Ольга Громова

В БИБЛИОТЕКУ гурьбой вваливаются десятиклассники, на ходу о чём-то споря. Даже поздороваться забыли.

– Нет, я про Пестеля!

– Нельзя же отдельно про Пестеля, если я рассказываю про конституции.

– А почему ты сразу обе конституции хочешь?

– Мне дайте, пожалуйста, о Якушкине.

Как первоклассники. Я смеюсь и закрываю руками уши. Тимур повелительно поднимает руку и спокойно говорит:

– Замолкните все!

И впрямь замолкли. Похоже, у Тимура в крови восточное царственное величие, которое заставляет слушаться.

– Объясняю. (Это уже мне.) Наш историк, то есть я хотел сказать Юрий Васильич (ага, это он заметил, что я поморщилась!), задал нам доклады по первой трети XIX века. Я хочу про Наполеона, хотя, конечно, придётся только про его войну с Россией рассказывать. А эти (кивок в сторону одноклассников) все хотят про декабристов, вот и препираются.

– Кто торопится, – говорю я, – запишите мне свои темы. Подберу книги, потом получите.

– Во-первых, впереди выходные, – говорит рассудительная Ксюша, – лучше взять сейчас, а во-вторых, никто не торопится, раз мы до сих пор не можем темы разделить.

– Что ж, садитесь, давайте думать вместе. А, собственно, почему вы все обязательно хотите про декабристов рассказывать? Неужели в начале XIX века ничего другого не происходило?

– Про культуру не велели. Ну, а война... – говорит Макс, – она во все века война. По сути-то, одно и то же, что со шведами, что с французами. А тут – совсем другое.

– Что другое?

– Люди интересные. События необычные.

Я внутренне радуюсь: они тоже считают восстание декабристов необычным. Я-то думала, что только в наше время подросткам, читавшим “Северное сияние” Марич или “Легенду о синем гусаре” Гусева, так казалось.

Конечно, им эти книги покажутся сейчас наивными. Однако вот так же интересует современных ребят это восстание, как нас когда-то.

– Как вы думаете, – спрашиваю, – почему именно движение декабристов даже спустя столько лет кажется особенно интересным и необычным?

– Вот что удивительно, – как бы сам себе говорит Алёша, – эти люди вовсе не ставили целью какие-то выгоды для себя. Они и так всё имели.

– Не понимаю. Другие восстания, значит, имели целью личные выгоды?

– Все другие восстания поднимались из низов. Их возглавляли люди неимущие, обиженные на власть. Им было за что бороться в личном плане. Они стремились захватить власть, которой не имели, веря, что тем улучшат свою жизнь.

– Верно, – поддерживает Аля. – А у этих-то всё было: образование, деньги, титулы. Некоторые обладали довольно большой властью, влиянием. Люди из самых видных семейств России, приближённые ко двору, оказались в центре тайных обществ. Князья, графы... Какие им были нужны личные выгоды?

– Получается, что декабристы в отличие от всех предыдущих восстаний боролись за идею, за чужое благополучие, рискуя своим, – горячо говорит Алёша. – Ведь Разину, Пугачёву и их войскам нечего было терять. Эти же люди знали, что в случае провала теряют всё, а в случае успеха – так ли уж много получают для себя лично?

– Ну да, Пестель был тот ещё диктатор! У него и проекты документов очень жёсткие... Учебники почитай. Он хотел республику учредить чуть ли не путём террора. А ты говоришь, не хотел личной власти. Наверняка хотел.

– А Муравьёв, – спрашиваю, – тоже хотел личной власти? Кто читал его конституцию не по учебнику?

– Эти учебники... – ворчит Алеша. – Вы правы. Тексты читать надо, а то ничего не поймёшь.

Он достаёт дневничок с множеством разделов, модно именуемый органайзером, и деловито записывает: “Найти конституции Юж. и Сев. обществ. Понять”. Вот это “понять” меня особенно поражает.

– Слушай, Илья, – говорит он, убирая книжку, – давай мы сравним обе конституции по полным текстам, а про всё общество и ход восстаний пусть ребята темы делят.

– За неделю?! – ахает Илья.

– Реально. Найдём быстро – они печатались много раз. Ты одну читаешь, я – другую. Делаем схемы общих принципов каждой, сравниваем, отвечаем друг другу на возникшие вопросы, и доклад готов. Надо только форму вроде сравнительной таблицы придумать.

Илья сомневается, что такой труд можно уложить в таблицу, но идея ему нравится.

Тем временем я не отступаю от ребят с вредными вопросами.

– Значит, подобных примеров в истории не было? А как же дворцовые перевороты? Они все организовывались людьми богатыми, влиятельными, приближенными ко двору.

На лице и в тёмных глазах Тимура читается: женщина, конечно, друг человека, но нельзя же от неё слишком многого ждать.

– Дворцовые перевороты, – снисходительно и терпеливо говорит он, – делались в личных целях. Одного царя скинули, поставили другого – своего. И всё. И никакого переустройства общества.

– А какова, по-твоему, роль женщин в истории декабристского движения? – я сознательно некорректно формулирую вопрос.

– Кого, кого?!

Цель достигнута – Тимур изумлён, хотя, кажется, совсем считает меня дурочкой.

– Женщин. Жён. Сестёр...

– А, это вы про тех, что в Сибирь поехали? Ну они же жены, куда им деться?

– Наверное, любили очень, – вздыхает вечно влюблённая в кого-нибудь Маша.

– Например, Мария Волконская, – говорю я негромко, – была замужем меньше года до ареста мужа. Фактически же они жили вместе месяца три. Замуж её выдали в 19 лет по воле отца за малознакомого ей человека на восемнадцать лет старше её.

– Тогда я совсем ничего не понимаю, – говорит Аля.

Чувствую, народ притих. Рассказываю о борьбе с родными и с властями за позволение поехать за мужем, об отказе от всех прав, о двух француженках, приехавших к женихам, о свадьбе в кандалах, о жизни в казематах и Дамской улице в Чите, о том, как юные графини и княгини учились готовить и рубить дрова(!), писали письма родным тех, кому была запрещена переписка (до 30 в неделю!), правдами и неправдами добивались облегчения участи всех, а не только своих мужей, создавали общественное мнение в России. Цитирую письмо Камиллы Ле Дантю-Ивашевой: “Год нашего союза прошёл как один счастливый день”. В Сибири-то, в двадцать три года, женой государственного преступника! Говорю о необычайных переплетениях судеб, завязавшихся вокруг ссыльных декабристов и их жён.

Истории эти задевают за живое. Оказывается, не просто за мужем поехали. Хотя для молоденьких избалованных дам из высшего света это само по себе подвиг, а ведь ещё не давали забыть о деле мужей, проникались их идеями.

Вот уже девчонки забыли, как препирались из-за доклада о Пестеле. Уходит Аля, как маленькая, прижав к груди книги о жёнах декабристов. А Маша задумчиво говорит:

– Их потом по всей Сибири расселили. Дело же не только в восстании. Они потом на жизнь страны влияли. И на развитие Сибири, наверное. Ведь лучшие люди в глубинке oказались. Может, это и неплохо, в конце концов, что их в такую глушь сослали. Я об этом доклад буду делать. – И решительно берёт книжку Гессена “Во глубине сибирских руд” и сборник “Декабристы в Сибири”.

Пока я подбираю Тимуру книги о Наполеоне, как бы нечаянно оставляю на столе старую книжку из популярной серии издательства “Наука” – “Женщины-правительницы в мусульманских государствах” Бахрие Учок.

Ничего себе! – доносится до меня. – Я возьму почитать? Может, это следующий мой доклад будет.