Наталья Ключарёва

От составителя. Два пятиклассника сбегают из крохотного провинциального посёлка навстречу приключениям – в Африку, куда ж ещё. Повесть написана хорошим выразительным языком. Приятно радуют читателя умеренность в описании плохого и радость при описании хорошего, а также могучая вера автора и героев в то, что всё будет хорошо, и жизнеутверждающий финал.

До этого про рязанский Сапожок дальше райцентра Мымрино никто и не слыхивал. А когда пятиклассник Жинжиков учудил свой подвиг, его училку Мискину, соседей, заплаканную мамку в халате и даже двух ничем не примечательных серых кур показали по телику на всю Россию.

Правда, сам Петька передачи не видел, ему потом рассказали. В тот месяц он даже «Вокруг света» не смотрел – поважнее были дела.

Школу Жинжиков не любил: там заставляли сидеть на одном месте и не вертеться. Да и идти до неё было всего два дома – тоска! Петька ужасно завидовал двоюродному братцу Витьке Коромыслову: у них в Самодуровке школу ещё в прошлом году закрыли. И теперь каждый день возили Витьку в Мымрино на жёлтом автобусе.

«Сейчас бы катил с ветерком, в окошко зырил», – печалился Петька, качаясь на стуле и глядя, как во дворе лениво лижет лапу пегая кошка Авоська.

Однажды училка Мискина учинила в Петькином классе допрос, кто кем будет, когда вырастет.

– Директором, – важно заявил толстый Филька Воеводин.

– Директором – чего? – Миска поправила вечно съезжавшие очки.

– Ничего. Просто – директором.

Все мальчишки, кривляясь и хихикая, повторили вслед за Филькой. Девчонки хором пожелали стать жёнами бизнесменов. Только Танька Щербинина из многодетной семьи сказала, что будет училкой. Все засмеялись, а Миска горестно вздохнула.

– Ну, а ты, Жинжиков? Тоже директором?

– Женой бизнесмена! – пискнул Воеводин и тут же схлопотал Петькиной линейкой по загривку.

– Жинжиков! Не драться! Отвечай!

Петька неохотно встал, насупился и признался:

– Фёдором Конюховым.

– Что-что? – брезгливо переспросила Миска.

Класс грохнул.

– Конюх Фёдоров! Конюх Фёдоров! – заливался на крыльце Филька Воеводин.

Петька отстреливался гнилой антоновкой и яростно выкрикивал:

– Филипп к печке прилип! Филипп к печке прилип!

Но было ясно, что печка бесит Воеводина гораздо меньше, чем Жинжикова – дурацкий конюх. Одно из яблок, просвистев над Филькиной макушкой, влетело в сени, из которых как раз выходила Миска. Удар пришёлся прямо по злополучным очкам, висевшим на кончике её длинного носа. Петька во весь дух припустил домой.

– Жинжиков! Вернись! – неслось следом.

– Не дождётесь! – пыхтел Петька, продираясь сквозь дебри, бывшие когда-то школьным садом.

Минуту спустя Петька юркнул в калитку родного дома. Загромыхал в сарае дребезжащий на все лады велосипед.

– Я к Витьке! – Петька лихо запрыгнул в седло.

Из окна высунулась растрёпанная мамка и замахнулась поварёшкой:

– Я те дам Витьку! Цыганское отродье! Ну-ка домой!

– Я быстро!

Петькина синяя куртка уже мелькала за забором. В ушах свистел ветер. Сердце радостно колотилось навстречу пустой просёлочной дороге. Подмигивали из колдобин солнечные осколки луж.

Петька с Витькой шептались на чердаке, хрустя купленными в сельмаге чипсами.

– Мой папка – великий путешественник. Он сейчас в Африке. Едет на слоне и кормит диких страусов! – блестел глазами Жинжиков. – А вернётся – привезёт мне настоящий бумерангер!

