Дмитрий Шеваров

Что нам завещали последние лицеисты

И последний лицеист один будет праздновать 19 октября.
А.С.Пушкин

 

ОСЕНЬ 1919 года. Петроград. Близ церкви Святых бессребреников Косьмы и Дамиана, что на углу Знаменской и Кирочной улиц, встретились несколько молодых и не очень молодых людей. Их выправку не могла скрыть и потрёпанная штатская одежда. Но они не походили на заговорщиков, весело приветствовали друг друга; потом бродили, шурша листьями, у храма, читали стихи. И казался наваждением помертвевший город…

Скажи, куда девались годы,
Дни упований и свободы?
Скажи, что наши, что друзья?
Где эти липовые своды?
Где молодость? Где ты? Где я?

Вот так, под открытым небом, впервые почти нелегально, недавние лицеисты встретили 19 октября. Ещё несколько лет они будут встречаться в памятный день основания Лицея. И всё горше будут звучать для них пушкинские строки, написанные на лицейскую годовщину 1836 года:

Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздаётся,
И чаще мы вздыхаем и молчим…

* * *

Тем временем лицеисты, оказавшиеся после революции в эмиграции, учредили в Париже ассоциацию бывших воспитанников Императорского Александровского лицея. Они берегли товарищеские узы, находясь даже по разные стороны океана, и благодаря этому их судьбы нетрудно проследить. Архив лицейской ассоциации (пять тысяч документов!) хранится сейчас в военном музее в Брюсселе.

Доля быть последним лицеистом выпала Дмитрию Леховичу. После закрытия Лицея он шестнадцатилетним юношей попал в Добровольческую армию. Война, эмиграция, скитания по Европе. В 1924 году Лехович уезжает в Америку, где продолжает образование в Колумбийском университете. Приёмная комиссия, поразившись познаниям русского лицеиста, определяет его сразу на третий курс. Лехович стал высокопоставленным банковским служащим. Умер в мае 1995 года…

* * *

Оставшиеся в Петрограде лицеисты содержали общий огород на Полюстровском шоссе. Возобновили товарищескую кассу. Осенью собирались близ Литейного проспекта, заказывали в храме панихиду по умершим и погибшим товарищам. Вскоре и эти скромные поминания прекратились. На последних лицеистов обрушились репрессии.

Рассказывает научный сотрудник мемориального музея Лицея Светлана Васильевна Павлова: «В 1925 году сфабриковали так называемое “дело лицеистов”, по которому были осуждены 81 человек: 38 лицеистов, 9 правоведов, бывшие офицеры лейб-гвардии Семёновского полка… Среди арестованных был и директор Лицея генерал Владимир Александрович Шильдер, тогда уже очень больной старый человек. Их обвинили в заговоре, во враждебном отношении к советской власти, в шпионаже… В результате – расстрел одних, ссылка на Урал, на Соловки – других. Погибли генерал Шильдер и его сын Михаил. Потом, уже в эмиграции, бывшие воспитанники Лицея подсчитают: 88 лицеистов замучены, расстреляны, погибли только между 1918 и 1922 годами... Судьбы многих лицеистов, оставшихся в Советской России, до сих пор неизвестны…»

Императорский Александровский (Царскосельский) лицей был разогнан ещё до Октябрьской революции. Он оказался неугоден временному правительству хотя бы тем, что не отказывался от своего звания Императорского. Здание Лицея передали под госпиталь, воспитанников перевели в корпус приготовительных классов на Монетную улицу.

В марте 1917-го был ограблен Пушкинский лицейский музей (говорят, что один из воспитателей просто забыл запереть дверцу шкафа). Среди украденных и до сих пор не найденных реликвий – знаменитый перстень Пушкина, подаренный ему в Одессе Е.К.Воронцовой. Впоследствии он хранился у В.А.Жуковского, затем перешёл к его сыну Павлу, который передал его И.С.Тургеневу. После смерти Ивана Сергеевича Полина Виардо подарила перстень музею Лицея.

Нынешний мемориальный музей в здании Царскосельского лицея ведёт своё начало именно от того, созданного ещё в ХIХ веке. Недавно он отметил 125-летие, и по этому случаю в Петербурге, на Мойке, проходили выставка и научная конференция, а в городе Пушкине – Лицейский бал для школьников, а также вручение Царскосельской премии.

* * *

…Чиновники временного правительства решили преобразовать Лицей в гимназию имени Пушкина. Последний выпуск Лицея состоялся поздней весной 1917-го. По традиции после чая лицеисты собрались на вечернюю молитву. В тихой зале мерцала лампада перед образом. Все опустились на колени…

Вспоминают, что кто-то из выпускников сказал, прощаясь: «Лицея больше нет. Все толки о превращении Лицея в какую-то гимназию – оскорбительный для нас вздор. Пусть приспосабливаются другие. Мы предпочитаем не быть…»

Так Россия потеряла уникальное учебное заведение, чьи выпускники на протяжении целого столетия составляли интеллектуальную и политическую элиту государства.

И сегодня поражает, сколь обширна была лицейская программа: одиннадцать правовых предметов, римские древности, истории – всеобщая и русская, история литератур (римской, русской и трёх западных), языки – латинский, русский, французский, английский, немецкий, а ещё – психология, логика, география и все точные науки… И никто не жаловался на перегрузки, поскольку обучение в классах чередовалось с уроками танцев, фехтования, верховой езды, гимнастики. Лицеисты росли здоровыми, ловкими, закалёнными. Их жизнь была одухотворена девизом Лицея: «Для общей пользы».

