Павел Калмыков

От составителя. Авантюрно-краеведческая сказка с историческим уклоном – пожалуй, так можно охарактеризовать полуволшебную повесть Павла Калмыкова. В этой удивительной истории появляются и Кощей Бессмертный, и Баба-яга, и потомки великого древнего мудреца Задумы, и милиционер, и учитель, и девушка-хирург, и школьники восьмидесятых. Но главный герой всё же уральский город Ирбит, в котором и происходят все события.

От редакции. Как мы уже писали в предыдущем номере, детское жюри и член взрослого жюри Хихус учредили для этой повести специальный приз. В дополнение к призу, врученному на церемонии подведения итого четвертого сезона премии «Заветная мечта», Хихус создал специально для публикации в нашей газете иллюстрации к тому фрагменту, который выбрала составитель сборника Ксения Молдавская. Читайте и смотрите.

КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ НИКОЛАЕВСКОЙ УЛИЦЫ

Над окном гостиницы беспрерывно крутили пилотаж мотоциклы. Судя по звуку. Хотя по логике – вряд ли: Натальин номер находился на четвёртом этаже. Проспала Наталья остаток ночи и весь день, а теперь собралась на разведку – посмотреть, куда же всё-таки попала, да и съесть чего-нибудь.

На улице сразу же увидела фонари на столбах. Ночью-то в темноте их было не разглядеть. Солнце уже заходило на посадку («Запад – там», – подумала Наталья). Мотоциклов в небе не наблюдалось. Но это только в небе. На земле их было множество, куда ни глянь – те едут сюда, эти туда, другие отдыхают у обочины. И все с колясками. Немудрено, что их несмолкающий рокот вился над крышами, удивляя непривычный слух. В южном направлении по тротуару шагали три коровы с отяжелевшими за день выменами. То и дело они посылали вперёд могучие протяжные призывы.

Наталья наперекор стадной солидарности направилась на север, туда, где улица упиралась в колокольню без головы. Имя улице было Первомайская, дома вдоль стояли всё старинные, украшенные телеантеннами и жестяными табличками «Жильцы этого дома борются за образцовый быт». Борьба за быт бушевала и в бревенчатых избушках, и в кирпичных двухэтажках. Не бушевала только в большом красивом здании, на стене которого крупно сияло: «Решенiя XXVIII съезда – в жизнь!» (И то верно: с кем бороться школе за образцовый быт?)

А в то же самое время по той же Первомайской улице встречь Наталье шагали два молодых усача. Черноусого звали Юрик, рыжеусого – Шурик. Но это имена для близких. На самом же деле Шурик был переодетый лейтенант милиции А.Иванов. На голове его вместо форменной фуражки сидела бесформенная кепочка. Юрик тоже был немножко переодет. Учителю по званию полагается носить галстук и отчество, а Юрик оставил всё это на работе. Усачи шагали по своим усачёским делам и жаловались друг другу на судьбу. Юрика судьба не пустила в этот год на археологические раскопки Тмуторокани, а Шурику не давала изловить особо вредного хулигана, который портил ему всё благополучие на участке.

Ещё бы немного, и усачи бы встретились с Натальей. Но нет. Помешала тому свежая канава, прогрызенная поперек Первомайской улицы, ни обойти, ни объехать. Мотоциклисты ругались и сворачивали на окольные пути. Пешие, раскинув руки, переходили пропасть по жёрдочке. А над канавой стоял решётчатый стенд, на нём фанерный зубастый рабочий в каске показывал всем кулак и призывал фанерными же буквами: «ДАЁШЬ ПЕРЕСТРОЙКУ!»

Наталья как раз балансировала на жёрдочке и не видела, как от лозунга ни с того ни с сего отскочили и свалились в канаву две фанерных буквы. Зато Шурик при виде этого вспружинился, вцепился Юрику в плечо и шёпотом крикнул:

– Спокойно! Это он!

Тут откуда невесть послышалось ехидное хриплое хихиканье, чем-то знакомое Наталье.

– Он! – сказал Шурик и, не целясь, сиганул в канаву.

