Вадим Чирков

КАЖДАЯ встреча детского писателя со школьниками – немалая задача: возьму не возьму? Детское внимание и интерес – вещи хрупкие, могут быть и мимолётными. Как их разбудить и удержать? И как показать ребятне хитроумно запрятанную между весёлыми словами пользу? У меня, чтобы «взять», есть проверенные способы. Способы, точно рассчитанные на возраст.

Школьники меняются очень быстро. Четвероклассники – одно, а шестиклассники – уже другое. С семиклассниками нужно держать ухо востро, а в восьмой класс ступаешь, как на минное поле.

И очень важно входящему в класс или в библиотеку писателю следить за глазами, что на него смотрят. Открытые, полные любопытства, доверчивые – ура! Прищур? – так, так, так... А у восьмиклассников не глаза – смотровые щели. Вызов вот какого рода: ну, и что может нам рассказать этот дядька с седыми висками?

Ладно, ребята. Я ведь тоже не первый раз предстаю со своими россказнями...

Четвёртый, пятый, шестой – мои любимые классы. И я без страха начинаю читать:

– Случилось однажды так, что Ручей простудил горло... Может, он хлебнул холодной воды из родника, а может, его прохватил сквозняк. Ручей охрип, осип, стал кашлять и чихать. А остановиться, чтобы полечиться, он, как вы сами понимаете, не мог. И вот...

Слежу за глазами. Все – мои. Это вам не «дважды два» и не «семью пять».

После у меня спрашивают, как я придумал «горло» ручья? Объяснение простое, говорю я, есть специальное выражение «горловина ручья» то есть его ширина. Ну, раз есть горловина, должно же быть и горло. Отсюда и сказка...

На всякий случай у меня есть история «Ветер поскользнулся», после которой у меня тоже спрашивают, как я её придумал. А я её не придумал, я её увидел. И рассказываю, как это было. Слушают, переглядываются: вот ведь как интересно можно думать...

Шестиклассники, как я уже сказал, народ посерьёзнее. С ними я могу начать встречу с «Учёных работ профессора Догадайкина, доктора гео-био-фило-было-фантас-мантас-параболических наук». Профессор Догадайкин сделал множество открытий. Он обнаружил, например, что пауки наигрывают, перебирая лапками струны арфы-паутины, зазывные мелодии, на которые слетаются мухи-меломанки и пропадают в сети...

Он установил, лишь наблюдая за пантерой в клетке зоопарка, что та когда-то была только тенью тигра, но потом, разозлившись на придиру-хозяина (он «доставал» её на каждом шагу!), стала самостоятельным зверем...

Он догадался, что пятью головами старинного Змея Природа наградила не ради какой-то прихоти, не ради того, чтобы витязь-дуролом дольше их рубил, а... для большего ума: каждая голова была в каком-то деле знатель! Одна – географ, другая – математик, третья – биолог, четвёртая – ботаник, пятая – стихотворец...

Иные открытия профессор делает с помощью хитроумных приборов, но чаще всего он идёт к разгадке умозрительным путем.

– Зрение Ума, – любит говорить Догадайкин, – самое зоркое, самое тонкое, самое гибкое средство научных открытий. Ни один прибор не сравнится с ним! Оно способно заглянуть за любую перегородку, какой бы толщины эта перегородка ни была, может проникнуть туда, куда не пройдёт самая тонкая в мире игла. Зрение Ума ещё тем хорошо, что оно может увидеть необычное в обычном...

Восьмиклассники знают всё на свете, их ничем не удивишь. С них, прежде всего, надо сбить спесь. Поэтому я, увидев уже известный мне прищур (смотровая щель) и отметив для себя позы сидящих, начинаю так:

– Кто из вас читал книгу писателя всех времён и народов Марка Твена «Янки при дворе короля Артура»?

