Юрий Нечипоренко

От составителя. Лучше всего про этот сборник рассказов сказал сам автор в своём предисловии: «Автор вспомнил детство, потом вспомнил юность, потом тот возраст, который Карлсон называл “расцветом лет”, – и рассказал весёлые и грустные истории, которые происходили с ним в возрасте от пяти и до пятидесяти лет. Эти истории составляют пунктир, складываются в жизнь».

МОТОРЧИК

В нашем гараже жили два велосипеда, оба спортивных. Велосипеды завелись у сестры – один ей купили, а другой сам прибился: на нём ездил кавалер, потом он стал мужем и пересел на мотоцикл – а велосипед достался мне. Этот велосипед был пижонским, гоночным. Обод колеса был тоненьким, и вместо камеры с покрышкой на него натягивалась тонкая трубочка. Гнутый в бараний рог руль разветвлялся на концах рукоятками ручных тормозов; на раме, как две почки, приросли рычажки переключателей скоростей, – в общем, велосипед был классным. На таком и должен ездить кавалер!

Я держал парк велосипедов в исправности, ухаживал за ними. Заклеивал проколотые камеры, перебирал подшипники, приваривал в мастерской отломившиеся части: там, где крепится колесо, рама кончается такой рогулькой, куда входит ось колеса, так эта рогулька всё норовила разломиться! Я давал покататься на велосипедах друзьям. Чувствуешь себя эдаким барином, который может вывести на прогулку двух коней и предоставить одного товарищу. Ездили мы порой в отдалённые и опасные места, на окраины города, где водились злые мальчишки, склонные к хулиганству. Но всё обходилось благополучно: наши экспедиции за абрикосами в посадки, путешествия в лес, поездки на городской пляж.

И вот у одного, потом у другого мальчишки появились моторчики... Что это такое? К обычному велосипеду крепится такая железная штука размером с курицу – и он начинает ездить сам, только нажимай на газ!

Впервые я оседлал велосипед с моторчиком в компании приятелей. Моторчик этот чихал, мне дали его уже в заведённом состоянии и сказали:

– Отпускай рычаг сцепления и крути ручку газа на себя.

Не веря в простоту этой инструкции и ожидая подвоха, я устроился поудобнее на сиденье – и выжал сцепление. Велосипед подо мной стал медленно двигаться. Он двигался сам, мне не надо было прикладывать никаких усилий – и это было настолько странно, что я опешил. Ноги, которыми обычно приходилось нажимать на педали, как плети, висели вдоль рамы. Я впал в прострацию: что-то похожее испытываешь, когда лежишь, расставив руки и ноги на море, – вода сама тебя выталкивает и держит на поверхности – лишь иногда чуть шевелишь кистями рук. Это блаженно-расслабленное состояние повторилось здесь – с тем исключением, что меня нёс поток, течение, которым я мог управлять, чуть покачивая рукой. Поверну руку – течение становится мощнее, сильнее гудит моторчик – и тащит, несёт меня на себе... Это ощущение не забуду никогда – оно было абсолютно нереальным: солнечный день, приятели стоят по кругу, а я показываю себе невиданный фокус: еду, несусь с ветром, не прилагая никаких усилий. Велосипед с моторчиком кажется приручённым зверем, который исполняет все пожелания – по мановению руки он ускоряет и замедляет ход, поворачивает и несёт меня на себе невысоко над землей. В какой-то момент кажется, что это ковёр-самолёт...

Сложи два велосипеда – не получишь автомобиля. Велосипед с моторчиком даёт ощущение авто, само-движения. Первозданного ощущения, которое теряется в машине и автобусе, в поезде и бричке. Лошадиная сила, вмонтированная в железку, имеющую размер курицы. Чудеса...

Вскоре я собрал все свои ценности: марки, порох, старые часы – и выменял на них моторчик у школьного приятеля. Пришлось добавить даже денег – дело того стоило. Хотя моторчик был не новым, но главное – он работал! Моторчик на спортивный велосипед никто не ставил – и тут, как нельзя кстати, соседка мне отдала старый «Харьков».

