Ольга Мяэотс

ДАВНО, в 1999 году, благодаря поддержке фонда «Пушкинская библиотека» нам посчастливилось побывать на Вологодской земле. Вместе с Мариной Москвиной и Мариной Бородицкой мы выступали перед читателями детских библиотек – в Вологде, Череповце и Кириллове. Дело было осенью, в конце октября. А летом вышла книга Юрия Коваля «АУА», где были напечатаны его дневниковые записи – «Монохроники». Много страниц там посвящено Вологодскому краю. Юрий Иосифович любил бывать в этих местах, всегда стремился душой в эти края. Даже дом купил на Цыпиной горе рядом с Ферапонтовом. Нам очень хотелось туда попасть.

Как всегда бывает в поездках – планируешь одно, а выходит всё иначе. Дороги наши непредсказуемы: повезёт – домчишься за час, а нет – так и задержишься неизвестно на сколько. Вот и тогда – опоздали мы на паром и прождали на переправе долго-долго. Так что в Ферапонтово прибыли с большим опозданием. Но разве можно проехать мимо! Нам повезло: знаменитый собор Рождества Богородицы с фресками Дионисия ещё не был закрыт на зиму. Помню, к нам вышла пожилая женщина – в платке, в туго обхватывавшей тело кожанке и с огромным ключом. Она открыла двери и строго сказала: «Входите по трое, не больше».

Я шагнула вперёд. До этого я уже бывала в Ферапонтове, но всякий раз фрески были скрыты лесами реставраторов, а тут смотрю: всё открыто – и такая необыкновенная красота и синь, что горло перехватило. Тогда я и поняла, почему Коваль так сюда стремился: есть в этих фресках за внешним покоем какая-то удивительная сила – очищающая и выстраивающая смятенную душу.

Как нелепо, что времени у меня на осмотр всего-то десять минут!

В Кириллове уже поди детей собирают. От досады я расплакалась. Но тут сзади подошла та самая бабушка. Заговорила. И я вдруг стала ей объяснять, что вот мы сюда ехали-ехали, рвались, а времени теперь почти нет – надо двигаться дальше, а ведь мы хотели ещё и на Цыпину гору заехать, у нас там близкий человек жил…

– Ну, на Гору сейчас проехать трудно. А друг-то ваш – кто?

– Писатель Юрий Коваль. Он умер три года назад.

– Юрий Осич! – подхватила вдруг женщина. – Да я же его знаю! Он мне как сын. Мужу моему покойнику крест на могилу резал…

Тут и Марины подошли. Оказалась, что наша «бабушка» – Анастасия Ивановна Вьюшина – старинная хранительница этого монастыря. Анастасия Ивановна рассказала удивительную историю. В 1948 году вернулся с войны её муж Валентин Иванович. Вернулся покалеченный, оттого, видимо, и определили его в сторожа: монастырь тогда стоял в запустении и о ценности его никто не думал. Не думал, наверное, поначалу и 26-летний сторож, но тем не менее пресекал любую попытку храм осквернить. А охотников было немало: местные начальники, проявляя ретивую рачительность, решали в него то зерно засыпать, то картошку. Да только никому хромой сторож ключей не давал. «И ночью приезжали, в город его увозили, – рассказывала Анастасия Ивановна. – Допытывались: ты что, не за советскую власть?» Потом вздохнула, помолчала и заключила: «Ну, они его разъяснили», в том смысле, что поняли – этот фронтовик будет держать оборону до последнего.

Прошло время, и в Ферапонтове появились первые реставраторы и историки, открытие фресок стало научной сенсацией. Нигде больше не сохранились они в такой целости. А ведь уступи Вьюшины, отдай церковь под склад – неизбежно был бы нарушен климатический режим и фрески погибли бы безвозвратно.

Не перестаю удивляться вот этой человеческой стойкости! Что заставляло Валентина Ивановича сопротивляться, практически, в одиночку? Ведь не был он ни учёным, ни краеведом. А вот не мог допустить поругания, не позволял «нравственный закон», тот, который, как считал философ Кант, должен быть «внутри нас».

Но есть он не у всех. Как легко убедить себя уступить, сдаться – ведь один в поле не воин! Как трудно и страшно ощущать, что ты один против всех! Какое надо мужество, чтобы всё же решиться на противостояние не ради живота своего, а ради правды! Спроси потом человека: почему он так поступил, «неразумно», он и не сумеет толком объяснить. Но каким-то удивительным образом срабатывает в людях внутренняя воля и заставляет поступать вопреки доводам рассудка, просто потому, что невозможно иначе. Как она сохраняется и передаётся – для меня, пожалуй, самая главная загадка жизни. Людей таких немного. На Руси их называют праведниками.

Всё-таки нам пришлось прощаться. Анастасия Ивановна звала нас приезжать летом. Но пока наш путь лежал дальше. В музейной книжной лавке Марина Бородицкая купила альманах «Памятники Отечества». Там оказалась статья о Вьюшине. Рассказ автора подтвердил и дополнил то, что мы только что услышали:

«Валентин Иванович Вьюшин “служил” Ферапонтову и Дионисию с 1948 по 1978 год – до тех пор, пока здесь не был, наконец, создан государственный музей всероссийского значения. Именно В.И.Вьюшину и немногим его единомышленникам (таким, как вологодский областной инспектор по охране памятников Андрей Константинович Вёдров) мы обязаны тем, что живопись Дионисия в соборе Ферапонтова монастыря является наиболее сохранным циклом фресок Древней Руси. <…>

В те далёкие годы Валентин Иванович почти самостоятельно доходил до сознания того, что хранит художественные ценности под стать самому великому в мире. Для него, местного жителя, было совсем непросто увидеть значительное в привычном и доступном с детства».

Мы вернулись в Москву, но встреча с Анастасией Ивановной не забывалась. Я отыскала в магазине книгу «АУА» Ю.Коваля и решила послать ей – ведь там не раз поминается самым добрым словом Валентин Иванович. Долго мы советовались, какие гостинцы положить: чтобы и кстати пришлись, и не выглядели подачкой или «материальной помощью». Послала чай и конфеты: чай пить зимними вечерами – милое дело.

А через месяц пришло мне из Ферапонтова письмо. На улице зима и темень, а от письма тепло, как от печки. «Девочки, получила коробку конфет, спасибо вам от земли до неба, – обстоятельно отчитывалась Анастасия Ивановна. – Получила книжку, теперь всё смотрю на Юрия Осиповича, он всё равно для меня живой, каким я его знала раньше. Эта книга мне напоминает все вечера, проведённые с ним у нас в Ферапонтове и на Горах. Вспоминаю его песни и игру на гитаре. Юра для меня был как родной сын. Очень и очень жаль, что он так рано ушёл из жизни».

И конечно, писала Анастасия Ивановна про музей – главную свою заботу.

«С первого октября в музее меня сократили до первого мая, а с первого мая снова возьмут на летний сезон смотрителем. Я хотя и не работаю сейчас, но всё равно в музей хожу каждый день, меня тянет, как домой, ведь всё же я в монастыре проработала 56 лет. Больше полувека».

Несколько лет всё собиралась я вернуться в Ферапонтово, вновь встретиться с Анастасией Ивановной, добраться до Цыпиной горы, посидеть у озера. А вдруг и фрески бы снова мне открылись, как знать? Но не получилось. А потом я узнала, что Анастасия Ивановна умерла…

Вот и вышло, что встретились мы всего на пятнадцать минут, а помню я её многие годы. Спасибо ей за всё – ОТ ЗЕМЛИ ДО НЕБА.