Знание не рассматривалось как самоцель. Главным было воспитание хорошего человека. Таким был в ХIХ веке государственный заказ. Все были согласны в том, что хороший человек и со скромными познаниями принесёт пользу Отечеству, а бездушный и бессердечный себялюбец, да ещё образованный и облечённый властью, может послужить лишь погибели родной страны.

* * *

Однажды юный великий князь Олег Константинович спросил генерала Шильдера: «А вы куда вашего сына готовите? В Корпус?» – «Я его готовлю в хорошие люди» – ответил директор Лицея.

С тех пор великий князь, когда его спрашивали о будущем поприще, неизменно отвечал: «Прежде всего, я хочу быть хорошим человеком». Семнадцатилетнего князя Олега зачислили в Лицей 18 мая 1910 года. Никаких поблажек на экзаменах ему не делалось. Впрочем, князь был так талантлив, что в этом не могло быть нужды. Его научные проекты до сих пор поражают специалистов своей масштабностью. Его идея факсимильного издания рукописей Пушкина отчасти реализована лишь недавно, к 200-летнему юбилею поэта.

Закончив Лицей с серебряной медалью и удостоенный за выпускное сочинение Пушкинской медали, Олег Константинович был зачислен в лейб-гвардии Гусарский полк. Вскоре началась Первая мировая война, и вместе со своим эскадроном князь ушёл на фронт. 6 августа 1914 года он участвовал в большом сражении под Каушеном в Восточной Пруссии. 27 сентября с тяжёлым ранением великий князь был доставлен в госпиталь в Вильно. Через два дня он скончался.

Вот строчки из его последнего письма родителям: «Вы себе не можете представить, какая радость бывает у нас, когда привозят сюда посылки… Всё моментально делится, потому что каждому стыдно забрать больше, чем другому… Часто, сидя верхом, я вспоминаю вас и думаю, что вот теперь вы ужинаете, или что ты читаешь газету, или мама вышивает…»

После гибели великого князя его мама передала в дар Лицею одну тысячу рублей (очень большие деньги по тем временам. – Ред.) с тем, чтобы доход с этого капитала ежегодно шёл на изготовление серебряной медали имени князя Олега Константиновича, которой награждался бы лицеист за лучшее сочинение по отечественной словесности. На медали был начертан лицейский девиз «Для общей пользы» и слова Олега Константиновича, написанные им незадолго до гибели: «Жизнь не удовольствие, не развлечение, а крест».

На фронтах Первой мировой смертью храбрых пали 37 лицеистов. Некоторые из них (как, к примеру, юный граф Шувалов) уходили на войну добровольцами, не окончив лицейского курса. Однажды в Лицей пришла телеграмма: «Идём в бой. Шлём привет родному Лицею. Гладышев, Шиллинг, Лерхе. Добровольцы». Никому из этих мальчиков и в голову не могло прийти, что сановный папа способен освободить своё чадо от тягот военной службы.

Один из лицеистов вспоминал: «Сословного духа в Лицее совсем не было… Финансовый вопрос не играл никакой роли. Боже упаси, если бы кому-нибудь пришло в голову козырнуть своим достатком…»

Светлана Васильевна Павлова рассказывает: «Не случайно за порогом Лицея, на службе, лицеистов отличало то, что они никогда не бывали грубыми, не давали чувствовать своей силы, старались всегда поступать по совести, по справедливости. Они гордились тем, что про них говорили: «Не удивительно, что N порядочный человек, ведь он – лицеист!»

* * *

Спроси сегодня о Лицее тех, кто проводит очередные «реформы» образования, и они радостно воскликнут: «О-о-о, Лицей! Знаем, слышали, свято храним традиции...» Но проводимая этими чиновниками политика – не что иное, как продолжение расправы с Царскосельским лицеем и со всем лицейским, что чудом сохранилось в нашей средней и высшей школе.

Сегодня никто не удивится, если утром на фронтоне Министерства образования появится девиз: «Всё на продажу!» Коррупция подорвала многовековое уважение к наставникам, а деление студентов на «бюджетников» и «платников» губит атмосферу студенческого братства даже в лучших институтах. Высокие цели заменены слепой ориентацией на успех, карьеру, прибыль… И в этом убогом кругу должны крутиться мысли тех, кто завтра примет на свои плечи решение судеб России!

* * *

В своей речи при открытии Лицея 19 октября 1811 года профессор Куницын сказал слова, которые хорошо бы помнить нынешним депутатам и министрам: «Приготовляясь быть хранителями законов, научитесь прежде сами почитать оные; ибо закон, нарушаемый блюстителями оного, не имеет святости в глазах народа. Государственный человек, будучи возвышен над прочими, обращает на себя взоры своих сограждан; его слова и поступки служат для них правилом…»

Пока выступал Куницын, за окнами Лицея вдруг выпал первый снег. После ужина с пирожками и супом мальчишек выпускают в сад. В ранней темноте на балконе светится щит с вензелем императора, а вкруг лицея горят плошки. Полвека спустя Пущин напишет: «Мы играли, не подозревая тогда в себе будущих столпов отечества…» Сбросив парадную форму, «столпы отечества» бросились лепить снежки из мокрого снега. Вот будущий великий поэт метит в будущего адмирала, но попадает в ухо будущему канцлеру. Ухо тут же краснеет и даже будто светится в темноте, но смешливый канцлер в горячке боя ничего не замечает, хохочет и запускает свой снежок.

«Нас было много на челне…»