Мы с приятелем прикрепили моторчик к раме – и я вошёл в стаю подростков, гоняющих по городу железных кур. Куры громко кудахтали под нами, мы летали над землей, оседлав их. Что-то похожее было в книжке про Буратино – там деревянный мальчишка носился на петухе. Я и сам одеревенел тогда, стал бесчувственным: меня не интересовало ничего, кроме скорости. Мы стали отъезжать от города километров на двадцать – тридцать, навещать яблоневые сады, окрестные посёлки и городки. Моторчик умножал силы, изменял мир: приближал далёкое и удалял близкое. Я почти перестал появляться в соседнем дворе, где жили друзья. Они были детьми из хороших семей, любили книжки и хорошо учились – им бы никто не разрешил целыми днями пропадать невесть где.

«Моторная» компания моя состояла из незлых, но боевых пацанов – мы были грязными и беззаконными, мы пили вино в посадках и расстреливали пустые бутылки из самопалов. Директор школы, человек вежливый и тактичный, как-то при встрече намекнул моему отцу, что я рискую потерять лицо. Он заметил меня в плохой компании! Но наша компания была на самом деле хорошей – мы не делали ничего дурного, а если и тырили яблоки и подсолнухи, горох и початки кукурузы, то это само росло на земле – и на это мы имели права наравне со всеми.

Мы проводили в пути целые дни, купаясь в ветрах на просёлочных дорогах. Наши пути проходили по хребтам древних гор, которые на протяжении миллионов лет искрошились так, что стали цепочками холмов. Велосипед с моторчиком превращал чередование впадин и вершин в качание огромных качелей – за полчаса, тарахтя и тужась, он возносил нас вверх, а потом мы летели вниз, летели всё быстрее… Высшим шиком считалось не тормозить на спуске – и мы пролетали такой же путь за несколько минут, развивая скорость в сто километров в час!

Пространство превращалось во время. Мы расшифровали язык древних гор: результат всех миллионов лет состоял в том, что человек с моторчиком мог кататься по горам так, будто он качается на огромных каменных качелях.

Это была колыбель для людей ретивых и рисковых – сердце замирало и скакало в груди, моторчик придавал ему энергию, с которой не так легко было совладать... Сам моторчик был чуть больше человеческого сердца, его мощность – одна лошадиная сила. Где-то здесь, в южнорусских степях, человек приручил коня. Было это десять тысяч лет назад – и с этого момента начинает свой отсчёт история. Культура – это умение сопрячь свои силы с силами природы: со зверями и растениями, с конём и зерном. Недаром символом искусности и хранителем древних знаний был Кентавр, символом вдохновения – крылатый конь Пегас.

Мы осваивали технику, приручали моторы. Кто-то так и остался упоительно увлечён моторами – и сейчас, когда я вижу на улицах Москвы рокеров, вспоминаю блаженное время дружбы с моторчиком.

Время это закончилось внезапно и необъяснимо. Меня вдруг начисто перестало интересовать всё, связанное с моторами. Может быть, я уже наездился, накачался в колыбели – и выпрыгнул из неё? Я подарил свой моторчик какому-то карапету из соседнего двора – и забыл о нём. Пришли другие волнения, причём сразу два – спорт и нежность. Я стал ощущать сладостное упоение при виде девушки из выпускного класса. Ольга Гончарова была сложена как античная богиня, фигура которой украшала школьный учебник по истории. Я смог убедиться в этом, однажды заглянув в спортзал, где богиня играла в волейбол. В одном классе с Ольгой учились мои друзья, и я смог о ней кое-что узнать. Девушка входила в сборную команду города по волейболу. Несмотря на свой солидный для начинающего возраст, я стал ходить на тренировки. Ездил я теперь исключительно на гоночном велосипеде, стараясь почаще проезжать по улице, где жила Ольга...