– Врёшь ты всё! Страусов! В тюрьме, поди! – фыркал Витька. – А бумерангер – это чё, тачка?

– Сам ты тачка! Это летающее оружие!

– Пистолет с крыльями!

– Понимал бы что! Сидят тут в своей Самодуровке!

– Это ты сидишь! Я-то каждый день в Мымрино катаюсь!

– А я… а я тем летом с Воеводой до Ростова доехал!

– Расскажи! – загорелся Витька, хотя слышал историю про Петькины похождения миллион раз.

– Значит, проспорил мне Воевода калейдоскоп и хотел зажилить: «Он, – говорит, – в Рязани у тётки, после каникул отдам», – а я ему: «Ищи дурака! Поехали сейчас же!» Два дня ломался, пока я его лейкой не поколотил... Сказал я, значит, мамке, что к тебе…

– Гы! А к нам потом участковый Карась приходил! Каждое моё слово на бумажку записывал! Как диктант! Гы!

– Значит, двинули. В Мымрино зашкерились в подбрюшье к «икарусу», куда сумки ставят. Едем, едем. Не видать ничего, а так нормально. Заснули, проснулись – едем. «Ну, и где, – спрашиваю, – твоя Рязань? Говорил – недолго!» А Воевода нюни распустил и заладил: «Домой хочу! Домой хочу!» Потом – уже светать стало через щёлку – автобус останавливается, открывают нас, я Воеводу за шиворот и в кусты. Отсиделись, пошли за чипсами. А на вокзале «Орёл» написано...

Петька зевнул, и слова во рту потяжелели, замедлились:

– Решили, значит, на поезде возвращаться… На третью полку за матрасы залегли…

– А в Ростов-то как попали? – выплыл из дрёмы Витька.

– Так не в ту сторону сели…

– Врёшь ты всё… – пробормотал Витька, засыпая. – Врёшь всё…

Петька не спорил. Он без оглядки спал.

Наутро Петька напросился с Витькой прокатиться в жёлтом автобусе.

– Что, Вжинжиков, опять в кругосветку? – засмеялась молодая Витькина училка, обнаружив в салоне лишнего пассажира.

– Я по делу, – буркнул Петька, отвернувшись к окну.

– Мать-то знает? – не отставала та.

– Он со мной, – важно заступился Витька.

Автобус тронулся. Самодуровские на дорогу внимания не обращали: за год уже насмотрелись. А Петька так и прилип носом к мутному стеклу. За окном в сизых сумерках плыли незнакомые поля, вырастали сельхозпостройки, похожие на бесхозные космические корабли, дымились в кустах болотистые тёмные речки.

В Мымрино братья расстались. Витька отправился учиться, а Петька – болтаться по улицам. За два часа он вдоль и поперёк обошёл весь райцентр, заглянул во все подворотни, облазил все закоулки, повздорил с двумя большими псами у магазина и даже поглазел на Мымрино с высокой колокольни, куда его пустил бородатый дядька в платье.

– Ты поп? – спросил Жинжиков, спустившись.

– Я дьяк, – дядька со связкой ключей ждал его внизу.

– А это кто? – Петька ткнул пальцем в другого бородача, нарисованного над дверью.

– Апостол Павел.

– А тот?

– Апостол Пётр.

– Я тоже Пётр!

– Молодец.

– А ты – Павел?

– Я дьяк.

Петька заскучал. Попинал жёлтые листья. Дядька запер колокольню и выжидательно вздохнул.

– А чё они делали? – Петька тянул время: до конца Витькиных уроков оставалась ещё целая вечность.

– Ну, ездили везде, народ крестили…

– И в Африке были?

Дьяк равнодушно пожал плечами:

– Наверно.

Погуляв ещё немного, Петька зашёл на почту, взял бланк, ручку, замотанную пластырем, уселся в уголке и написал: «Дорогой мой сын Пётр! Пишу тебе прямо из Африки. Тут тепло и баобабы. Они даже выше колокольни. Приезжай! И Витьку возьми, хоть он тебе и не верит. Сядем все три на моего верного слона Махаона и поскачем кормить диких страусов. Твой отец Жинжиков».