Поднимаются три-четыре, но чаще две-три руки. Тогда я пересказываю «зачин» романа. Янки из города Хартворд, штат Коннектикут, – и кузнец, и ветеринар, и оружейник и вообще на все руки мастер, битый-ломаный житель ХIХ века, получив в драке ломом по голове «так, что швы на черепе разошлись и перепутались и весь мир заволокло тьмой», очнулся под деревом в прелестной местности и увидел, что перед ним сияет латами, сидя на коне, рыцарь с длинным копьём.

– Прекрасный сэр, вы готовы? – спрашивает рыцарь.

– Готов? К чему?

– К схватке...

Таким образом герой Марка Твена попал в VI век, в страну короля Артура, в век рыцарей и рабов, бесправных крестьян и волшебников, мракобесия и суеверий. Пленника (одетого непонятно как, но, скорее всего, в колдовские наряды), приговаривают к казни на костре. Спасает героя романа случайное знание – даты солнечного затмения, происшедшего в день, когда его должны были сжечь (21 июня 528 года). Он повелел солнцу затмиться – и солнце подчинилось...

Ушлый янки становится, благодаря этому эпизоду, вторым человеком в государстве. В том его времени, когда не было «ни мыла, ни спичек, ни стёкол, ни зеркал, ни освещения, кроме масла, горящего в бронзовой чаше, ни рекламы, ни бумаги, ни книг, ни, понятно, телефона»... И, владея множеством знаний и ремёсел, герой романа начинает переделывать VI век в знакомое и близкое ему время...

Аудитория несколько расслабленно внимает мне. Но я коварен, у меня есть чем «зацепить» слушателей.

– Теперь представьте, – предлагаю я, внимательно следя за так и эдак сидящими восьмиклассниками, – что кто-то из вас, современников компьютера, мобильника с фотоаппаратом и компьютером, плееров, развивающейся робототехники (вспомните Японию), полётов на Луну и на Марс (аппарат «Феникс»), клонирования животных и человека (чем щедрее сыплются комплименты, тем лучше), электронного микроскопа, термоядерного синтеза, атомного оружия – всего не перечислить, представьте, что кто-то из вас случайно переносится в то время, время короля Артура. Этот «кто-то» «гасит» солнце и становится вторым человеком в государстве. Его переодевают в шелка, вручают меч и... что он прежде всего делает? Чему бы он научил закованных в латы рыцарей?

Прищура – как не бывало. Скепсис испарился. Теперь моя аудитория – сплошной азарт (в конце концов, передо мной – просто мальчишки). Глаза, замечаю, – то переглядывание, то частое мигание.

А мне (хотя вопрос мой лукав, каверзен, а сам я коварен не менее, чем «волшебник» Мерлин из романа Твена) так же интересно, как и восьмиклассникам. Потому что я присутствую при том процессе, когда «зажужжали» в поисках мысли все головы. Когда идёт мозговая атака. И сейчас каждый, кроме всего, увидит себя в интересном зеркале...

И вот поднимается одна рука, другая... А кто-то уже выкрикивает:

– Я бы... я бы...

Я даю добро поднявшему руку первым.

– Я бы, – солидно высказывается он, – сразу же сделал бы мобильник.

Я скрываю улыбку.

– А ты знаешь главные составные части мобильного телефона? Перечисли их.

– Ну... там дисплей... аккумулятор...

– Литий-ионный, – вставляю я. – А ещё?

Вставший смотрит на потолок.

– Там еще процессор на кремниевом диоксиде, – подсказываю я, – мегапиксельная камера, соты, встроенная флэш-память... Ты справишься со всем этим во дворце короля Артура?

– Э...

– Теперь ещё вопрос: кому ты будешь звонить в VI веке и от кого принимать звонки?

Восьмиклассник садится несколько ошарашенный.

Второй просто вскакивает с места:

– Я бы научил их играть в футбол! Сделал бы мяч...

