Ольга Бухина

К 125-летию со дня рождения А.Я.Бруштейн

КОГДА меня попросили написать о трилогии Александры Яковлевны Бруштейн (12 (24) августа 1884 – 20 сентября 1968) «Дорога уходит в даль», я невероятно обрадовалась. В детстве мы с моей сестрой с этой книгой не расставались и называли её просто – «любимая книжка». Цитировали беспрестанно, перечитывали по множеству раз. Что же нас так привлекало в истории девочки, подрастающей в предреволюционные годы в Вильнюсе, по-тогдашнему называемому на русский манер Вильно?

Сашенька Яновская – дочка врача-подвижника, умного, образованного, бесконечно преданного своему делу человека, да к тому же ещё одного из самых лучших отцов, когда-либо описанных в детской литературе. Сравниться с ним может, пожалуй, только Аттикус, отец Глазастика из книги «Убить пересмешника». И доктор Яновский, и Аттикус никогда не оставляют ни одного вопроса без правдивого ответа, а обе девочки – Глазастик и Сашенька – неутомимо забрасывают отцов всё новыми и новыми вопросами. Семья доктора Яновского – счастливая, полная семья, все любят друг друга, все друг о друге заботятся. Но вокруг совсем иная жизнь. Родные и близкие доктора не бедствуют и не голодают, но беда, горе и голод всегда рядом. Сашенька рано начинает понимать, что действительность совсем не так проста, как истории «в детских книжках Розовой библиотеки».

Девочка видит и нищее семейство больной рахитом от недостатка солнечного света и еды Юльки, и бедного мальчика Пиню, и оберегающую свой копеечный товар от жестокого городового бубличницу Хану. Неполные семьи, сироты, презираемые всеми незаконнорождённые дети, постоянно ссорящиеся между собой взрослые, побои и нищета, недоедание, а то и голод, ужасный голод – со всем этим приходится сталкиваться девочке, растущей в тепличном уюте любящего семейства. Жизнь, по словам её отца, «штука разноцветная».

Да и сам город Вильно, где живёт Сашенька, являет собой смесь различных племён и народов – в приграничном городе Российской империи обитают русские и поляки, литовцы и евреи, белорусы и украинцы. На улицах звучит разноголосый хор, в котором смешиваются многочисленные языки. Родители Сашеньки – евреи, говорящие преимущественно по-русски, любимая нянька Юзефа общается с девочкой на исковерканном польском, бабушка и дедушка то и дело вставляют слова на идише. Учительница французского Поль, живущая в семье, добавляет в эту лингвистическую смесь свой ласковый голос, и что уж тут говорить об учителях немецкого и английского.

Несмотря на всю языковую мешанину города Вильно, книге присуща удивительная точность слов и выражений. Вслушайтесь, например, в бормотание няни Юзефы в тот момент, когда ребёнка зовёт поиграть ненавистная бонна-немка, и вы услышите выразительное: «Ухапил волк овечку». Лучше не скажешь! Хочется снова и снова цитировать невероятно ёмкие художественные образы книги: «Рядом с диваном, на стуле, – папины очки. Поникшие дужки их – как оглобельки саней, из которых выпряжен конь». Или: «Берегись тех, чья душа отзывается на чужое прикосновение только стуком дерева или гудением чугуна». И ещё: «Человек должен любить стихи, если он – не верблюд и не корова».

Поговорим ещё немножко о докторе Яновском. Сашенькин отец – идеальный, всё понимающий, всё на свете знающий, разговаривает с ребёнком на равных, объясняет то, что непонятно, не отмахивается от дурацких вопросов и запретных тем. К тому же он – настоящий герой (хотя сам того не знает), никому и никогда не отказывающий в помощи. «Я присягу приносил! – объясняет он. – И был в той присяге пункт... Не отказывать во врачебной помощи никому, кто бы ко мне за ней ни обратился». Непрерывно занятый, спящий всего несколько часов в сутки, он не успевает ни отдохнуть, ни поесть толком, но на разговоры с дочкой у него всегда находится минутка-другая. И как говорит, низко кланяясь доктору, мама вылеченной им девочки Юльки, Якова Яновского спасает то, что он «людям – нужный человек».

В книге личная история, судьба одной семьи, её ближайшего окружения, друзей и знакомых, теснейшим образом сплетается с широкой исторической панорамой жизни Российской империи накануне Первой мировой войны и революции. Нет, не только Российской империи, но и куда более широкого мира. Если бы не эта книга, откуда бы ещё узнала я о процессе вотяков и о деле Дрейфуса? Все эти темы в школьную программу не входили, да и теперь не входят. Даже об Ивиковых журавлях я впервые прочла в этой книге. Для меня, конечно, трилогия Бруштейн примечательна ещё и тем, что моя бабушка была родом из тех мест, её бабушка с дедушкой жили в Вильно, и книжное описание города чудесно дополнялось бабушкиными рассказами о дореволюционном детстве.

Когда начинается первая книга трилогии, Сашеньке всего лишь девять, последняя книга заканчивается выпускными экзаменами шестнадцатилетней девочки-подростка. Семь лет – долгий срок. За это время кончается один век и начинается другой, в большом мире происходит множество событий: Англо-бурская война, смерть одного царя и восхождение на престол другого, жестокий голод во множестве российских губерний, студенческие беспорядки и демонстрации рабочих. Трудное это было время, неспокойное, такое время, когда «дни скачут, как взбесившиеся кони».

