Юлия Просалкова

Лев Эммануилович Разгон (1908 – 1999). Личность в детской литературе легендарная. И не до конца открытая. Вот уже десять лет, как нет в живых этого мудрого и смелого человека, а мы только-только начинаем постигать оставленное им богатейшее наследие. И нравственный завет.
Критик Юлия Просалкова имела счастье знать Льва Эммануиловича, не раз с ним встречаться, учиться у него, обсуждать волновавшие их обоих проблемы. Юлия бережно сохранила записи этих бесед, и сегодня мы имеем возможность услышать голос писателя и критика. И присоединиться к не утратившей своей актуальности беседе о детской литературе.

ЛЕВ Разгон – историк, прозаик, критик и исследователь литературы для детей и юношества. В среде молодых критиков детской литературы конца семидесятых и все восьмидесятые годы XX века он был авторитетом безоговорочным. Скольких из нас тепло встречала их с женой Рикой Ефремовной Берг двухкомнатная квартирка – сверху донизу слева направо в книгах! Лев Эммануилович – внимательный, доброжелательный, может быть, чуточку снисходительный – от мудрости, что прочитывалась в его мягких, слегка улыбающихся глазах, всегда был готов выслушать того, кто нуждался в его совете или поддержке.

Лев Эммануилович Разгон родился 1 апреля 1908 года в г. Горки в Белоруссии, с 1922 года жил в Москве, в 1932 году окончил исторический факультет МГПИ. В конце 20-х годов он начинал как организатор детского движения и журналист. До ареста в 1938 году работал редактором в издательствах «Молодая гвардия» и «Детская литература» и уже пробовал свои силы как критик и публицист. Увы, пора писательского ученичества пришлась у него на семнадцать лет лагерей и ссылки. После реабилитации Разгон в середине пятидесятых возвращается в Москву, и тогда одна за другой появляются его повести: «Шестая станция», «Один год и вся жизнь», «Сила тяжести», – которые сразу показали, что в литературу пришёл сложившийся прозаик со своим видением времени, со своими темами, сюжетами, героями, со своим авторским почерком.

Лев Эммануилович, сам пережив трагедию разрушения, явно тяготел к образам созидателей, творцов. В основе его книг для подростков – реальные судьбы учёных, путешественников, просветителей. Разгон вводит читателя в сложный мир исканий и открытий, в котором живёт неординарная личность, не скрывает, как непросто складываются у таких людей отношения с обществом, государством. Он обращается к подростку, который ищет себе кумира, свой образ жизни и стиль поведения, показывает, как складывались судьбы тех, кто был одарён талантом, как решали они – делиться ли с людьми своим даром или себялюбиво охранять его? Писателю близки первые, хотя их жизнь драматичнее.

Проза Л.Э.Разгона писалась в то время, когда от детской литературы требовалась открытая «воспитательная идейность», но его проза не дидактична. Одну из задач детской литературы Разгон видел в том, чтобы воспитывать у ребёнка «чувство душевной и духовной близости и с теми, кто живёт рядом с ним, и с теми, кого уже нет в живых, но чьим наследником и продолжателем он является». Писатель часто в разговорах возвращался к мысли, что поскольку «люди не рождаются плохими, злыми, равнодушными, а становятся такими», надо «научить ребёнка с самых ранних лет чувствовать не только свою боль, но и боль других»¹.