И тут же вылетел оттуда на поверхность, но вылетел не Шурик, а какой-то серенький старикашка, который необыкновенно быстро побежал в сторону безголовой церкви. А Шурик выскочил в следующую секунду, крикнул:

– Эй, стоять! – и помчался вдогонку.

Юрик, удивляясь на бегу, бросился за ними.

Наталья на жёрдочке взвизгнула, замахала руками, ловя зыбкое равновесие, и, поймав, сказала:

– И вовсе здесь не скучно.

Ирбит ей уже нравился.

Непросто убежать от милиционера, пусть и переодетого. Но старикашка бежал на диво легко, ещё и прихихикивая на бегу. Непросто и догнать того же милиционера. Но Юрик изо всех сил наддавал ходу, обгоняя собственные мысли. Так вся троица и мчалась паровозиком, прыгая один за другим через кусты и заборы, круто тормозя на поворотах, ныряя в тоннели под домами, пригибаясь под сохнущим бельём, при этом неразрывно соблюдая дистанцию восемь метров. Пыхтел за весь «паровоз» тяжеловатый Юрик. Но не отставал!

В одной из подворотен в гонку включилась придворная собака по имени Лайма, худая и длиннолапая, она пристроилась за лидером, гавкала хриплым басом и старалась цапнуть мелькающую ногу. Старикашке стало не до хиханек, пришлось отбрыкиваться, и Шурик начал было настигать. Но вдруг, на грех, левая милицейская нога подвернулась, он ещё с десяток метров проскакал на одной правой и крикнул:

– Юрик, хватай его, не уйдёт!

А вот как бы не так. Лайма получила кроссовкой по носу, вскрикнула голосом колоратурного сопрано и тоже сошла с дистанции; старикашка резко оторвался от погони и исчез, как показалось Юрику, в той же канаве, откуда прежде и возник.

Вот исчез, и всё тут. Когда Юрик секунды через три подоспел, никого в канаве не застал, зря только начерпал в туфли рыжей земли.

– Юрий Анатольевич, здравствуйте!

Над канавой склонились ученики из подруководственного класса – Олег Стихин и Вадим Икрин.

– А, здравствуйте, – ответил красный и встрёпанный учитель, стараясь унять одышку.

– А что там? – спросил Вадим.

– Срез культурного слоя, – не растерялся историк. – Вот асфальт, щебёнка – это наше время. Булыжная мостовая – пятидесятые годы. Смотрим глубже – торцовые плашки, деревянная мостовая. Вот этот мощный плодородный слой – прошлый век. Кирпичная крошка – строительный период, чёрная прослойка – пожар. А вот это зеленоватое пятно – тут можно предполагать медный или бронзовый предмет. – Юрик Анатольевич поковырял землю щепкой, и в руке его оказалась монетка! Поскрёб ногтем и показал ребятам: – Видите вензель «Н» – царь Николай Первый. Полкопейки. Улица до революции, между прочим, называлась Николаевская.

Монетка на время отвлекла ребят от странного вида и поведения учителя. Подхромал Шурик, послушал бесплатную лекцию, расстроенно махнул рукой. Хулиган опять как провалился сквозь землю со всеми её культурными и бескультурными слоями. А хулиганство – вот оно, забавляет прохожих.

Теперь фанерный работяга над канавой провозглашал: «ДАЁШЬ ПЕРЕРОЙКУ!» А на кулаке сидела ворона.

Культурный слой и монетка – всё это интересно, думал Олег Стихин. Но чего ради классный Юрик так лихо скакал за этим ветераном, Хухры Мухрыевым? Что их связывает? Можно, конечно, спросить учителя. Так ведь не ответит. Загнёт что-нибудь про восстание Емельяна Пугачёва... Кого же мы всё-таки ловим? Анку Большедворову пора раскалывать.

Вадим Икрин пока не знал ни про какого Хухры Мухрыева, и Вадима как раз взволновала монетка. Прямо-таки руки зачесались потренироваться. Окажись в этот момент музыкальный футляр с инструментом не дома под кроватью, а здесь, под мышкой, так Вадим принялся бы за тренировку прямо не отходя от канавы.