К тому же положение евреев в Российской империи было настолько тяжёлым, что это осложняло жизнь даже детям из обеспеченных семей. Начать с того, что для поступления в хорошую школу им приходилось знать в десять раз больше других детей. А уж как трудно приходилось беднякам, сдававшим жесточайшие экзамены на аттестат зрелости экстерном! И позабыть о своём еврейском происхождении не удавалось: то учительница напомнит, то директриса, а то просто прохожий. В советской литературе совсем немного книг о еврейском детстве, но всё же кое-какие есть, например, «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, «Повесть о детстве» Михаила Штительмана, поэма Иосифа Уткина «Повесть о рыжем Мотеле». Есть и другие, сходные по тематике, произведения о тех, кто с таким трудом прорвался к знаниям, к учению. Вспомним «кухаркиных детей», описанных Корнеем Чуковским в книге «Серебряный герб». Оттого-то так и тянуло эту молодёжь в революцию, очень уж им хотелось справедливости и равноправия.

Чем бы ни обернулись потом революционные мечтания, как бы ни исказились их идеалы, те люди, о которых пишет Александра Бруштейн, – Павел Григорьевич, его маленькая хрупкая жена Анна Борисовна, студенты, молодые рабочие – искренне верят в то, что люди заслуживают лучшей жизни. Бруштейн весьма своевременно напоминает старающимся сейчас убедить самих себя и окружающих в том, что до революции всё было в порядке: увы, всё было совсем не так прекрасно. Не проходит эта идея исторически, сколько бы теперь ни говорили о том, как хорошо тогда жилось, как прекрасно людям было при царе, а вот большевики всё испортили. Да, большевики испортили, конечно, немало, да только и при царе жизнь была ужасная – голодная, холодная и несправедливая. Люди, подобные Павлу Григорьевичу, и в современной России пытались бы спасать маленьких Юлек и бороться за честное и справедливое отношение ко всем, независимо от их имущественного положения, расовой и национальной принадлежности.

Нечто подобное можно сказать и ещё об одном популярном у нашего поколения произведении – книге «Овод», написанной той самой Этель Лилиан Войнич, что дружила с народовольцем Сергеем Степняком-Кравчинским, автором «Андрея Кожухова», которым так восхищаются повзрослевшая Сашенька и её друзья. «Овод», как и «Дорога уходит в даль», хотя и воспевает революционную борьбу и признаёт насилие, подчас жестокое, тем не менее чётко и ясно учит читателя видеть добро и красоту там, где их весьма нелегко различить.

Конечно, последняя часть трилогии, «Весна», возможно, уж слишком полна революционных восторгов, которые сейчас кажутся если не смешными, то по крайней мере наивными, но всё же это история нашей страны, которую современному человеку всё равно необходимо знать. Однако существует огромная разница между воспеванием советского строя и восхищением революционной романтикой. И не надо забывать, что написаны эти книги были в конце пятидесятых годов, в пору хрущёвской весны, когда казалось, что истинные революционные идеалы ещё могут возродиться. Уж очень тогда людям хотелось верить в лучшее, надеяться на добрые перемены.

Удивительный оптимизм книги Бруштейн находит отражение в словах старого еврея, стоящего перед клеткой зебры в цирке: «Этот зеберь, я вам скажу... это пункт в пункт человеческая жизня... Чёрная полоса – горе, а за ней белая полоса – радость, и так до самой смерти! И потому, когда начинается белая полоса, надо идти по ней медленно... надо пить её маленькими глотками, как вино... А когда потом приходит чёрная полоса... надо нахлобучить шапку поглубже, на самые глаза, поднять воротник повыше ушей, застегнуться на все пуговицы, – и... бегом по чёрной полосе, чтоб скорей пробежать её! И самое главное... когда бежишь по чёрной полосе, надо всё время помнить: за нею придёт светлая полоса... Непременно придёт!»

«Дорога уходит в даль» и «Убить пересмешника» – любимые книги моего детства – поражают своим оптимизмом. Их сходство ещё и в том, что в обеих описаны страшные судебные процессы. Реальные процессы – дело вотяков в Вятской губернии и суд над Дрейфусом во Франции – удивительно похожи на придуманный, но такой, к сожалению, правдоподобный рассказ о суде над чернокожим Томом Робинсоном в маленьком городке американского Юга. Все три судебные истории предстают перед читателем чистой насмешкой над правосудием, зато, благодаря этим замечательным книгам, само понятие справедливости, сама идея правосудия входят со страниц книг прямо в душу маленького читателя. И просто необходимо, чтобы подобные понятия как можно раньше попадали в голову ребёнка.

Как и у многих других детей, Сашенькина голова – «муравейник»: «Что ни попади в этот муравейник извне – жучок, листок, щепочка, сосновая шишка, пучок хвойных игл, – со всех сторон сбегаются муравьи, осматривают новинку-находку, шевелят её, переворачивают, тащат куда-то. Так и моя голова! Прочитаю ли о чём-нибудь, услышу ли – и пошла работа!» Трилогия Бруштейн вызывает усиленную работу в детских головах, помогает понять, что хорошо, что плохо, книга не скупится на моральные оценки и расстановку ценностных акцентов. Автор убедительно доказывает, что «подлецам нельзя позволять делать подлости». Не все предлагаемые книгой решения годятся для современного мира, не под всеми способами борьбы с подлостью хочется подписаться, однако провозглашаемые книгой моральные идеалы невероятно важны, и многие из них остаются теми же самыми и в наши дни.

Справедливость, равноправие, непредвзятое отношение к людям, независимо от их языка, национальности или вероисповедания, снова и снова становятся предметом обсуждения различных героев трилогии. И тот же самый старый еврей, которого мы уже слышали у клетки с зеброй, опять лучше всех отражает авторскую позицию: «Вот люди! Непременно им надо знать, чи это индеец, чи это индейский петух! А я смотрю на него и думаю: это приличный человек – он не крадёт, он работает как умеет. А что он чёрный, или жёлтый, или фейолетовый, или полосатый, или стрекатый, – какое моё дело?»