– Футбол – это замечательно, – поддерживаю я. – Покрышку бы тебе сшили тамошние кожевенные мастера. А вот как насчёт резины, из которой будет футбольная камера? Ты знаешь, как её изготовить? Когда-то, в ХIХ веке, каучук для резины привозили из Бразилии, там растут деревья-каучуконосы. Но для этого нужно пересечь Атлантический океан. У короля Артура наверняка были многовёсельные лодки...

Футболист растерянно оглядывается на класс. Резина, каучук, оказывается, – тоже тёмное дело...

Третий предлагает новшество пооригинальнее:

– Я бы стал учить их демократии!

– Демос – народ, кратос – власть. Демократия – власть народа. Я думаю, ты закончил бы свою жизнь на костре! Революционеров во времена короля Артура не жаловали. Да и народ того времени не был готов к власти...

Ещё предлагались: транзистор (а что бы ты ловил, кроме грозовых разрядов? – спрашивал я), компас (это дело, но тебе понадобился бы магнит, пластмасса или хотя бы знание о «колумбовом яйце»), шахматы (они были изобретены индийским математиком в 570 году до нашей эры, – осаживал я предлагавшего старинную игру, – возможно даже, при дворе Артура были 2–3 шахматные доски...), гранаты (это сделал наш янки, – замечал я, – «изобретя» в самом начале своей карьеры у Артура порох и взорвав башню своего конкурента по чудесам Мерлина)...

Так я раззадоривал восьмиклассников, показывая им, что ничего-то, в сущности, они не умеют, не знают, что они безоружны и беззащитны в той обстановке... Раззадоривал, всё время, впрочем, надеясь, что будет наконец МЫСЛЬ, с помощью которой восьмиклассник ХХI века, современник компьютера, плеера, мобильника и так далее найдёт себе место в веке VI.

И я её дождался!

Когда уже идеи иссякли и класс замолчал, поднялся сидевший у окна высокий тонкошеий юнец (перед этим он долго держал руку, утвердив её на парте) и сказал тихим голосом:

– Я бы, – откашлялся, – стал освобождать еретиков, сидящих в тюрьмах.

– Ну и? – Тут и я заморгал.

– Они знали, что больше всего нужно VI веку, они-то и двигали бы прогресс...

Однажды мне пришлось выступать перед огромным, чуть ли не на 600 человек, залом – был какой-то праздник, меня выставили в качестве свадебного генерала. Зал шумел, радовался друг другу и шуму, а тут перед микрофоном – писатель. Лучше бы певец...

Мысль пришла ко мне в последнюю секунду.

– Был один человек, – сказал я в микрофон, – мальчик 12 лет. Владик Скрябин. Он необычно отвечал на обычные вопросы – так необычно, что те, кто его слушал, забывали обо всём на свете...

Зал стал затихать. Того, кто ещё кричал, смеялся или разговаривал, «утишивали».

Его, например, спрашивали: «Владь, а что такое звон?»

– Крик предмета, – отвечал он.

– А... погода?

– Импульс природы.

– Владь, а что такое дурак?

– Это колесо, которое застряло.

Зал, замечал я, вытягивал шеи. И я продолжал:

– Владь... – cпрашивали его, – а вот что такое... просто дыра?

– Яма воздуха, – отвечал Владик.

– А... а... например, дедушка?

– Учебник для маленького, но он его быстро раздербанит.

Зал одобрительно смеялся, но продолжал уже внимать.

– Владь, а вот скажи, кто такие философы?

– Расширители проблем.

Зал был мой. Вернее, Владика.

– А совесть, Владь, а совесть?

– Это когда человек познаёт себя и то, что он делает.

– И тогда моему герою, – заключал я, – задавали глобальный вопрос: «Владик, а что такое атомная бомба?»

– Гриб, – отвечал он. – На том свете.

И всё же, и всё же задавался ещё один вопрос:

– Где ты всего этого набрался, Владька?

– Ну, это же всем ясно.

С последним зал соглашается особенно охотно и долго хлопает – Владьке Скрябину и мне, хотя я не пел и не плясал.