Татьяна Рудишина

Иностранная литература. – 2008. – № 7. – (In memoriam).

Рубрика «In memoriam» посвящена американскому писателю Курту Воннегуту.

Среди материалов: два рассказа Курта Воннегута, фрагмент автобиографической книги «Человек без страны».

Из вступительной статьи Александра Ливерганта:

Прошло больше года со дня смерти Курта Воннегута. Одного из самых здраво и оригинально мыслящих людей своего времени, любившего строить из себя шутника, простака, маргинала, даже юродивого…

Из всех американских писателей первой величины Курт Воннегут всегда считался у нас самым популярным. Его «Колыбель для кошки» или «Бойня номер пять» в 70-е годы ничуть не менее известны и широко читаемы, чем «Старик и море» Хемингуэя или «Деревушка» Фолкнера – в 50-е. Теперь, когда Воннегута нет, имеет смысл задаться вопросом, чем объясняется его громкая и стойкая слава в России. Едва ли не более громкая, чем на родине.

То ли тем, что Воннегут принадлежал всему миру, не грешил бытописательством, был «оторван» от чужой и не всегда понятной американской реальности: в последней своей книге Воннегут так и называет себя – «человек без страны»…

То ли тем, что Воннегут создал свой «фирменный» жанр, который, хоть и называется романом, к роману, строго говоря, отношения не имеет: в книгах Воннегута нет ни характеров, ни описаний, ни стилистического единообразия – более того, оно регулярно и сознательно нарушается. Сам писатель не без всегдашней иронии называл свои произведения, эту «гремучую смесь» фикшн и нон-фикшн, коллажем, «кукольным театром», в котором он выступает и как автор, и как режиссёр, и как главный исполнитель…

То ли тем, что Воннегуту, как, пожалуй, никакому другому современному американскому писателю, «повезло» с переводчиком: Р. Райт-Ковалёва отлично чувствовала американского шутника и неисправимого парадоксалиста, которому принадлежит ставшая классической фраза из «кисло-сладкой» философии Боконона: «Все истины, которые я хочу изложить вам, – гнусная ложь».

 

Пьецух В. Литературоведение против часовой стрелки. – Октябрь. – 2008. – № 7. – С. 138–152. – (Дневник писателя).

Известный литератор с хорошим литературным вкусом и огромным чувством юмора пишет о чтении, о национальных особенностях литературы и восприятия, о разнообразных жанрах. Большое внимание уделено размышлениям о романах «Евгений Онегин», «Мастер и Маргарита», «Доктор Живаго». Чтобы почувствовать язык автора, приведём несколько фрагментов:

Квалифицированный читатель – существо понятливое и, в частности, тем отличается от читателя вообще, что он способен самостоятельно прийти к таким, скажем, умозаключениям: Михаил Зощенко много талантливее Максима Горького, настоящих прозаиков раз-два и обчёлся, первый гений советской эпохи – Пришвин, самый распространённый подвид литератора – графоман…

До Пушкина литература в России была аристократической забавой, вроде охоты на лис у англичан, и делом домашним, любительским, как вышивание на пяльцах, которым утешались министры, заговорщики, сбрендившие помещицы, августейшие особы, дипломаты, таможенные чиновники и гвардейская молодёжь. Правда, ввёл моду писать за деньги Кондратий Рылеев, состоявший в почётном звании Павла Ивановича Чичикова и служивший по торговой части, но именно Пушкин, так и окончивший свои дни в чине Акакия Акакиевича Башмачкина, сделал писательство профессией, высокой и таинственной, как служение божеству. С него и пошло: литература – это такая же редкая специальность, как самодержавие, и предполагает большой талант; дамское сочинительство – это усложнённый вариант навыка вышивания на пяльцах; писатель – это такой же уникальный урод, как сиамские близнецы. Но главное, Пушкин показал на своём примере, что только чистый профессионал (иначе говоря, беззаветный работник, неизлечимо страдающий своим даром двадцать четыре часа в сутки) способен творить нечто ненормально простое, ненормально прекрасное и при этом безусловное, как канон. Недаром его единственность и непревзойдённость так же завораживает, как единственность и непревзойдённость монархии, которая устроена таким счастливым образом, что к власти может случайно прийти порядочный человек.