Когда-нибудь Икринский инструмент будет помещён в музей олимпийского движения, а сам хозяин инструмента попадет в энциклопедии как Основоположник Землекопного Спорта. К тому времени, быть может, самого популярного спорта на планете. Итогами соревнований станут не циферки рекордов, а рощи посаженных деревьев, вскопанные под картошку поля, котлованы под строительство. Достаточно пары мировых чемпионатов где-нибудь в горах Никарагуа – и новый канал соединит воды Тихие с Атлантическими.

Фирма «Адидас» к юбилейному зимнему первенству на западе Таймыра создаст уникальный теплоновый ватник и новый долболёд с идеально выверенным углом раскола. А патриарха-основоположника пригласят открыть соревнование, из музея привезут легендарный инструмент, и старенький Вадим возьмёт всё ещё крепкими руками свою родную сапёрную лопатку и под взглядами всего мира сделает несколько высокотехничных взмахов...

Но всё это – будущее, а чтобы оно сбылось, нужны тренировки, тренировки, а также пропаганда и агитация землекопного спорта. А лучшей пропагандой будет отыскать клад (благо старый купеческий Ирбит ими напичкан). Вот только карты залегания кладов Вадим так и не достал. И поэтому тренировки начал с собственного огорода. Плантации одичалого хрена понесли серьёзный урон. Особенно глубоко спортсмен зарылся в дальнем конце участка, возле стартплощадки космического корабля ЛС-1. На глубине трёх метров он упёрся в какую-то очень плотную породу, которую даже и лом не брал. И тут дед Валентин потребовал прекратить долбёж.

– Достукаешься! – пугал дед. – Нефть как хлестанёт! Да как полыхнёт! Я-то своё пожил, себя с отцом пожалей!

Ирбит – не аравийская пустыня (это вам хоть и король Иордании подтвердит), нефти под ним нет. Но с дедом Валентином только спорить. Одно спасибо, дед сам же и надоумил, где ещё стоит потренироваться.

Как-то учитель истории, классный Юрик, предложил ребятам повыспросить дома старинные «ирбитки» – ярмарочные частушки. Вот и Вадим своего деда стал пытать. А дед всё отмахивался, отбрёхивался да и ушёл отоваривать талоны на водку. Вернулся, конечно, «пьяниссимо» и давай «ирбитки» распевать. Да все неприличные, в школу не понесёшь.

Поутру две бабы голые
Ищут улицу Весёлую:
«Проводите нас, городовой,
Мы с деревни Новгородовой!»
Ах, Ирбитка, ах, Ирбит –
И щекочет, и свербит!

Уже было дед угомонился и спать собрался, как вдруг подскочил на кровати и гаркнул молодецки:

– Эх! Ирбитка-агитка, комсомольская революционная!

У Димитрия у Зязина
Три завода, три магазина.
А настала революция –
Запросила контрибуцию.
«Не отдам серпу и молоту
Мною нажитого золота!»
Дак и пал, убитый пулями,
Кулаки зажаты дулями.
Ах, Ирбитка, ах, Ирбит –
Не горюет, не скорбит!

Спел это дед Валентин и заснул, словно убитый пулями. А наутро у деда было состояние, которое он сам обозначал научным словом – «обстененция»¹. Что надо понимать – ровно головой об стену. Не знаю, мол, вовсе никаких таких куплетов, оставь в покое больного человека.

А классный Юрик частушкам очень обрадовался, переписал себе и про улицу Весёлую, и про Зязина. Весёлая, оказывается, теперь называется Володарского, где Вадим и живёт. А Зязин – легендарный ирбитский миллионер, скупой до анекдотов. Кстати, жил с Вадимом почти по соседству, в его доме теперь библиотека. Да и каждый в Ирбите видел кованую фамилию Зязина над входом в книжный магазин «Когиз». И тем более все знают Зязинскую мельницу – кирпичную громаду, похожую на Бастилию.

– А правда, что богатства Зязина не нашли?

– История умалчивает, – Юрий Анатольевич пожал плечами и улыбнулся усами.

О чём бы там ни умалчивала скромница история, для дальнейших тренировок Вадим облюбовал задний двор заброшенной Зязинской мельницы.

Иллюстрации Хихуса

---

¹ Вообще-то похмельное состояние называется «абстиненция» – название происходит не от слова «стена», а от слова «воздержание».