Я даже сделал немалую карьеру: возглавил физкультурный комитет школы! Поджарый физрук, что вёл у нас занятия по военной подготовке, выдал мне ключ от спортзала, куда я мог приводить друзей в любое время. Почему он это сделал – ума не приложу: неужели в награду за то, что вышибал 95 очков из 100 в стрельбе из малокалиберной винтовки? Вручая этот ключ, он ехидно заявил что-то типа того, что выбирает из двух зол меньшее. Кажется, дело было в моём конкуренте за высокое звание – парне явно более спортивном, но менее надёжном.

Мы собирались в зале по воскресеньям – и прыгали, скакали в экстазе, били-колотили сгусток воздуха, обтянутый кожей. Зал превратился в некий клуб. Я не имел спортивного разряда, толком не умел играть: занимался волейболом первый год – но это не мешало мне стать капитаном сборной школы и ездить на соревнования в другие школы и города. Я играл ненамного лучше других – но в моих руках был ключ от зала, и мы даже выиграли у выпускного класса, победив в чемпионате школы.

Ольга могла бы заметить мои успехи, могла наградить меня хотя бы взглядом – но она смотрела рассеянно не только поверх моей головы – поверх голов всех мальчишек в школе, она ни на кого не обращала внимания и пребывала в том состоянии невозмутимого спокойствия, которое было к лицу античной богине. Кажется, даже в волейбол она играла невозмутимо – лишь лёгкий румянец выступал на мраморных щеках. Удивительно было и то, что её красота, ослепительная для меня, почему-то не была заметной другим.

Только раз я видел её в гневе – когда мой одноклассник, носящий невероятную фамилию Липодат, как-то умудрился заглянуть в туалетную комнату, где находилась в этот момент она. Липодат тут же бросился рассказывать об этом мне – и в этот самый момент мимо нас прошествовала разъярённая Ольга: её глаза были особенно невидящими тогда, она не замечала нас, ещё сильнее не замечала, чем прежде! Её страсть к туалетной комнате я знал – и вертелся у спортзала, где и находился тот злополучный туалет, где любила бывать на переменках моя богиня. Ничего особенного не заметил господин Липодат, всё это было обычной школьной хохмой. Туалет этот был особым, без знака на двери – им могли пользоваться девочки и мальчики, учителя и спортсмены. Негласно считалось, что это туалет директорский, он имел высокий статус – может быть, потому, что в нём водилась туалетная бумага и висело зеркало над чистеньким рукомойником, в то время как прочие коллективные сортиры были лишены лоска?

Выпускной вечер состоялся, и богиня поступила в институт в большом городе. Я ничего о ней не знаю с той поры: хотя мне казалось не раз, что я её видел. Но не было никакой уверенности – её красота была такого идеального рода, что не имела отличительных черт. Она могла встретиться мне через год в городской поликлинике – но там девушка, неотличимая от Ольги, громко смеялась и шутила с каким-то балбесом – и я отмёл её кандидатуру на роль богини. Я никогда не видел свою богиню смеющейся. Может быть, она научилась смеяться в большом городе? Но с таким же успехом она могла там обрести другие черты – и потерять те, за которые я её любил...

Моё первое сочинение на вольную тему было посвящено ей. Наш учитель задал тему «За что я люблю своего друга?» Мне показалась эта тема пошлой – и в знак протеста я написал сочинение «За что я люблю свою подругу...» Моя история имела успех – её зачитывали всему классу. Было неловко – но что поделаешь? Всё равно я не назвал её имени – да и сама она к тому моменту уже закончила школу. Мы не говорили ни разу. Правда, к концу моего пребывания в школе пришло странное письмо, где мне желали удачи при поступлении в институт. Письмо прислала девушка – но, судя по всему, другая – та, которую не замечал я.

Все эти воспоминания нахлынули на меня, когда я получил письмо по электронной почте со странным обратным адресом: оlga@motor.ru.

Ru – это значит Россия, motor – мне напомнил моторчик, а уж Ольгу я забыть никак не могу...