 

Каграманов Ю. «Прошлое страстно глядится в грядущее»: Замечания к будущему учебнику истории. – Новый мир. – 2008. – № 7. – С. 133–151. – (Философия. История. Политика).

Какой станет Россия в 2050 году? Вопрос может показаться чересчур дерзким.

А ведь люди, которые будут тогда определять её облик, уже сейчас ходят меж нас, хотя бы и «под столом»; их можно взять за руку или погладить по головке – вот он, живой 2050-й!.. Мы не знаем, какими путями они пройдут, и что ещё в себя впитают (пока что они вдыхают тот же, мягко говоря, не вполне здоровый – метафорически и физически – воздух, что и мы, взрослые), и как переработают в себе то, что впитают. И всё же кое-что существенное в их судьбе можно предопределить уже сегодня. Средство к тому – школа.

Не последнюю, а на мой взгляд, так и первую роль в этом должны сыграть учебники истории. Известно, что история – средство самоидентификации народа; по словам С.М.Соловьёва, к каждому народу можно обратиться со словами «расскажи нам свою историю, и мы скажем тебе, кто ты таков». Равным образом история – средство самоидентификации частного человека, который «выкраивает» собственную индивидуальность в объёме истории своего народа (или всемирной истории).

Трудности, с которыми непременно столкнётся будущий читатель отечественной истории, подробно прокомментированы автором:

• Трудности первого ряда связаны с трактовкой советского периода отечественной истории, дыхание которого мы ощущаем на своих затылках.
• Следующий ряд трудностей имеет глобальный масшаб или, во всяком случае, масштаб евро-американской цивилизации – он порождён культурной революцией конца 60-х – начала 70-х годов и её долговременными следствиями.
• Еще один ряд трудностей создаёт экспансия естественных и точных наук, теснящая историю в её исконной вотчине.

«Прошлое страстно глядится в грядущее» (А. Блок) – соответственно и Большой нарратив истории ждёт своего продолжения, которое должно восполняться без лакун и пропусков. Марк Твен писал, что история не повторяется, она рифмуется. Сегодня придётся добавить, что история всё чаще прибегает к белому стиху.

 

Гумерова А. Ролевые игры как творчество. – Новый мир. – 2008. – № 8. – С. 138–144. – (Времена и нравы).

Под «ролевыми играми» в зависимости от контекста можно понимать многое.

Что же заставляет людей – и подростков, и взрослых, и только пытающихся найти своё место в жизни, и уже нашедших, уверенно стоящих на ногах... увлекаться ролевыми играми? Что заставляет потом, после игры, писать стихи и рассказы, прочитав которые понимаешь, что слухи о смерти русской литературы сильно преувеличены?

Утро госпиталя (по мотивам игры «Испания, 1937 год»). Автор – Фирнвен (отчёты игроков подписываются псевдонимами, присвоенными им в игровой среде). Персонаж – Мария Доминика, монахиня доминиканского ордена.

Эти милые люди опоздали к рассвету –
Церковный колокол пробил пять.
Эти милые люди вошли в наш дом
И сказали, что всем время вставать.
И, стуча в закрытые двери дома,
Они разбудили Марию Мадлен, –
А она так долго живёт, что помнит
Дни, когда здесь вовсе не было стен.
Они разбудили малышку Сону,
Хотя ей всего семь и она больна,
И солдата, который от раны в голову
Забыл погоны и имена
И то, что идёт война.
Эти милые люди очень спешили,
Повторяли приказы опять и опять.
Но Ты, Кто над всеми тронами, знаешь,
Что детям и раненым надо спать!
Эти милые люди сказали мне,
Что пришли убивать.

Автор приводит расшифровку некоторых устойчивых названий и анализ: какие бывают ролевые игры – словесные, кабинетные, полигонные.

С историей ролевых игр в России можно ознакомиться в «Статье с двумя комментариями» А. Свиридова http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/fandom/lection.shtml. С тем, что из себя представляют любители ролевых игр и что в нашем мире не так, раз кому-то понадобились ролевые игры, – в статье Армена Асрияна «Игры, которые нас выбирают» («Новый мир», 2004, № 11).