В своих критических работах Лев Разгон также уходил от педагогических и идеологических крайностей. Его интересовали нравственная позиция автора и эстетические принципы её отражения, критик стремился оценивать произведение в контексте времени, традиций, творческого движения конкретного писателя и литературы в целом. Критические статьи Льва Эммануиловича часто включают личные воспоминания. Лев Разгон дружил со многими героями своих статей, был вхож в их творческую лабораторию. Ближе всего писателю в современной ему детской и юношеской литературе были Николай Дубов, Александр Шаров и Нодар Думбадзе. «Каждый из них, – говорил Лев Эммануилович, – меня обогатил чертой, которая более всего была свойственна их творчеству. В Дубове – это жёсткая правда, его убеждение, что только святая правда может быть главным и едва ли не единственным элементом воспитания. В Шарове – писателе недостаточно оценённом, чья очередь ещё настанет, – больше всего трогало, волновало его трагическое восприятие мира, мысли о детстве. Думаю, всем настоящим писателям, свойственна доброта и любовь к детям. Но Шаров был человеком и писателем совершенно уникальным по тому драматизму, с которым он оценивал жизнь и душевное состояние ребёнка в этом мире. Думбадзе – не похожий ни на Дубова, ни на Шарова – был близок мне своей детскостью, убеждённостью, что ребёнку нужна доброта, а она должна быть весёлой».

Разгон являлся одним из немногих, кто сразу оценил талант Дубова, этот писатель не принимал мифа о безоблачности советского детства. Драматичнее и трагичнее Дубова о советском детстве никто не писал. Сильную сторону творчества Дубова Разгон видел как раз в том, что настораживало и пугало тогда официальную педагогику. «Если реальная жизнь жестока, – говорил он, – а так нередко бывает, – то жестокой должна быть и книга об этой жизни, реализм “жестокой” судьбы литературных героев не может ослабить воздействия произведения, наоборот, может стать душевным потрясением». Особенно ценным для Льва Эммануиловича в творчестве Николая Дубова являлся мотив внимания взрослого к человеческому достоинству ребёнка. Ценность человеческого достоинства была и основной темой, мотивом многих произведений самого Льва Эммануиловича.

Поле интересов Л.Э.Разгона в детской и юношеской литературе обширно. В его книгах «Волшебство популяризатора», «Живой голос науки», «Зримое знание», «Под шифром “Рб”» представлена история российской научно-познавательной книги для детей с её зарождения во второй половине девятнадцатого века до 80-х годов двадцатого. Лев Эммануилович придерживался той точки зрения, что научно-познавательная книга для детей – «вольное чтение» (Я.И.Перельман). В ней господствуют логика авторского замысла, созданное им настроение, взволнованность чувств и жажда познания, которые будят воображение читателя, его фантазию, расширяют мир его ассоциаций, доставляют «интеллектуальную и душевную радость». По мнению Разгона, познавательная детская книга 1970–1980-х годов часто уходила от заветов её мастеров. Писатель не раз говорил, что не стоит забывать: прикладная, информационная роль далеко не первостепенна и «популяризация науки в книге для детей – не средство распространения знания (хотя читающий ребёнок неизбежно проходит и этот путь), а формирование взглядов на жизнь, выработка стиля отношения к природе и с природой». Разгон оставался верным себе: стремился избегать назидательности, уважать детские читательские ожидания. Утверждал, что как каждый имеет право выбирать друзей, так же имеет он право на «свою книгу, музыку, картину». Разгон был сторонником свободного самостоятельного выбора детьми круга чтения и считал, что в детстве «главный лоцман – иступлённое и неуправляемое любопытство».

Неприятие насилия в отношениях с ребёнком Разгон объясняет и тем, что для него входящий в мир человек, его духовная жизнь, полны самостоятельной ценности. Дети отнюдь не механически воспринимают слова и поступки окружающих людей, а осмысляют их в формах именно своего периода жизни. Лев Эммануилович не уставал повторять: «Да, ребёнок видит себя в центре мироздания. Себя и ещё тех, кого он любит, но постепенно границы этого мироздания расширяются, стержнем его жизни становится мысль. <…> Осмысление им происходящего – это впитывание нравственных норм, создание нравственных ориентиров. Конечно, этот процесс проявляется и в действиях ребёнка, в его поступках, в том, что для него главным остаётся метод проб и ошибок. Но всё же ребёнок создаёт себя как личность, постоянно и настойчиво размышляя». В последние годы Льва Эммануиловича очень тревожила душевная разобщённость. Он говорил об этом с радиослушателями, с читателями библиотек, учащимися школ, написал для журнала «Пионер» очерк «Милосердие» – о том, что не надо стыдиться быть жалостливым и милосердным.