Витька Коромыслов стоял в глубокой луже и наблюдал, как грязная вода вздыхает вровень с кромкой его резиновых сапог.

– Пару влепили. Батя выдерет, – мрачно сообщил он и стрющился. – Домой неохота.

– Удерём! – обрадовался Петька.

– Щас, – устало отмахнулся Витька, будто был старше его не на три месяца, а на целый год. – В Ростов, чё ли?

– Зачем в Ростов? – не обиделся Петька. – Я там уже был, – и равнодушно добавил: – А нас с тобой… в Африку приглашают…

– Чего?

– Папка письмо прислал. В Африку зовёт. И тебя, между прочим, тоже.

– Достал ты, Жинжиков! – разозлился вдруг Витька. – На нарах твой батя, а не в Африке!

– Сам ты! – захлебнулся Петька. – Коромысло! Самодурок! Сидорова коза!

– Это почему это я коза?! – вскинулся Витька и щедро зачерпнул сапогом воды.

– Потому что тебя выдерут! – мстительно выкрикнул Петька и зашагал прочь. – А я в Африку поеду!

За поворотом его догнал насупленный Витька.

– Ладно те, – буркнул он. – Это моя маманя про тюрьму брякнула, когда с твоей лаялась. А я-то чё. Может, и нет.

– Ну, – с надеждой остановился Петька.

– А про Африку ты всё равно брешешь!

– Да?! А это видал?! – Петька сунул ему в нос мятый телеграфный бланк.

– Дорогой мой сын Пётр, – начал читать Витька. – Ишь ты!.. Тут… бо-а… ба-бо… бабы! Гы-гы-гы!

– Чурбан! Баобабы! Это деревья!

Витька дочитал письмо до конца. Покачался на носках. Шмыгнул носом. Петька затаив дыхание ждал.

– Ты это сам написал, – изрёк наконец Витька скучным голосом и плюнул в канаву.

– Чем докажешь? – вяло спросил Петька.

– Ну, каракули, – протянул Витька, неожиданно потеряв уверенность. – Взрослые так не пишут.

– Он же на слоне скачет, балда! – рассмеялся Петька. – Вот буквы и прыгают! Ладно. Катись в свою Самодуровку. А я поехал. Передай мамке: скоро вернусь. Про Африку не говори – сковородой схлопочешь.

Петька широко шагал к автостанции. Витька семенил сбоку и заглядывал ему в лицо, порываясь что-то сказать. Но Петька смотрел не на брата, а на весёлое синее небо в конце улицы. Увидев стоящий под парами «икарус», Витька вцепился в Петьку и завопил:

– Так ты чё?.. Правда чё ли?.. Во чумовой!

– Дуй отсюда! – сурово одёрнул Петька. – Расчёкался! Всё дело испортишь!

Внезапно Жинжиков преобразился. Пригибаясь к земле, как в фильмах про индейцев, он подбежал к автобусу и шмыгнул во вторую дверь. Кондукторша, считавшая деньги на переднем сиденье, лениво обернулась, но никого не увидела.

Витька остался один посреди кривобокой Мымринской улочки. Голова его кружилась от противоположных мыслей. Но он не успел выбрать из них какую-нибудь одну. Взревел мотор, и Витька, не помня себя, сиганул на подножку. За спиной захлопнулась дверь.

«Мамочки, чё я наделал?! – испугался Витька. – Ладно, сойду на следующей. И этого чудика заберу. Тоже мне, Африка!»

Но от переживаний Витька вдруг взял и заснул, прислонившись к запасной шине. Петька, не отрываясь, смотрел в окно. Со ступенек, где они прятались, были видны только вершины деревьев, но и это приводило его в восторг.