Мария Порядина

• 18 марта – 165 лет со дня рождения Николая Андреевича Римского-Корсакова (1844–1908)
• 20 марта – 255 лет со дня рождения Александра Семёновича Шишкова (1754–1841)
• 28 марта – 185 лет со дня рождения Алексея Петровича Боголюбова (1824–1896)

По морям, по волнам!
Нынче здесь – завтра там!

«Здесь» – это в Петербурге, в Морском кадетском корпусе, где ковались кадры для отечественного флота. А «там» – это где угодно! Бравые наши моряки ходили по всем океанам, били врагов, выручали друзей… сочиняли музыку, писали картины, стихи и прозу…

Почему-то не раз так получалось, что из стен Морского корпуса выходили выдающиеся деятели культуры – писатели, композиторы, художники. Должно быть, правду говорят, что моряки – люди особенные и в любом деле талантливые.

Мы говорили уже об адмирале Шишкове – и как он бороздил моря, командовал фрегатом, воевал со шведом; и как писал царские манифесты в Отечественную войну (теперь его должность называлась бы «спичрайтер»); и как отчаянно бился за коренной русский слог, ополчался против бездумной иностранщины, против модных глупостей. Ещё он был министром народного просвещения и успел побывать президентом Академии. А теперь поговорим о знаменитом детском писателе Шишкове, отдадим должное его заслугам.

В тогдашней литературе «для малюток» ребёнок изображался плоско, одномерно: либо это было идеальное дитя, послушное и рассудительное, либо скверное дитя, непослушное и глупое. Шишков первым понял, что в подобных противопоставлениях нет художественной правды. Писатель стал избегать однобоких характеристик героя, стремился давать его характер в объёме, в полноте и даже в развитии, не уходя при этом от необходимого назидания. Примером такого подхода к персонажу может служить рассказ о девице, которая слишком много болтала и «везде болтанием своим сеяла... семена брани, раздора и несогласия». Из-за этого порока с «барышней Калатухиной» рассорились все подруги и приятельницы, никто не хотел ездить к ней в дом и никто не хотел её принимать – бедняжка осталась в одиночестве. Спохватившись, девушка принялась избавляться от своего порока и вполне преуспела в этом, но… увы, поздние усилия оказались напрасны. Все привыкли избегать её – и поэтому никто не узнал, что она исправилась! Не нашлось для неё ни друзей, ни жениха. «Таким образом всю жизнь свою долженствовала она проводить в плачевном уединении, не вкуся утех добродетельного брака и не познав никогда приятностей дружбы. Так что печальные следствия детских пороков часто принуждают нас страдать во все дни нашего века».

Кроме того, Шишков впервые пересмотрел, если можно так выразиться, концепцию детского непослушания: оно рассматривается не как безнадёжный порок, а как «дурная очень привычка», от которой можно и должно отвыкать. Исследовательница Марина Костюхина тоже пишет, что «играющий ребёнок впервые появляется именно в книге Шишкова» (имеется в виду его «Детская библиотека»). В отличие от прочих литераторов, осваивающих детский сектор, Шишков отлично понимал, что разумная и полезная, не теряющая при этом веселья игра – не нарушение правильного режима, а естественная и даже необходимая составляющая детской жизни (как сказали бы современные психологи – ведущая деятельность ребёнка до определённого возраста) и её следует поощрять:

Скачи, Анютушка, играй,
Всегда в забавах упражняйся,
Младые лета провождай,
Резвись, пляши и утешайся!

Многие и многие детишки «утешались», читая Шишкова, и с признательностью вспоминали потом о детском своём удовольствии.

Алексей Боголюбов к рисованию пристрастился с детства – мать ему «в праздники никаких других подарков не делала, кроме карандашей, бумаги или красок»; рисовал и в Корпусе (причём «ударялся в часы досуга в карикатуры», за что нередко страдал), и на морской службе. У него было две страсти: смотреть и рисовать, рисовать и смотреть. А морские походы замечательно способствуют творческому росту и расширению кругозора! Надо было видеть, как пароходо-фрегат «Камчатка» зашёл в «столицу Альбионов»: кто куда, а лейтенант Боголюбов «прежде всего… побежал в Национальную галерею и тут в первый раз увидел мастеров Англии».

Он смотрел собрания картин в Амстердаме и Роттердаме, с готовностью находил друзей и учителей в Париже и Дюссельдорфе, с приятелями-живописцами, «академическими пенсионерами» из России объехал – как положено – всю Италию, причём вернулся из этой поездки с таким культурным багажом, что Совет Академии специально отметил: «До того времени ни один из пенсионеров Академии при возвращении в Россию не привозил такого большого количества отличных этюдов и картин, доказывающих, кроме таланта, особенные труды и старание совершенствоваться». Конечно, Боголюбов поначалу ориентировался на знаменитого Айвазовского и славного Сильвестра Щедрина; но там, где Айвазовский работал по воображению, давал эффект, Боголюбов демонстрировал вдумчивую наблюдательность и безукоризненную точность деталей. Позже он ездил и на Ближний Восток, и по России – по всей Волге, на Дон и в Крым, – сопровождал цесаревича Николая, а потом – цесаревича Александра; результаты этих поездок – сотни и тысячи рисунков, акварелей, живописных этюдов и пр.

