоновски описывает детей: девятилетнего Якова – Фетисыча, который понимает, что, уйди он из родного хутора, школа будет разорена, как разорили уже клуб, детский садик и медпункт, грубоватого, не по годам взрослого Ваню из «Пиночета». Но показывает и людей, им противостоящих, тех, кому ни до чего нет дела, кто бессильно опускает руки и опускается сам, вольно, как молодая мать из рассказа «Продажа», отдающая за тысячу долларов своего ребёнка, или невольно, как герой рассказа «У стылой воды», тех, кто теряет человеческий облик и преступает законы естества, а также тех, кто жирует на общем несчастье, кто наживается, входит во власть и калечит человеческие судьбы. И вот их, к великому сожалению, их больше. И пока что они сильнее.

Проза Екимова убедительнее любых исторических, политических, социологических исследований обнажает глубину того, по выражению Солженицына, обвала, который настиг Россию в конце ХХ века, и тяжесть раны, которая была нанесена деревне, русскому крестьянству большевиками старыми при советской власти, а затем большевиками новыми рыночных времён. Екимов ставит диагноз русской жизни, определяет меру той её обессиленности, обескровленности, меру распада и разрыва человеческих связей, которую, живя в Москве (где эта связь порвалась раньше и к такому положению дел привыкли), представить гораздо труднее, нежели сталкиваясь с ней за пределами большого города.

«Когда это всё начиналось, в 90-х годах, было непривычно и страшно: детский сад без дверей и окон, разбитая котельная, руины магазина, до основания разобранный коровник, разрушенная теплица, ржавеющие остатки водопровода, заброшенная школа. Вначале было страшно глядеть. А теперь – привыкли».

Эта привычка к разрухе и есть самое страшное в нынешней России. И что говорить про разорённые дома, когда разорёнными оказались людские судьбы, жизни, и молодые, и старые, и – детские. Но – не надо плакать! Не надо отчаиваться, скорбеть, гневаться, проклинать и искать виновных. И опять же убедительней всех нынешних идеологем и бодрых рапортов о том, что Россия поднимается с колен, звучит не эта официозная телевизионная риторика, но – екимовская надежда, любовь, вера в человеческое достоинство и совесть, вера в жизнь, которая опирается на самые простые, неистребимые человеческие чувства и на красоту земли, с этими чувствами связанную. Хотя трагично, горько звучит голос – часто не авторский, а – как в рассказе «В степи» – голос больного, одержимого человека, наперекор здравому смыслу восстанавливающего кирпичную кладку в порушенном колхозном коровнике:

«Не реви. Всё восстановим. Я же не реву. А моё, родное, всё погубили…»

Заканчивая этот рассказ о человеке, в чьих глазах огонь нездоровый, вызывающем у рассказчика жалость и горечь, автор пишет: «я пошёл к машине, чтобы поскорее уехать». Но уехать от своих героев он не волен. Не отпустят они его, а значит, не отпустят читателя и заставят к себе вернуться. И получается так, что это вслед за ними, их утешая и поддерживая, Екимов выносит в заголовки рассказов прямую речь: «Не надо плакать», «Говори, мама, говори», «Ты не всё написал». Связь между писателем и его персонажами, булгаковское «героев своих надо любить» идёт, как мне представляется, в его творчестве по нарастающей и особенно ощущается в одном из самых последних его произведений – в повествовании в рассказах «Родительская суббота», в этом своего рода семейном, временном и пространственном лирическом эпосе, в истории семьи писателя, её прошлого и её связи с историей народа, пережившего страшный ХХ век.

Тут вспоминаются строки Николая Рубцова:

Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне и поразил
Сиротский смысл семейных фотографий!

В сегодняшнем интервью «Российской газете» Екимов говорит о том, что в «настоящей прозе не может быть фотографий». Это верно, но в сущности то, что пишет он в «Родительской субботе», и есть семейные, пусть не фотографии, но – образы, порою почти иконы, бережно и любовно запечатлённые в слове так, чтобы это сиротство преодолеть. Можно было бы сказать, что перед нами семейная, родовая мифология – хотя... Екимов – редкий в современной литературе писатель, у которого нет своего мифа, по крайней мере видимого, сознательного, искусственного мифа. Этого мифа не было у него ни в 60–70-е, тем более нет его сегодня, когда мифологизация стала непременным, насильственным атрибутом жизни и творчества почти каждого пишущего и писатели едва ли не заказывают свою легенду (как заказывают и заводят личные сайты и блоги), озабоченные продвижением на рынок не меньше, чем самим творчеством.