Лев Эммануилович был самокритичным. Не всё, сделанное им в детской литературе, виделось ему безупречным: писатель видел и свои штампы, и сиюминутное, преходящее. Но всё сиюминутное ушло, а подлинное осталось, и того, что он сделал, хватает на целую страницу в истории отечественной детской литературы двадцатого столетия. Лев Эммануилович был свободен от общепринятых суждений, от инерции мысли. «Как критик, – говорил он о себе, – я не избегнул пороков, свойственных нашей критике вообще. Может быть, их у меня было меньше, так как я был уверен, что не только критик оказывает влияние на литературу, но и литература влияет на критика. Профессия литературного критика – это профессия. Он должен откликаться на явление литературы. Таково его ремесло. Мне повезло, я никогда не умел писать о том, что мне не нравилось… В истории нашей литературы есть писатели известные, осыпанные множеством знаков внимания, им посвящены целые монографии, но я о них не написал ни одного слова». И это так. «Нравилось» – не всегда означало, что оцениваемое им было безупречным эстетически. Поклонник Н.Г.Чернышевского, Разгон отдавал предпочтение мысли. Всегда серьёзный, он не самоуверен. Именно потому его статьи 1930-х годов, обзоры, рецензии 1950–1960-х годов (к ряду из которых позже он относился скептически) отражают его попытку рассмотреть объективно реальную ситуацию. Не многие позволили бы себе признаться: «Всё, о чём писалось в очерке, было правдой, весь очерк был предельно лжив… и до сих пор я чувствую ответственность за эту ложь. Самую непростительную из многой лжи, написанной и сказанной мною»².

Лев Эммануилович был искренним и следовал заповеди одного из героев повести «Шестая станция»: «Жить надо… со своей страной, всё хорошее и плохое делить вместе…» В литературе для детей Разгон делал то, что ему было близким. Да, он знал, что критик детской литературы должен быть особенно жёстким в художественных оценках, поскольку «детская литература стоит у истоков детского характера», а у ребёнка нет иммунитета против «мутности», «серости», «кича». И потому, говоря о поспешно сделанных «злободневных» вещах, он был к ним беспощаден. Занимался ли он этим постоянно, последовательно, целеустремлённо? Пожалуй, нет. Наверное, тому было много причин….

В конце 1980-х – начале 1990-х журнал «Юность» напечатал его повесть в рассказах «Непридуманное». О повести сразу же заговорили, заговорили и о её авторе как о выдающемся прозаике старой русской школы документально-художественного повествования, безукоризненно правдиво поведавшем о судьбах людей, перемолотых сталинскими лагерями.

Лев Разгон писал о времени и о судьбах, писал о тех, чьё одиночество соприкасалось с его одиночеством, чьи идеалы, как и его, – рушились. Он писал и о тех, кто эти идеалы рушил. В горько-ироничной прозе Л.Э.Разгона, в повести «Непридуманное», которую позже дополнят его книги «Перед раскрытыми делами», «Плен в своём отечестве», «Позавчера и сегодня», не было мстительной злобы – только глубокая грусть и глубокое удивление. Общая трагедия складывалась из клеточек-судеб (одной из них был сам автор), каждая из которых болела и страдала, сохраняла достоинство, если могла, или теряла его; погибала или выживала.

По выходе «Непридуманного» с Львом Эммануиловичем «приключилось то, что, – как написал Даниил Данин, – во все времена гораздо реже происходило в жизни, чем на страницах романов: в прекрасное одночасье его на долгие годы позвала под своё крыло заслуженная литературная слава. Старый, он был вознаграждён за верность жизни, несмотря ни на что. И на сей раз – в самом деле, навсегда».

---

¹ Здесь и дальше цитирование по тексту беседы автора статьи с Л.Э.Разгоном в конце 1991 года – архив Ю.П.

² Детская литература, 1992, № 3. – С. 21.