Императоры и наследники поручали ему изображение славных исторических событий (серия «Петровские морские победы» и др.); честно выполнял он и военно-морские задания, так как служил при Главном морском штабе (например, делал атлас берегов Каспийского моря и атлас Финского залива); в его творческом наследии – множество полезных работ, начиная с путеводителя «Волга от Твери до Астрахани» и заканчивая образами для русской церкви в Париже (той самой, на улице Дарю). Трудами Боголюбова состоялся Радищевский музей (для народа и в память славного деда) и Рисовальная школа в Саратове; сотни благодарных граждан вспоминают его как общественного деятеля, просветителя, учителя и покровителя молодых (и не очень) талантливых коллег в России и в Европе. Помимо сказанного, Боголюбов отличился и как писатель.

«Записки моряка-художника» – чудесная книга: яркая, бойкая, прямая. Автор пишет без оглядки на правила, не пытается изображать «книжность», – предполагалось, что впоследствии рукопись будет отредактирована «способным литератором» с сохранением «слога и слововыражений» автора. И потому речь его энергична и непосредственна, как и он сам. «На третье утро доехали до реки жёлтой и косматой, которая прыгала в горных ущельях. Это был Тибр. <...> На полдороге я не вытерпел и попросил каретника позволить мне сесть на крышу дилижанса. Наконец, въехали мы в нескончаемые заборы или каменные стены и вырвались на простор, где вдруг показался Понте Молло. Тибр вился широкой жёлтой лентой, а позади кипарисовых рощ виднелся купол Петра… <…> “Это Рим! – заорал я. – Roma!!!” И, наконец, мы въехали в Вечный город…»

Сам Боголюбов, кстати, долго размышлял и «всё-таки пришёл к убеждению, что слово живое всегда значительнее всякой картины или всякого художественного изображения действует и западает в душу человека».

То же, впрочем, можно сказать и о музыке, а в качестве примера привести творчество ещё одного моряка – Николая Римского-Корсакова.

Он тоже рано стал «подавать надежды» как музыкант и тоже по семейной традиции отправился в Морской корпус, благополучно отучился, три года плавал – ходил, как положено, на клипере «Алмаз» вокруг Европы и в обе Америки; а призвание никуда от него не делось. Хотя забавно было потом, когда Римскому-Корсакову, автору высоко оцененных симфонических произведений, предложили занять в консерватории профессорское место: выяснилось, что он сам «консерваториев не кончал»!

Музыка Римского-Корсакова очень литературна. Прежде всего – в том смысле, что композитор тяготел к оперному жанру, а это подразумевает пристальное внимание к текстовой составляющей, к «стихам» и «диалогам». Недаром он обращался к драмам Льва Мея («Псковитянка», «Царская невеста»), к пьесе Островского («Снегурочка»), к прихотливой и выразительной прозе Гоголя («Майская ночь», «Ночь перед Рождеством»), к произведениям Пушкина… Между прочим, Римский-Корсаков сам написал почти весь текст «Кащея Бессмертного», и получилось у него не хуже, чем у записных либреттистов. Но дело не в том, как он «сам стихи сочинял», а в том, как умел вдохновиться гениальной поэзией. Положим, пушкинские сказки сами просятся на музыку, и не так уж много нужно смелости, чтобы вывести на оперную сцену «Царя Салтана» или «Золотого петушка»; но вот обратиться к «Маленьким трагедиям», причём выбрать из них самую «опасную» – ту, в которой речь идёт о музыке и музыкантах, – тут был, согласитесь, определённый риск.

Особенно и горячо композитора волновало слово «исконное», народное и стихийное: песни, былины, близкие к фольклору древнерусские повести. В двух несомненных шедеврах – в опере-былине «Садко» и опере-легенде «Сказание о невидимом граде Китеже…» – «не найдётся ни одной мелочи, которая так или иначе не была бы навеяна чертою какого-либо сказания, стиха, заговopa или иного плода pусского народного творчества». Много труда Римский-Корсаков отдал составлению сборника «Сто русских народных песен». «Мой род – это сказка, былина и непременно русские», – формулировал он; и в самом деле, «по-русски» звучат у него и «Шехерезада», и «Франческа да Римини».

Автобиографическая книга Римского-Корсакова – «Летопись моей музыкальной жизни» – более специфична, чем боголюбовские «Записки…»: у композитора довольно много всякого рода морских… то есть, простите, музыкальных терминов; но почитать его для общего развития тоже не вредно. Как говаривал наш друг Шишков, «для познания богатства, обилия, силы и красоты языка своего нужно читать изданные на оном книги, а наипаче превосходными писателями сочиненные». Что ж, наши моряки – разве не превосходные сочинители?