Екимов этого пути избегает, и не потому, что принадлежит к иному поколению или живёт далеко от Москвы. Ему это не нужно. Но всё же… всё же независимо от авторской воли некая екимовская легенда существует, и о ней стоит сказать несколько слов.

Борис Петрович печатался в разных журналах – «Нашем современнике», «Знамени», «Москве», «Отечественных записках», но прежде всего он – новомирский автор. И если и говорить о некоем екимовском мифе, о екимовской легенде, то это будет легенда новомирская. Не в обиду другим авторам, которые в «Новом мире» печатались и печатаются, возьму на себя смелость утверждать, что проза Бориса Петровича Екимова – лучшее, что было опубликовано в журнале за последние как минимум полтора десятка лет, и не только лучшее, тут, в конце концов, вопросы вкуса и индивидуальных предпочтений, но вот что, на мой взгляд, бесспорно, и этого не станет отрицать никто: сегодня это – самая новомирская проза в её образцовых, в её твардовских традициях. То, что Юрий Трифонов резко и именно по причине резкости довольно точно назвал непереваренной почвеннической фанаберией.

Впрочем – переваренной, впрочем – осмысленной, превратившейся из фанаберии в определённое художественное мышление, не имеющее ничего общего со спекулятивными рассуждениями о парадном прошлом советского народа и иными ныне искусственно востребуемыми и успешно обыгрываемыми фальшивыми красивостями. Это подлинная почвенная, народная литература, рассказывающая о том, чем люди жили и живы, чем живут-кормятся и зачем живут.

Историю философской – вспомним термин Ирины Роднянской – интоксикации можно изучать по иным текстам, число которых растёт день ото дня, при этом ими заполняются полки книжных магазинов, короткие и длинные списки больших и малых литературных премий. По екимовским же книгам может быть изучена подлинная история состояния русского общества на сломе эпох, и сегодняшний лауреат, как никакой другой из современных русских писателей, даёт художественный ответ на вечный шукшинский вопрос: что с нами происходит?

Екимов – писатель очень мужественный, не уклоняющийся от самых сложных противоречий русской жизни, тем более что жизнь, им описываемая, – это русское пограничье, та часть России, которая особенно уязвима, и тема беженцев, взаимоотношений русских и кавказцев во всей её сложности и трагичности проходит через всю екимовскую прозу, начиная, как минимум, от рассказа с пасторальным названием «Пастушечья звезда» до щемящего «Не надо плакать».

О каждом из его рассказов, об удивительной смеси нежности, жёсткости, беспощадности, жалости, утешения и любви (повторю: год от года проза Екимова становится всё более исповедальной, милосердной и эмоционально насыщенной) – обо всём этом можно говорить долго, говорить о екимовской интонации (а интонация в прозе, в рассказах особенно – первое дело), о его удивительном языке, но лучше просто эти повести и рассказы читать и снова к ним возвращаться, читать самим и своим детям. Однако, не желая отнимать более время у присутствующих, ограничусь таким замечанием. Довольно давно пришёл я к выводу, что многие русские писатели тяготеют к племени либо охотников, либо рыболовов. Разумеется, были и те, кто сочетали два этих ремесла, – Аксаков например или, напротив, те, кто от них далеки, но всё же часто это предпочтение значимо и ощутимо. Племя охотников выглядит, пожалуй, более могучим – Толстой, Тургенев, Некрасов, а в ХХ веке – Пришвин, Юрий Казаков, Олег Волков, Георгий Семёнов. Но и у рыболовов есть свои славные имена: Чехов, Паустовский, Астафьев, Евгений Носов. И – сегодняшний лауреат, уроженец Игарки, обретший родину возле одной из самых великих русских рек – тихого Дона, Борис Петрович Екимов, чествуя которого мы прежде всего восстанавливаем литературную справедливость.